Занавешенные окна выглядели крайне таинственно. Над входом красовалась надпись «Надсленжанский замок».
– Все бордели в эту пору спят, – буркнул Анвальдт, взглянув на часы. Он гордился своей фотографической памятью. Достав из бумажника визитку, полученную вчера от извозчика, он сравнил адрес на ней и на воротах. Все сходилось: Шельвитцштрассе. (А пригород этот, очевидно, называется, как на визитке, Опоров.)
Анвальдт долго жал на звонок въездных ворот. В конце концов на дорожке появился человек, смахивающий на боксера-тяжеловеса. Он подошел к калитке и, не дав Анвальдту даже рта раскрыть, рявкнул:
– Клуб открывается в семь.
– Полиция. Криминальный отдел. Мне нужно задать несколько вопросов твоему хозяину.
– Каждый может выдать себя за полицейского. Я знаю всех в крипо, а вот тебя что-то не припомню. А потом, в крипо всем известно, что здесь не хозяин, а хозяйка.
– Вот мое удостоверение.
– Тут написано, что ты из берлинской полиции, а здесь Опоров под Бреслау.
Анвальдт мысленно выругал себя за несобранность. Его новое удостоверение лежит в отделе кадров с субботы. Он совершенно забыл про то, что нужно его получить. «Боксер» бесстрастно смотрел на него из-под припухших век. Анвальдт стоял под солнечным ливнем и считал кованые прутья ограды.
– Или ты, скотина, сейчас же откроешь мне, или я звоню заместителю моего шефа Максу Форстнеру, – бросил он. – Хочешь, чтобы у твоей хозяйки были из-за тебя неприятности?
Охранник не выспался и к тому же был с похмелья. Он медленно подошел к калитке:
– Вали отсюда, а не то… – Он попытался придумать что-нибудь особенно грозное.
И тут Анвальдт обнаружил, что калитка не заперта. Всей тяжестью тела он бросился на нее. Железная решетка ударила охранника в лицо. Оказавшись на территории клуба, Анвальдт удачно увернулся, и на него не попала кровь, обильно хлынувшая из носа охранника. Но тот поразительно быстро пришел в себя. Он размахнулся, и у Анвальдта перехватило дыхание: огромный кулачище попал ему по сонной артерии. Давясь кашлем, Анвальдт в последний момент увернулся от нового удара. Кулак, нацеленный в него, на сей раз промахнулся и со всего размаху повстречался с прутом решетки. Несколько секунд охранник с недоумением смотрел на свои размозженные пальцы. Полицейский тотчас оказался у него за спиной и взмахнул ногой, словно собираясь ударить по мячу. Носок ботинка попал точнехонько в промежность. Второй точный удар в висок довершил дело. Охранник шатался как пьяный, изо всех сил стараясь удержаться в вертикальном положении. Краем глаза Анвальдт видел выбегающих из дома людей. За пистолет он хвататься не стал, поскольку оставил его в машине.
– Стойте! – Властный женский голос остановил охранников, собиравшихся примерно наказать обидчика их товарища. Они послушно остановились. Полная женщина стояла в окне второго этажа и внимательно разглядывала Анвальдта. – Вы кто есть? – спросила она с отчетливым иностранным акцентом.
Побитый охранник все-таки не удержался в вертикальном положении и полностью перешел в горизонтальное. Здоровой рукой он держался за промежность. Анвальдту стало жаль этого человека, пострадавшего всего лишь за то, что он добросовестно исполнял свои обязанности. Он поднял голову и крикнул:
– Криминальассистент Герберт Анвальдт.
Мадам Ле Гёф была зла, но не настолько, чтобы выйти из себя.
– Врешь. Ты говорил позвонить Форстнеру. А он не есть начальник крипо.
– Во-первых, прошу обращаться ко мне на «вы», – усмехнулся Анвальдт, которого развеселил немецкий язык мадам. – Во-вторых, мой начальник – криминальдиректор Эберхард Мок. Но позвонить ему я не могу: он уехал в отпуск.
– Пожалуйста, входить, – пригласила мадам Ле Гёф Анвальдта, поскольку сказанное им, как она знала, соответствовало истине. Вчера криминальдиректор Мок отменил еженедельную партию в шахматы. А она его боялась панически, боялась до такой степени, что отворила бы даже грабителю, если бы тот пришел с именем Мока на устах.
