Тот изругал последними словами униженно извиняющуюся толстуху и отправился на поиски водозаборной колонки. Найти ее не удалось, и он ограничился тем, что золу с рубашки сдул, а лицо вытер носовым платком.
Из-за неприятностей с осой и золой, а также незнакомства с топографией Бреслау Анвальдт опоздал на встречу с Леей Фридлендер. Когда он наконец попал на Ганзаштрассе и нашел «Кино– и фотостудию „Фата-моргана"», было уже четверть пятого. Витрина была закрыта розовыми шторами, а бронзовая табличка на дверях оповещала: «Вход со двора». Анвальдт послушно пошел во двор. Стучаться пришлось долго. Только через несколько минут дверь отворилась, за ней стояла рыжеволосая служанка. С сильным иностранным акцентом она сообщила, что «фройляйн Сюзанна» не принимает опоздавших клиентов. Анвальдт был слишком раздражен, чтобы вежливо уговаривать и объяснять. Он бесцеремонно отодвинул девушку и уселся в маленькой приемной.
– Скажите фройляйн Фридлендер, что я – особенный клиент, – объявил он и спокойно закурил сигарету.
Служанка ушла, явно развеселившись. Анвальдт распахнул поочередно все двери, за исключением той, за которой скрылась девушка. Первая вела в ванную, выложенную светло-голубым кафелем. Внимание Анвальдта привлекли ванна невероятных размеров (таких больших ему не доводилось еще видеть), стоящая на высоком постаменте, и биде. Оглядев со всех сторон редкое гигиеническое устройство, он открыл следующую дверь и попал в обширное помещение, которое и было собственно студией «Фата-моргана». Центр его занимала огромная тахта с набросанными на нее золотыми и пурпурными подушками. Вокруг были расставлены театральные рефлекторы, несколько плетенных из лозы ширм с развешанным на них изысканным кружевным женским бельем. Так что никаких сомнений насчет того, какого рода фильмы здесь снимаются, возникнуть не могло. Анвальдт услышал какой-то звук. Он обернулся и увидел стоящую в дверях высокую брюнетку. На ней были только чулки и прозрачный черный пеньюар. Она стояла, положив руки на бедра, отчего пеньюар разошелся, что позволило Анвальдту узнать большинство прекрасных тайн ее тела.
– Вы опоздали на полчаса. Так что времени у нас мало.
Леа говорила медлительно, растягивая слоги. Слегка покачивая бедрами, она подошла к тахте. Возникало впечатление, будто пройти эти два метра было свыше ее сил. Она тяжело села и узкой ладонью поманила к себе Анвальдта. Он с некоторой осторожностью приблизился к ней. Резким движением она привлекла его к себе. Казалось, будто она никогда не закончит несложную операцию по расстегиванию брюк. Анвальдт прервал ее старания, склонился над ней и взял в руки ее маленькое личико. Она с удивлением смотрела на него. Зрачки у нее были расширенные, чуть ли не на всю радужную оболочку. Тени подчеркивали бледность и болезненность лица Леи. Она дернула головой, стараясь вырваться из ладоней Анвальдта. Рукав пеньюара сполз к плечу, открыв следы свежих уколов. Анвальдт почувствовал, что окурок обжигает ему губы. Он выплюнул его и попал в большой фаянсовый таз. Окурок зашипел в остатках воды. Анвальдт снял пиджак и шляпу и уселся в кресло напротив Леи. Лучи предвечернего солнца просачивались сквозь розовые шторы и плясали на стене.
– Фройляйн Фридлендер, я хочу поговорить с вами о вашем отце. Всего несколько вопросов…
Голова Леи свесилась на грудь. Она оперлась локтями на бедра и, казалось, уснула.
– Зачем это вам? Кто вы?
Анвальдт скорей угадал, чем услыхал эти вопросы.
– Меня зовут Герберт Анвальдт, я – частный детектив. Я веду расследование убийства Мариетты фон дер Мальтен. Я знаю, что вашего отца заставили взять на себя это преступление. И знаю все то вранье, что нагородил Вайнсберг, он же Винклер.
