Хочешь ему позвонить?
Он отрицательно покачал головой.
— Об этом знает Моллисон,— продолжил я,— и еще дюжина полицейских. Все они обязались хранить тайну. Они знают: достаточно одного слова, сказанного некстати, и им придется искать новую работу. Кроме них еще хирург, который должен был якобы оперировать Донелли и потом подписать свидетельство о смерти. Его немного терзали угрызения совести, но в конце концов мне удалось его уговорить.
— Все подстроено,— пробормотал он.— Здесь перед тобой еще один, кого удалось обмануть.
— Все поддались на обман. Для того и был устроен весь этот цирк. Ложные сообщения из Интерпола и с Кубы,
два холостых патрона в кольте Донелли, ложные дорожные заграждения, ложная полицейская погоня...
— Да, но простреленное ветровое стекло?
— Я приказал ей наклонить голову и сам его прострелил. Автомобиль и пустой гараж приготовлены заранее, даже Яблонский приготовлен заранее.
— Мэри рассказывала мне о Яблонском,— сказал Кеннеди.
«Мэри», подумал я. Уже не «мисс Мэри». Это могло не иметь значения, а, возможно, мысленно он всегда так ее называет.
— Она называла его «продажный фараон». Он тоже фальшивый?
— Еще как! Мы готовили это два года. С самого начала мы искали человека, знающего Карибское море, как собственный карман. Им оказался Яблонский. Он родился и воспитывался на Кубе. Два года назад служил полицейским в Нью-Йорке. Яблонскому принадлежит мысль сфабриковать против себя ложные обвинения. Хитрый замысел, он объяснял исчезновение одного из лучших полицейских, а при необходимости открывал ему дверь в любой притон. Последние восемнадцать месяцев Яблонский работал со мной в Карибском море.
Воцарилось долгое молчание. Потом Кеннеди отставил свой бокал и в упор посмотрел на меня:
— Талбот, какова цель этой игры?
— Мне очень жаль. Ты должен поверить мне на слово. Чем меньше знаешь, тем полезнее для здоровья. Моллисон не знает, никто из полицейских не знает, они попросту выполняют приказы.
— Неужели все это так серьезно? — спросил он.
— Достаточно серьезно. Послушай, Кеннеди, не задавай вопросов. Я прошу тебя помочь. Если до сих пор ты не опасался за здоровье Мэри, то сейчас самое время начать бояться. Не думаю, чтобы она знала больше тебя о договоре между Виландом и генералом, тем не менее убежден, что ей угрожает опасность. Опасность умереть. Эти негодяи способны на все. Для достижения своей цели они уже совершили восемь убийств. По крайней мере, о восьми мне известно точно. Если впутаешься в эту историю, почти наверняка получишь пулю в спину. Но я прошу тебя впутаться. Я не имею на это права, но прошу. Что ты мне ответишь?
Его смуглое лицо слегка побледнело. Ему не понравилось то, что я только что сказал, но если его руки дрожали, я этого не заметил.
— Ты слишком быстрый, Талбот,— сказал он.— Ты не сказал мне всего, пока не убедился, что я согласен. Так ты говоришь, дело серьезное. Думаю, я приму участие в игре.
Я не стал тратить время на благодарность. Вряд ли стоит благодарить за согласие сунуть голову в петлю. Вместо этого я сказал:
— Ты должен быть рядом с Мэри, куда бы она ни отправилась. Я уверен, что сегодня утром все мы поедем на буровую. Мэри, наверняка, тоже. У нее, не будет другого выхода. Ты будешь рядом с ней.
Он хотел меня перебить, но я остановил его движением руки.
— Я знаю, тебя освободили от охраны Мэри. Найди какой-нибудь предлог, чтобы рано утром войти в дом генерала. Скажи Мэри, что с Валентино произойдет днем маленькая неприятность и чтобы она...
— Что значит «маленькая неприятность»?
— Не беспокойся,— ответил я угрюмо.— Мелочь. В ближайшее время он будет не в состоянии присматривать даже за собой, не говоря о других. Скажи, пусть она настоит, чтобы тебя вернули. Генерал не будет возражать, Ви-ланд, думаю, тоже. В конце концов речь идет только об одном дне; Виланду безразлично, кто будет опекать Мэри послезавтра. И не спрашивай, откуда у меня такая уверенность, я сам не знаю. Но готов ручаться головой.— Я помолчал и продолжил:— Виланд решит, что ее желание вызвано слабостью по отношению к тебе.— Его лицо, напоминающее деревянную индейскую маску, даже не дрогнуло, и я сказал: — Не знаю, так ли это на самом деле, да меня это и не касается. Я говорю о том, что, по моему мнению, думает Виланд и что заставит его согласиться. Кроме того, он не доверяет тебе и предпочтет, чтобы ты поехал вместе со всеми. В этом случае ему будет легко за тобой присмотреть.