Анвальдт не смотрел на злые лица охранников, мимо которых проходил. Он вошел в холл и должен был признать, что этот храм Афродиты своим роскошным оформлением не уступает лучшим берлинским борделям. То же самое он мог бы сказать и о кабинете хозяйки. Анвальдт бесцеремонно уселся на подоконник распахнутого окна. Внизу трое охранников волокли своего поверженного коллегу. Анвальдт снял пиджак, откашлялся и несколько секунд массировал синяк на шее.
– Незадолго до моего прихода к вашему салону подъехал черный «мерседес», из которого вышла девушка в гимназической форме. Я хочу увидеть ее.
Мадам подняла трубку и произнесла несколько слов (надо полагать, на венгерском).
– Подождите. Сейчас ванна.
Ждать пришлось не очень долго. Анвальдт не успел насладиться созерцанием большой репродукции «Махи обнаженной» Гойи, как в дверь вошла двойник Эрны. Гимназическую форму она сменила на нечто воздушное и розовое.
– Эрна, – начал Анвальдт, но тут же стер эту оговорку ироническим тоном. – Простите, Эльза… В какой гимназии вы учитесь?
– Я работаю здесь, – пискнула она.
– Ах, работаете, – передразнил он ее. – Тогда qui bono вы обучаетесь латыни?
Девушка молчала, скромно потупив глаза. Анвальдт вдруг повернулся к хозяйке лупанара:
– А вы почему до сих пор здесь? Немедленно выйдите!
Мадам без единого слова протеста подчинилась, многозначительно подмигнув девушке. Анвальдт сел за письменный стол и несколько секунд вслушивался в звуки летнего сада.
– Так чем же вы занимаетесь с Маасом?
– Вам показать?
(Точно так же смотрела на него Эрна, когда он вошел в квартиру, которую снимал Клаус Шметтерлинг. Они давно уже приглядывались к этой незаметной квартирке в берлинском квартале Шарлоттенбург. Им было известно, что банкир Шметтерлинг имеет пристрастие к несовершеннолетним девочкам. Налет оказался удачным.)
– Нет. Обойдемся без показа, – бросил Анвальдт усталым голосом. – Кто тебя нанял? Кто хозяин бородатого шофера?
Улыбку с лица девушки как рукой сняло.
– Этот бородатый заявился и сказал, что один фраер любит гимназисточек. Ну а мне-то что? Заплатил он хорошо. Отвозит меня к нему и привозит обратно. Ах да, сегодня он меня должен забрать на какую-то большую пирушку. Кажется, это будет у его хозяина. Как вернусь, все вам расскажу.
Анвальдту за свою жизнь довелось допрашивать множество проституток, и он был уверен, что девица не врет.
– Сядь! – указал он ей на стул. – Теперь будешь исполнять мои приказы. Вечером на том приеме проследи, чтобы окна – а особенно балконные двери – были по крайней мере приоткрыты. Поняла? Потом будут другие задания. Меня зовут Герберт Анвальдт. С сегодняшнего дня ты работаешь на меня или закончишь свою жизнь в сточной канаве. Я отдам тебя наихудшим котам в этом городе.
Анвальдт понимал, что последняя угроза была лишней. (Каждая девка больше всего боится полицейских.) Он буквально услыхал скрежет своих голосовых связок.
– Принеси мне попить чего-нибудь холодного. Лучше всего лимонада.
Когда она вышла, он высунул голову в окно. К сожалению, жара была не способна выжечь воспоминания. («Анвальдт, вы никак ее знаете?». Он со злобой пнул дверь в комнату. Банкир Шметтерлинг заслонил глаза от магниевой вспышки и попытался натянуть на голову одеяло.)
– Вот, пожалуйста, лимонад. – Девица кокетливо улыбалась красивому полицейскому. – У вас есть для меня какие-нибудь особые задания? Я с удовольствием исполню их…
(Тело Шметтерлинга замерло. Они слились в любовном объятии. Дрожало жирное тело, извивалось гибкое тело. Неразрывный коитус соединил толстого банкира с прекрасной, как сон, невестой Анвальдта Эрной Штанге.)