Он замолчал. В горле так пересохло, что не было никакой возможности говорить. Анвальдт встал, подошел к раковине в углу студии и долго пил воду прямо из крана. Затем снова вернулся в кресло. Выпитая вода мгновенно испарялась через кожу. Тыльной стороной ладони он вытер пот со лба и задал первый вопрос:
– Кому-то нужно было свалить вину на вашего отца. Возможно, как раз убийцам. Скажите мне, кому было выгодно сделать из вашего отца преступника?
Леа медленно-медленно убрала волосы, падавшие ей на глаза. Она молчала.
– Несомненно, Моку, – сам себе ответил Анвальдт. – За поимку «убийцы» он получил повышение. Но трудно подозревать криминальдиректора в подобной наивности. А может, убийцы баронессы – те, кто направил его к вам? Барон фон Кёпперлинг? Нет, это невозможно по естественным причинам. Ни один гомосексуалист не способен за четверть часа изнасиловать двух женщин. Кроме того, назвав ваш магазин как место приобретения скорпионов, барон сказал правду. Так что на заранее обдуманный план это не похоже. Короче говоря, вашего отца Моку подставил некто, знавший, что барон когда-то покупал у вас скорпионов, а также знавший о болезни вашего отца. И этот «некто» в лице вашего отца нашел идеального козла отпущения. Подумайте, вспомните. Приходил ли к вам кто-нибудь еще, кроме Мока, чтобы допросить вашего отца насчет алиби? Может быть, какой-нибудь частный детектив вроде меня?
Леа Фридлендер легла на бок и положила голову на согнутую в локте руку. В уголке ее рта дымилась сигарета.
– Если я вам скажу, вы умрете, – тихо рассмеялась она. – Забавно. Я могу приговаривать к смерти.
Она повернулась на спину и закрыла глаза, сигарета выпала у нее изо рта и покатилась по тахте. Анвальдт поймал ее и бросил в фаянсовый таз. Он хотел встать с тахты, но тут Лея повисла у него на шее. Хочешь не хочешь, ему тоже пришлось лечь. Оба они лежали на животе рядом. Щека Анвальдта касалась гладкого плеча Леи. Лея взяла его руку, положила себе на спину и шепнула на ухо:
– Вы погибнете. Но сейчас вы мой клиент. Так что делайте свое дело. Время кончается…
Для Леи Фридлендер время действительно кончилось. Она уснула. Анвальдт перевернул на спину ее безвольное тело и оттянул веко. Глаза у нее закатились. Какое-то время он боролся с желанием. Однако взял себя в руки, встал, снял галстук и расстегнул рубашку до пояса. Так все-таки было чуть прохладнее. Он вышел в прихожую, а затем в единственное помещение, которое он еще не успел осмотреть, – в гостиную с мебелью в черных чехлах. Тут была приятная прохлада – окна выходили во двор. Следующая дверь вела в кухню. Никаких следов прислуги. Стопы грязной посуды и пустые бутылки из-под пива и лимонада. (Что в этом доме делает служанка? Разве что снимается в фильмах вместе с хозяйкой…) Анвальдт взял чистую кружку, набрал в нее воды. Держа в руке кружку, он вошел в комнатку без окон, которой заканчивалась анфилада. (Кладовка? Комната для прислуги?) Почти всю ее занимали железная кровать, небольшой резной секретер и туалетный столик с лампой на изысканно выгнутой ножке. В секретере стояло с дюжину книжек в зеленых холщовых переплетах. На корешках серебром были вытиснены названия. Но одна из них была без названия, и это заинтересовало Анвальдта. Он раскрыл ее. То оказалась толстая тетрадь, до половины записанная крупным округлым почерком. На первой странице каллиграфическим почерком было выведено: «Лея Фридлендер. Дневник». Анвальдт разулся, лег на кровать и погрузился в чтение. Нет, то был не настоящий дневник, скорей, недавно записанные воспоминания о детстве и отрочестве.
Свое воображение Анвальдт сравнивал с поворотной сценой в театре. Очень часто во время чтения перед глазами у него в исключительно реалистическом оформлении возникала описываемая картина. Так, совсем недавно он, читая дневник Густава Нахтигаля, ощущал под ногами песок пустыни и носом чувствовал резкий запах, исходящий от верблюдов и проводников из племени тиббу. Но стоило ему оторвать взгляд от книги, и тут же опускался занавес, исчезали созданные воображением декорации. Когда же он возвращался к книге, все возникало вновь, на небе опять пылало солнце Сахары.