— Отлично.— Можно было подумать, что я предлагаю ему совершить лишь небольшую легкую прогулку! Ну и флегматик.— Я поговорю с ней. Думаю, она сделает, как ты хочешь. Говоришь, сую голову в петлю. Возможно. Но делаю я это добровольно. И, полагаю, то, что я решился на такой поступок, позволяет мне ожидать от тебя большей искренности.
— Разве я был с тобой неискренним? — Я настолько устал, что даже не почувствовал раздражения.
— Речь идет о том, чего ты мне не сказал. Ты утверждаешь, что необходим тебе, чтобы опекать дочь генерала. Но по сравнению с тем, что угрожает тебе, безопасность Мэри может интересовать тебя, как прошлогодний снег. Если бы это как-то касалось тебя, ты смог бы ее где-нибудь спрятать еще позавчера. Но ты этого не сделал и привез ее сюда. Ты утверждаешь, что она в опасности. А ведь это ты, Талбот, ее впутал. Ну, хорошо, значит, ты хочешь, чтобы я за ней присматривал. Мне кажется, я тебе нужен еще для чего-то.
Я кивнул.
— Ты прав. У меня ведь в буквальном смысле связаны руки. Ведь я пленник. Мне нужен человек, которому можно доверять. Я доверяю тебе.
— Ты можешь доверять Яблонскому,— спокойно сказал он.
— Яблонский мертв.
Он молча смотрел на меня. Через минуту потянулся за бутылкой и налил виски в оба бокала. Его губы были похожи на тонкую меловую черту на смуглом лице.
— Это земля из могилы Яблонского.— Я показал на свои промокшие туфли.— Я засыпал ее четверть часа назад. Его убили выстрелом в голову из автоматического пистолета малого калибра. Попали между глаз. Он улыбался, Кеннеди. Человек не улыбается, когда видит приближение смерти. Его убили, когда он спал.
Я вкратце рассказал ему о событиях с того момента, как я вышел из дому, и до того, как вошел в домик у ворот, не упустив при этом путешествия на Х-13.
Когда я закончил, он спросил:
— Ройал?
— Ройал.
— Тебе никогда не удастся это доказать.
— В этом вовсе нет необходимости,— ответил я, не совсем отдавая себе отчет в том, что я говорю.— Не исключено, что Ройал не попадет в руки правосудия. Яблонский был моим лучшим другом.
Он понял меня и сказал:
— Я бы предпочел не связываться с тобой, Талбот.
Я выпил виски, но алкоголь уже совершенно не действовал. Я чувствовал себя старым, измученным, опустошенным. Кеннеди спросил:
— Что ты собираешься делать сейчас?
— Сейчас? Собираюсь одолжить у тебя сухие туфли, носки и белье. Потом вернусь в дом генерала, пойду к себе в комнату, высушу одежду, прикую себя наручниками к кровати и выброшу ключи. Утром за мной придут.
— Ты сошел с ума! — прошептал он.— Почему они убили Яблонского?
— Не знаю.
— Но ведь ты должен знать.— Он не мог успокоиться.— Зачем было убивать его, если они не выяснили, кто ты на самом деле? Они убили его, потому что раскрыли двойную игру. Значит, о тебе они тоже должны все знать. Они ждут тебя в твоей комнате. Они уверены, ты вернешься, потому что не знают, что ты нашел Яблонского. Как только переступишь порог, получишь пулю в лоб. Как ты не можешь понять этого, Талбот? Неужели ты действительно этого не понимаешь?
— Я давно уже это понял. Может быть, им обо мне все известно. А может быть, и нет. Я и сам многого не знаю, Кеннеди. Может быть, меня не убьют. Может быть, не сейчас.— Я поднялся.— А теперь я возвращаюсь.
Мне показалось, что он попытается удержать меня силой, но выражение моего лица, вероятно, остановило его от этого намерения. Он положил ладонь мне на плечо.
— Сколько тебе за это платят, Талбот?
— Гроши.
— Во имя чего же ты должен так рисковать? — недоумевал он.
Он не смог меня понять. Я сам себя не понимал.
— Не знаю,— ответил я.— Хотя, впрочем, знаю. Когда-нибудь я объясню тебе.
— Тебе никогда не представится случай объяснить,— сказал он грустно.
Я взял сухие туфли, одежду, пожелал ему спокойной ночи и вышел.
Глава 7
В комнате никто меня не ждал. Дверь в коридор я отворил ключом, полученным от Яблонского, почти бесшумно распахнул ее и проскользнул внутрь. В лоб мне никто не выстрелил. Комната была пуста.