Анвальдт вскочил и подошел к улыбающейся Эрне Штанге. В ее зеленых глазах появилась тонкая пленка слез, когда он со всего размаху влепил ей пощечину. Спускаясь по лестнице, он услышал ее сдавленные всхлипывания. А в голове у него звучала максима Сэмюэла Колриджа: «Когда человек принимает свои мысли за людей или предметы, он безумен. Именно таково определение безумца».
Бреслау, того же 9 июля 1934 года, час дня
Анвальдт сидел у себя в кабинете в полицайпрезидиуме, наслаждался прохладой и ждал звонка от вахмистра Смолора, единственного человека, которому, по словам Мока, он мог доверять. Небольшое оконце под потолком с северной стороны выходило в один из дворов здания полицейского управления. Анвальдт положил голову на стол. Глубокий сон длился около четверти часа. Прервал его Смолор, явившийся лично.
– Вот вам смокинг и маска. – Рыжий плотный Смолор дружелюбно улыбался. – А теперь важная информация: черный «мерседес» с указанным вами номером принадлежит барону Вильгельму фон Кёпперлингу.
– Благодарю. Мок вас не перехваливает. Но откуда, черт побери, вы добыли вот это? – показал Анвальдт на черную бархатную маску.
Вместо ответа Смолор приложил к губам палец и вышел из комнаты. Анвальдт закурил сигару и откинулся на спинку стула. Он соединил руки на затылке и несколько раз потянулся всем телом. Все складывалось в единое целое. Барон фон Кёпперлинг исполнил самую большую мечту Мааса, прислав к нему хорошенькую гимназистку. «Откуда он об этом знал?» – написал Анвальдт на листке. (Неважно. Маас отнюдь не скрывает своих пристрастий. Вчера в парке он достаточно громко разглагольствовал на эту тему.) «Зачем?» – вновь заскрипело по бумаге стальное перо. (Чтобы контролировать Мааса, а через него мое расследование.) «Почему?» На листке в клетку появился новый вопрос. Анвальдт напряг память, и перед глазами у него возникли строчки из письма Мока: «…покойный гауптштурмфюрер CA Вальтер Пёнтек в полной мере использовал след, полученный от барона Вильгельма фон Кёпперлинга (у которого, кстати сказать, много друзей в гестапо)… Если кто-то найдет действительных убийц, вся та огромная пропагандистская акция будет безжалостно осмеяна в английских или французских газетах. Я предостерегаю Вас: эти люди беспощадны и могут любого заставить отказаться от ведения расследования».
Анвальдт ощутил прилив гордости. Он надел маску.
– Если гестапо узнает цель моего расследования, то, несомненно, остановит его, опасаясь осмеяния во Франции и Англии, – пробормотал он, подходя к небольшому зеркалу, висящему на стене. – Но мне представляется, что в гестапо есть люди, которые хотят воспрепятствовать моему расследованию по совершенно иной причине.
Бархатная маска скрывала две трети лица. Анвальдт состроил шутовскую гримасу и хлопнул в ладоши.
– Возможно, я встречу их на балу у барона, – громко произнес он. – Ассистент Анвальдт, пора отправляться на бал!
Бреслау, того же 9 июля 1934 года, половина восьмого вечера
Без большого труда, правда вручив пять марок, Анвальдт убедил дворника дома по Уферцайле, 9, что хочет сделать несколько эскизов Зоологического сада при вечернем освещении. Получив от дворника ключ, он открыл дверь на чердак и по шаткой лестнице выбрался на довольно пологую крышу. Следующая крыша, на которую он сейчас собирался влезть, находилась тремя метрами выше. Он достал из рюкзака прочный шнур со стальной трехлапой кошкой на конце. Не меньше десяти минут он забрасывал ее, прежде чем крюк зацепился за что-то наверху. Не без усилий Анвальдт забрался на соседнюю крышу. Оказавшись там, он сбросил испачканные тиковые штаны и такую же блузу. Под этим одеянием скрывались смокинг и лакированные туфли. Он проверил, не забыл ли он сигареты, и осмотрелся. Очень скоро он обнаружил то, что искал: прикрытое треугольным козырьком слегка заржавевшее вентиляционное отверстие. Он закрепил в отверстии крюк и очень медленно, стараясь не запачкаться, спустился по шнуру на несколько метров вниз. Через две минуты подошвы коснулись каменной балюстрады балкона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Все бордели в эту пору спят, – буркнул Анвальдт, взглянув на часы. Он гордился своей фотографической памятью. Достав из бумажника визитку, полученную вчера от извозчика, он сравнил адрес на ней и на воротах. Все сходилось: Шельвитцштрассе. (А пригород этот, очевидно, называется, как на визитке, Опоров.)