И сейчас он тоже видел то, о чем читал: парк и лучи солнца, сквозящие сквозь листву деревьев. Лучи преломлялись в кружевах платьев молодых матерей, рядом с которыми бегали маленькие девочки. Они заглядывали матерям в глаза, прижимались головками к их рукам. А рядом прогуливалась красивая девушка с полным отцом, который беззвучно проклинал мужчин, бросающих похотливые взгляды на его дочь. Анвальдт прикрыл глаза и улегся поудобней. Его взгляд на миг задержался на картине, висящей на стене, после чего он вернулся к чтению.
Теперь он видел сумрачный двор. Маленькая девочка упала с перекладины для выколачивания ковров и закричала: «Мама!» Подбежал отец и обнял малышку. От него исходил знакомый запах табака. Своим носовым платком он растирал слезы по лицу девочки.
В кухне раздался шум. Анвальдт выглянул. По подоконнику величественно шествовал черный кот. Успокоенный, Анвальдт вернулся к чтению.
Декорации, в которые он всматривался сейчас, были чуть-чуть смазаны. Мощные пятна жирной зелени заполняли картину. Лес. Листья деревьев свисали над головами двух маленьких существ, которые, держась за руки, брели по едва заметной тропинке. Существ болезненных, деформированных, кривеньких, напуганных темной зеленью леса, влажностью мхов, колючими прикосновениями трав. Но это не было воображением: Анвальдт вглядывался в картину, висящую над кроватью. Он прочел табличку на раме: «Хаим Сутин. Выгнанные дети».
Пылающей щекой он прижался к спинке кровати. Взглянул на часы. Было уже почти семь. Он заставил себя встать и прошел в ателье.
Леа Фридлендер очнулась после наркотической летаргии и лежала на тахте, широко раскинув ноги.
– Вы заплатили? – обратилась она к нему с деланой улыбкой.
Анвальдт достал из бумажника банкноту в двадцать марок. Леа потянулась, так что даже захрустели суставы. Потом несколько раз повернула голову вправо-влево и тихо охнула:
– Пожалуйста, уходите… – Она умоляюще смотрела на Анвальдта. Под глазами у нее чернели круги. – Я плохо чувствую себя…
Анвальдт застегнул рубашку, завязал галстук и надел пиджак. С минуту он стоял, обмахиваясь шляпой.
– Вы помните, о чем мы говорили и какие я вам задавал вопросы? От кого вы предостерегали меня?
– Не мучьте меня, пожалуйста! Приходите послезавтра в это же время…
Беспомощным жестом маленькой девочки Леа подтянула колени к подбородку, пытаясь справиться с сотрясавшими ее конвульсиями.
– А если и послезавтра я ничего не узнаю? Где гарантия, что вы опять не напичкаете себя какой-нибудь дрянью?
– У вас нет другого выхода… – Неожиданно Леа рванулась к нему и приникла всем телом. – Послезавтра… послезавтра… умоляю вас…
(Знакомый запах табака, теплая рука мамы, выгнанные дети.) Их объятие отражалось в зеркальной стене ателье. Анвальдт видел свое лицо. Слезы, о которых он даже не догадывался, проложили две дорожки на его щеках, испачканных золой.
Бреслау, того же июля 1934 года, четверть восьмого вечера
Шофер Мока Гейнц Штауб мягко затормозил на подъезде к Центральному вокзалу. Он повернулся и вопросительно посмотрел на шефа.
– Подождите минутку, Гейнц. Мы еще не выходим.
Мок достал из бумажника конверт, вытащил из него лист бумаги, исписанный мелким неровным почерком, в очередной раз внимательно перечитал его:
Дорогой господин Анвальдт!