Анвальдт долго жал на звонок въездных ворот. В конце концов на дорожке появился человек, смахивающий на боксера-тяжеловеса. Он подошел к калитке и, не дав Анвальдту даже рта раскрыть, рявкнул:
– Клуб открывается в семь.
– Полиция. Криминальный отдел. Мне нужно задать несколько вопросов твоему хозяину.
– Каждый может выдать себя за полицейского. Я знаю всех в крипо, а вот тебя что-то не припомню. А потом, в крипо всем известно, что здесь не хозяин, а хозяйка.
– Вот мое удостоверение.
– Тут написано, что ты из берлинской полиции, а здесь Опоров под Бреслау.
Анвальдт мысленно выругал себя за несобранность. Его новое удостоверение лежит в отделе кадров с субботы. Он совершенно забыл про то, что нужно его получить. «Боксер» бесстрастно смотрел на него из-под припухших век. Анвальдт стоял под солнечным ливнем и считал кованые прутья ограды.
– Или ты, скотина, сейчас же откроешь мне, или я звоню заместителю моего шефа Максу Форстнеру, – бросил он. – Хочешь, чтобы у твоей хозяйки были из-за тебя неприятности?
Охранник не выспался и к тому же был с похмелья. Он медленно подошел к калитке:
– Вали отсюда, а не то… – Он попытался придумать что-нибудь особенно грозное.
И тут Анвальдт обнаружил, что калитка не заперта. Всей тяжестью тела он бросился на нее. Железная решетка ударила охранника в лицо. Оказавшись на территории клуба, Анвальдт удачно увернулся, и на него не попала кровь, обильно хлынувшая из носа охранника. Но тот поразительно быстро пришел в себя. Он размахнулся, и у Анвальдта перехватило дыхание: огромный кулачище попал ему по сонной артерии. Давясь кашлем, Анвальдт в последний момент увернулся от нового удара. Кулак, нацеленный в него, на сей раз промахнулся и со всего размаху повстречался с прутом решетки. Несколько секунд охранник с недоумением смотрел на свои размозженные пальцы. Полицейский тотчас оказался у него за спиной и взмахнул ногой, словно собираясь ударить по мячу. Носок ботинка попал точнехонько в промежность. Второй точный удар в висок довершил дело. Охранник шатался как пьяный, изо всех сил стараясь удержаться в вертикальном положении. Краем глаза Анвальдт видел выбегающих из дома людей. За пистолет он хвататься не стал, поскольку оставил его в машине.
– Стойте! – Властный женский голос остановил охранников, собиравшихся примерно наказать обидчика их товарища. Они послушно остановились. Полная женщина стояла в окне второго этажа и внимательно разглядывала Анвальдта. – Вы кто есть? – спросила она с отчетливым иностранным акцентом.
Побитый охранник все-таки не удержался в вертикальном положении и полностью перешел в горизонтальное. Здоровой рукой он держался за промежность. Анвальдту стало жаль этого человека, пострадавшего всего лишь за то, что он добросовестно исполнял свои обязанности. Он поднял голову и крикнул:
– Криминальассистент Герберт Анвальдт.
Мадам Ле Гёф была зла, но не настолько, чтобы выйти из себя.
– Врешь. Ты говорил позвонить Форстнеру. А он не есть начальник крипо.
– Во-первых, прошу обращаться ко мне на «вы», – усмехнулся Анвальдт, которого развеселил немецкий язык мадам. – Во-вторых, мой начальник – криминальдиректор Эберхард Мок. Но позвонить ему я не могу: он уехал в отпуск.
– Пожалуйста, входить, – пригласила мадам Ле Гёф Анвальдта, поскольку сказанное им, как она знала, соответствовало истине. Вчера криминальдиректор Мок отменил еженедельную партию в шахматы. А она его боялась панически, боялась до такой степени, что отворила бы даже грабителю, если бы тот пришел с именем Мока на устах.
Анвальдт не смотрел на злые лица охранников, мимо которых проходил. Он вошел в холл и должен был признать, что этот храм Афродиты своим роскошным оформлением не уступает лучшим берлинским борделям. То же самое он мог бы сказать и о кабинете хозяйки. Анвальдт бесцеремонно уселся на подоконник распахнутого окна. Внизу трое охранников волокли своего поверженного коллегу. Анвальдт снял пиджак, откашлялся и несколько секунд массировал синяк на шее.
– Незадолго до моего прихода к вашему салону подъехал черный «мерседес», из которого вышла девушка в гимназической форме. Я хочу увидеть ее.
Мадам подняла трубку и произнесла несколько слов (надо полагать, на венгерском).
– Подождите. Сейчас ванна.
Ждать пришлось не очень долго. Анвальдт не успел насладиться созерцанием большой репродукции «Махи обнаженной» Гойи, как в дверь вошла двойник Эрны. Гимназическую форму она сменила на нечто воздушное и розовое.
– Эрна, – начал Анвальдт, но тут же стер эту оговорку ироническим тоном. – Простите, Эльза… В какой гимназии вы учитесь?
– Я работаю здесь, – пискнула она.
– Ах, работаете, – передразнил он ее. – Тогда qui bono вы обучаетесь латыни?
Девушка молчала, скромно потупив глаза. Анвальдт вдруг повернулся к хозяйке лупанара:
– А вы почему до сих пор здесь? Немедленно выйдите!
Мадам без единого слова протеста подчинилась, многозначительно подмигнув девушке. Анвальдт сел за письменный стол и несколько секунд вслушивался в звуки летнего сада.
– Так чем же вы занимаетесь с Маасом?
– Вам показать?
(Точно так же смотрела на него Эрна, когда он вошел в квартиру, которую снимал Клаус Шметтерлинг. Они давно уже приглядывались к этой незаметной квартирке в берлинском квартале Шарлоттенбург. Им было известно, что банкир Шметтерлинг имеет пристрастие к несовершеннолетним девочкам. Налет оказался удачным.)
– Нет. Обойдемся без показа, – бросил Анвальдт усталым голосом. – Кто тебя нанял? Кто хозяин бородатого шофера?
Улыбку с лица девушки как рукой сняло.
– Этот бородатый заявился и сказал, что один фраер любит гимназисточек. Ну а мне-то что? Заплатил он хорошо. Отвозит меня к нему и привозит обратно. Ах да, сегодня он меня должен забрать на какую-то большую пирушку. Кажется, это будет у его хозяина. Как вернусь, все вам расскажу.
Анвальдту за свою жизнь довелось допрашивать множество проституток, и он был уверен, что девица не врет.
– Сядь! – указал он ей на стул. – Теперь будешь исполнять мои приказы. Вечером на том приеме проследи, чтобы окна – а особенно балконные двери – были по крайней мере приоткрыты. Поняла? Потом будут другие задания. Меня зовут Герберт Анвальдт. С сегодняшнего дня ты работаешь на меня или закончишь свою жизнь в сточной канаве. Я отдам тебя наихудшим котам в этом городе.
Анвальдт понимал, что последняя угроза была лишней. (Каждая девка больше всего боится полицейских.) Он буквально услыхал скрежет своих голосовых связок.
– Принеси мне попить чего-нибудь холодного. Лучше всего лимонада.
Когда она вышла, он высунул голову в окно. К сожалению, жара была не способна выжечь воспоминания. («Анвальдт, вы никак ее знаете?». Он со злобой пнул дверь в комнату. Банкир Шметтерлинг заслонил глаза от магниевой вспышки и попытался натянуть на голову одеяло.)
– Вот, пожалуйста, лимонад. – Девица кокетливо улыбалась красивому полицейскому. – У вас есть для меня какие-нибудь особые задания? Я с удовольствием исполню их…
(Тело Шметтерлинга замерло. Они слились в любовном объятии. Дрожало жирное тело, извивалось гибкое тело. Неразрывный коитус соединил толстого банкира с прекрасной, как сон, невестой Анвальдта Эрной Штанге.)