Я хочу, чтобы сейчас, когда Вы начинаете свое расследование, у Вас была полная ясность насчет того, как протекало мое. Сообщаю Вам, что я никогда не верил в виновность Фридлендера. Не верило в нее и гестапо. Однако и мне, и гестапо был очень нужен Фридлендер-убийца. Мне обвинение еврея помогло в карьере, гестапо использовало его в своей пропаганде. Именно гестапо сделало из Фридлендера козла отпущения. Однако мне хотелось бы поспорить с Вашим утверждением: «Убийца – тот, кто сделал Фридлендера убийцей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Из-за неприятностей с осой и золой, а также незнакомства с топографией Бреслау Анвальдт опоздал на встречу с Леей Фридлендер. Когда он наконец попал на Ганзаштрассе и нашел «Кино– и фотостудию „Фата-моргана"», было уже четверть пятого. Витрина была закрыта розовыми шторами, а бронзовая табличка на дверях оповещала: «Вход со двора». Анвальдт послушно пошел во двор. Стучаться пришлось долго. Только через несколько минут дверь отворилась, за ней стояла рыжеволосая служанка. С сильным иностранным акцентом она сообщила, что «фройляйн Сюзанна» не принимает опоздавших клиентов. Анвальдт был слишком раздражен, чтобы вежливо уговаривать и объяснять. Он бесцеремонно отодвинул девушку и уселся в маленькой приемной.
– Скажите фройляйн Фридлендер, что я – особенный клиент, – объявил он и спокойно закурил сигарету.
Служанка ушла, явно развеселившись. Анвальдт распахнул поочередно все двери, за исключением той, за которой скрылась девушка. Первая вела в ванную, выложенную светло-голубым кафелем. Внимание Анвальдта привлекли ванна невероятных размеров (таких больших ему не доводилось еще видеть), стоящая на высоком постаменте, и биде. Оглядев со всех сторон редкое гигиеническое устройство, он открыл следующую дверь и попал в обширное помещение, которое и было собственно студией «Фата-моргана». Центр его занимала огромная тахта с набросанными на нее золотыми и пурпурными подушками. Вокруг были расставлены театральные рефлекторы, несколько плетенных из лозы ширм с развешанным на них изысканным кружевным женским бельем. Так что никаких сомнений насчет того, какого рода фильмы здесь снимаются, возникнуть не могло. Анвальдт услышал какой-то звук. Он обернулся и увидел стоящую в дверях высокую брюнетку. На ней были только чулки и прозрачный черный пеньюар. Она стояла, положив руки на бедра, отчего пеньюар разошелся, что позволило Анвальдту узнать большинство прекрасных тайн ее тела.
– Вы опоздали на полчаса. Так что времени у нас мало.
Леа говорила медлительно, растягивая слоги. Слегка покачивая бедрами, она подошла к тахте. Возникало впечатление, будто пройти эти два метра было свыше ее сил. Она тяжело села и узкой ладонью поманила к себе Анвальдта. Он с некоторой осторожностью приблизился к ней. Резким движением она привлекла его к себе. Казалось, будто она никогда не закончит несложную операцию по расстегиванию брюк. Анвальдт прервал ее старания, склонился над ней и взял в руки ее маленькое личико. Она с удивлением смотрела на него. Зрачки у нее были расширенные, чуть ли не на всю радужную оболочку. Тени подчеркивали бледность и болезненность лица Леи. Она дернула головой, стараясь вырваться из ладоней Анвальдта. Рукав пеньюара сполз к плечу, открыв следы свежих уколов. Анвальдт почувствовал, что окурок обжигает ему губы. Он выплюнул его и попал в большой фаянсовый таз. Окурок зашипел в остатках воды. Анвальдт снял пиджак и шляпу и уселся в кресло напротив Леи. Лучи предвечернего солнца просачивались сквозь розовые шторы и плясали на стене.
– Фройляйн Фридлендер, я хочу поговорить с вами о вашем отце. Всего несколько вопросов…
Голова Леи свесилась на грудь. Она оперлась локтями на бедра и, казалось, уснула.
– Зачем это вам? Кто вы?
Анвальдт скорей угадал, чем услыхал эти вопросы.
– Меня зовут Герберт Анвальдт, я – частный детектив. Я веду расследование убийства Мариетты фон дер Мальтен. Я знаю, что вашего отца заставили взять на себя это преступление. И знаю все то вранье, что нагородил Вайнсберг, он же Винклер.
Он замолчал. В горле так пересохло, что не было никакой возможности говорить. Анвальдт встал, подошел к раковине в углу студии и долго пил воду прямо из крана. Затем снова вернулся в кресло. Выпитая вода мгновенно испарялась через кожу. Тыльной стороной ладони он вытер пот со лба и задал первый вопрос:
– Кому-то нужно было свалить вину на вашего отца. Возможно, как раз убийцам. Скажите мне, кому было выгодно сделать из вашего отца преступника?
Леа медленно-медленно убрала волосы, падавшие ей на глаза. Она молчала.
– Несомненно, Моку, – сам себе ответил Анвальдт. – За поимку «убийцы» он получил повышение. Но трудно подозревать криминальдиректора в подобной наивности. А может, убийцы баронессы – те, кто направил его к вам? Барон фон Кёпперлинг? Нет, это невозможно по естественным причинам. Ни один гомосексуалист не способен за четверть часа изнасиловать двух женщин. Кроме того, назвав ваш магазин как место приобретения скорпионов, барон сказал правду. Так что на заранее обдуманный план это не похоже. Короче говоря, вашего отца Моку подставил некто, знавший, что барон когда-то покупал у вас скорпионов, а также знавший о болезни вашего отца. И этот «некто» в лице вашего отца нашел идеального козла отпущения. Подумайте, вспомните. Приходил ли к вам кто-нибудь еще, кроме Мока, чтобы допросить вашего отца насчет алиби? Может быть, какой-нибудь частный детектив вроде меня?
Леа Фридлендер легла на бок и положила голову на согнутую в локте руку. В уголке ее рта дымилась сигарета.
– Если я вам скажу, вы умрете, – тихо рассмеялась она. – Забавно. Я могу приговаривать к смерти.
Она повернулась на спину и закрыла глаза, сигарета выпала у нее изо рта и покатилась по тахте. Анвальдт поймал ее и бросил в фаянсовый таз. Он хотел встать с тахты, но тут Лея повисла у него на шее. Хочешь не хочешь, ему тоже пришлось лечь. Оба они лежали на животе рядом. Щека Анвальдта касалась гладкого плеча Леи. Лея взяла его руку, положила себе на спину и шепнула на ухо:
– Вы погибнете. Но сейчас вы мой клиент. Так что делайте свое дело. Время кончается…
Для Леи Фридлендер время действительно кончилось. Она уснула. Анвальдт перевернул на спину ее безвольное тело и оттянул веко. Глаза у нее закатились. Какое-то время он боролся с желанием. Однако взял себя в руки, встал, снял галстук и расстегнул рубашку до пояса. Так все-таки было чуть прохладнее. Он вышел в прихожую, а затем в единственное помещение, которое он еще не успел осмотреть, – в гостиную с мебелью в черных чехлах. Тут была приятная прохлада – окна выходили во двор. Следующая дверь вела в кухню. Никаких следов прислуги. Стопы грязной посуды и пустые бутылки из-под пива и лимонада. (Что в этом доме делает служанка? Разве что снимается в фильмах вместе с хозяйкой…) Анвальдт взял чистую кружку, набрал в нее воды. Держа в руке кружку, он вошел в комнатку без окон, которой заканчивалась анфилада. (Кладовка? Комната для прислуги?) Почти всю ее занимали железная кровать, небольшой резной секретер и туалетный столик с лампой на изысканно выгнутой ножке. В секретере стояло с дюжину книжек в зеленых холщовых переплетах. На корешках серебром были вытиснены названия. Но одна из них была без названия, и это заинтересовало Анвальдта. Он раскрыл ее. То оказалась толстая тетрадь, до половины записанная крупным округлым почерком. На первой странице каллиграфическим почерком было выведено: «Лея Фридлендер. Дневник». Анвальдт разулся, лег на кровать и погрузился в чтение. Нет, то был не настоящий дневник, скорей, недавно записанные воспоминания о детстве и отрочестве.
Свое воображение Анвальдт сравнивал с поворотной сценой в театре. Очень часто во время чтения перед глазами у него в исключительно реалистическом оформлении возникала описываемая картина. Так, совсем недавно он, читая дневник Густава Нахтигаля, ощущал под ногами песок пустыни и носом чувствовал резкий запах, исходящий от верблюдов и проводников из племени тиббу. Но стоило ему оторвать взгляд от книги, и тут же опускался занавес, исчезали созданные воображением декорации. Когда же он возвращался к книге, все возникало вновь, на небе опять пылало солнце Сахары.