Анвальдт вскочил и подошел к улыбающейся Эрне Штанге. В ее зеленых глазах появилась тонкая пленка слез, когда он со всего размаху влепил ей пощечину. Спускаясь по лестнице, он услышал ее сдавленные всхлипывания. А в голове у него звучала максима Сэмюэла Колриджа: «Когда человек принимает свои мысли за людей или предметы, он безумен. Именно таково определение безумца».
Бреслау, того же 9 июля 1934 года, час дня
Анвальдт сидел у себя в кабинете в полицайпрезидиуме, наслаждался прохладой и ждал звонка от вахмистра Смолора, единственного человека, которому, по словам Мока, он мог доверять. Небольшое оконце под потолком с северной стороны выходило в один из дворов здания полицейского управления. Анвальдт положил голову на стол. Глубокий сон длился около четверти часа. Прервал его Смолор, явившийся лично.
– Вот вам смокинг и маска. – Рыжий плотный Смолор дружелюбно улыбался. – А теперь важная информация: черный «мерседес» с указанным вами номером принадлежит барону Вильгельму фон Кёпперлингу.
– Благодарю. Мок вас не перехваливает. Но откуда, черт побери, вы добыли вот это? – показал Анвальдт на черную бархатную маску.
Вместо ответа Смолор приложил к губам палец и вышел из комнаты. Анвальдт закурил сигару и откинулся на спинку стула. Он соединил руки на затылке и несколько раз потянулся всем телом. Все складывалось в единое целое. Барон фон Кёпперлинг исполнил самую большую мечту Мааса, прислав к нему хорошенькую гимназистку. «Откуда он об этом знал?» – написал Анвальдт на листке. (Неважно. Маас отнюдь не скрывает своих пристрастий. Вчера в парке он достаточно громко разглагольствовал на эту тему.) «Зачем?» – вновь заскрипело по бумаге стальное перо. (Чтобы контролировать Мааса, а через него мое расследование.) «Почему?» На листке в клетку появился новый вопрос. Анвальдт напряг память, и перед глазами у него возникли строчки из письма Мока: «…покойный гауптштурмфюрер CA Вальтер Пёнтек в полной мере использовал след, полученный от барона Вильгельма фон Кёпперлинга (у которого, кстати сказать, много друзей в гестапо)… Если кто-то найдет действительных убийц, вся та огромная пропагандистская акция будет безжалостно осмеяна в английских или французских газетах. Я предостерегаю Вас: эти люди беспощадны и могут любого заставить отказаться от ведения расследования».
Анвальдт ощутил прилив гордости. Он надел маску.
– Если гестапо узнает цель моего расследования, то, несомненно, остановит его, опасаясь осмеяния во Франции и Англии, – пробормотал он, подходя к небольшому зеркалу, висящему на стене. – Но мне представляется, что в гестапо есть люди, которые хотят воспрепятствовать моему расследованию по совершенно иной причине.
Бархатная маска скрывала две трети лица. Анвальдт состроил шутовскую гримасу и хлопнул в ладоши.
– Возможно, я встречу их на балу у барона, – громко произнес он. – Ассистент Анвальдт, пора отправляться на бал!
Бреслау, того же 9 июля 1934 года, половина восьмого вечера
Без большого труда, правда вручив пять марок, Анвальдт убедил дворника дома по Уферцайле, 9, что хочет сделать несколько эскизов Зоологического сада при вечернем освещении. Получив от дворника ключ, он открыл дверь на чердак и по шаткой лестнице выбрался на довольно пологую крышу. Следующая крыша, на которую он сейчас собирался влезть, находилась тремя метрами выше. Он достал из рюкзака прочный шнур со стальной трехлапой кошкой на конце. Не меньше десяти минут он забрасывал ее, прежде чем крюк зацепился за что-то наверху. Не без усилий Анвальдт забрался на соседнюю крышу. Оказавшись там, он сбросил испачканные тиковые штаны и такую же блузу. Под этим одеянием скрывались смокинг и лакированные туфли. Он проверил, не забыл ли он сигареты, и осмотрелся. Очень скоро он обнаружил то, что искал: прикрытое треугольным козырьком слегка заржавевшее вентиляционное отверстие. Он закрепил в отверстии крюк и очень медленно, стараясь не запачкаться, спустился по шнуру на несколько метров вниз. Через две минуты подошвы коснулись каменной балюстрады балкона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36