И сейчас он тоже видел то, о чем читал: парк и лучи солнца, сквозящие сквозь листву деревьев. Лучи преломлялись в кружевах платьев молодых матерей, рядом с которыми бегали маленькие девочки. Они заглядывали матерям в глаза, прижимались головками к их рукам. А рядом прогуливалась красивая девушка с полным отцом, который беззвучно проклинал мужчин, бросающих похотливые взгляды на его дочь. Анвальдт прикрыл глаза и улегся поудобней. Его взгляд на миг задержался на картине, висящей на стене, после чего он вернулся к чтению.
Теперь он видел сумрачный двор. Маленькая девочка упала с перекладины для выколачивания ковров и закричала: «Мама!» Подбежал отец и обнял малышку. От него исходил знакомый запах табака. Своим носовым платком он растирал слезы по лицу девочки.
В кухне раздался шум. Анвальдт выглянул. По подоконнику величественно шествовал черный кот. Успокоенный, Анвальдт вернулся к чтению.
Декорации, в которые он всматривался сейчас, были чуть-чуть смазаны. Мощные пятна жирной зелени заполняли картину. Лес. Листья деревьев свисали над головами двух маленьких существ, которые, держась за руки, брели по едва заметной тропинке. Существ болезненных, деформированных, кривеньких, напуганных темной зеленью леса, влажностью мхов, колючими прикосновениями трав. Но это не было воображением: Анвальдт вглядывался в картину, висящую над кроватью. Он прочел табличку на раме: «Хаим Сутин. Выгнанные дети».
Пылающей щекой он прижался к спинке кровати. Взглянул на часы. Было уже почти семь. Он заставил себя встать и прошел в ателье.
Леа Фридлендер очнулась после наркотической летаргии и лежала на тахте, широко раскинув ноги.
– Вы заплатили? – обратилась она к нему с деланой улыбкой.
Анвальдт достал из бумажника банкноту в двадцать марок. Леа потянулась, так что даже захрустели суставы. Потом несколько раз повернула голову вправо-влево и тихо охнула:
– Пожалуйста, уходите… – Она умоляюще смотрела на Анвальдта. Под глазами у нее чернели круги. – Я плохо чувствую себя…
Анвальдт застегнул рубашку, завязал галстук и надел пиджак. С минуту он стоял, обмахиваясь шляпой.
– Вы помните, о чем мы говорили и какие я вам задавал вопросы? От кого вы предостерегали меня?
– Не мучьте меня, пожалуйста! Приходите послезавтра в это же время…
Беспомощным жестом маленькой девочки Леа подтянула колени к подбородку, пытаясь справиться с сотрясавшими ее конвульсиями.
– А если и послезавтра я ничего не узнаю? Где гарантия, что вы опять не напичкаете себя какой-нибудь дрянью?
– У вас нет другого выхода… – Неожиданно Леа рванулась к нему и приникла всем телом. – Послезавтра… послезавтра… умоляю вас…
(Знакомый запах табака, теплая рука мамы, выгнанные дети.) Их объятие отражалось в зеркальной стене ателье. Анвальдт видел свое лицо. Слезы, о которых он даже не догадывался, проложили две дорожки на его щеках, испачканных золой.
Бреслау, того же июля 1934 года, четверть восьмого вечера
Шофер Мока Гейнц Штауб мягко затормозил на подъезде к Центральному вокзалу. Он повернулся и вопросительно посмотрел на шефа.
– Подождите минутку, Гейнц. Мы еще не выходим.
Мок достал из бумажника конверт, вытащил из него лист бумаги, исписанный мелким неровным почерком, в очередной раз внимательно перечитал его:
Дорогой господин Анвальдт!
Я хочу, чтобы сейчас, когда Вы начинаете свое расследование, у Вас была полная ясность насчет того, как протекало мое. Сообщаю Вам, что я никогда не верил в виновность Фридлендера. Не верило в нее и гестапо. Однако и мне, и гестапо был очень нужен Фридлендер-убийца. Мне обвинение еврея помогло в карьере, гестапо использовало его в своей пропаганде. Именно гестапо сделало из Фридлендера козла отпущения. Однако мне хотелось бы поспорить с Вашим утверждением: «Убийца – тот, кто сделал Фридлендера убийцей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36