Тяжелые шторы все еще были задернуты так, как я их и оставил, но свет я решил не включать. Возможно, они и не знали, что сегодня ночью я покидал комнату, но если бы заметили свет в комнате человека, прикованного за руки к кровати, мгновенно прибежали бы проверить, что здесь происходит. Ведь только Яблонский мог включить свет. Но Яблонский был мертв.
При свете фонарика я проверил каждый квадратный сантиметр пола и стен. Все было на месте. Если сюда кто-то входил, он не оставил ни малейших следов. Впрочем, если кто-то и выходил сюда, трудно было ожидать, что он оставит следы. У двери в комнату Яблонского был вмонтирован в стену большой электрокамин. Я включил его на полную мощность, разделся при его красноватом свете, вытерся насухо полотенцем, а пиджак и брюки повесил на поручень кресла, чтобы они высохли. Натянул на себя одолженные у Кеннеди белье и носки, мое же собственное белье и носки запихнул в мокрые туфли и, открыв окно, забросил их подальше в густые кусты, где еще раньше, перед тем как подняться по пожарной лестнице, спрятал плащ и штормовку. Удара от падения я не услышал, значит, никто другой его тоже услышать не мог. Вой ветра и шум дождя заглушали все.
Я вынул ключи из кармана пиджака, от которого уже начал идти пар, и подошел к двери в комнату Яблонского. Возможно, меня там ждали, но мне было все равно. Комната была также пуста. Я подошел к двери в коридор и нажал ручку. Дверь была заперта на ключ. Как я и ожидал, постель была расстелена. Простыни и одеяло лежали на полу. Следов борьбы я не заметил. Не было даже никаких следов насилия, до тех пор, по крайней мере, пока я не перевернул подушку. Она была в ужасном состоянии, но, несомненно, выглядела бы еще намного ужасней, если бы смерть не наступила мгновенно. Пуля, наверное, пробила череп навылет, чего трудно было ожидать от калибра 0,22, но не стоит забывать, что мистер Ройал пользовался весьма изобретательной амуницией. Пулю я нашел в перьях подушки. Сплав меди и никеля. Такая неосторожность удивительна для Ройала. Я решил сберечь этот кусочек металла, ласкать его, как бриллиант. Я нашел пластырь, снял носок и приклеил пулю между вторым и третьим пальцами ноги, где она не должна натирать при ходьбе. Здесь она будет в безопасности. При самом тщательном обыске, если до этого дойдет дело, ее не найдут. Гарри Гудини всю жизнь ходил с тоненькими стальными инструментами, приклеенными пластырем к подошвам ног, и никому не пришло в голову там их искать.
На четвереньках я обшарил фонариком ковер на полу. Он был достаточно мягким, и на нем остались две длинные параллельные вмятины в том месте, где волокли Яблонского. Я поднялся, еще раз обыскал постель, взял маленькую подушку, лежащую на кресле, и тоже ее осмотрел. На ней ничего не было заметно, я обнюхал подушечку — рез-
кии запах сгоревшего пороха не выветривается из ткани даже много дней спустя.Я подошел к столику, стоящему в углу, налил виски и сел, пытаясь воспроизвести развитие событий. Все происшедшее казалось совершенно бессмысленным. Концы с концами не сходились. Каким образом Ройалу и тем, кто ему помогал,— в одиночку никто не смог бы вынести Яблонского — удалось войти в эту комнату? В этом доме Яблонский был на правах ягненка в волчьей стае, он обязан был запереть дверь на ключ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Он отрицательно покачал головой.
— Об этом знает Моллисон,— продолжил я,— и еще дюжина полицейских. Все они обязались хранить тайну. Они знают: достаточно одного слова, сказанного некстати, и им придется искать новую работу. Кроме них еще хирург, который должен был якобы оперировать Донелли и потом подписать свидетельство о смерти. Его немного терзали угрызения совести, но в конце концов мне удалось его уговорить.
— Все подстроено,— пробормотал он.— Здесь перед тобой еще один, кого удалось обмануть.
— Все поддались на обман. Для того и был устроен весь этот цирк. Ложные сообщения из Интерпола и с Кубы,
два холостых патрона в кольте Донелли, ложные дорожные заграждения, ложная полицейская погоня...
— Да, но простреленное ветровое стекло?
— Я приказал ей наклонить голову и сам его прострелил. Автомобиль и пустой гараж приготовлены заранее, даже Яблонский приготовлен заранее.
— Мэри рассказывала мне о Яблонском,— сказал Кеннеди.
«Мэри», подумал я. Уже не «мисс Мэри». Это могло не иметь значения, а, возможно, мысленно он всегда так ее называет.
— Она называла его «продажный фараон». Он тоже фальшивый?
— Еще как! Мы готовили это два года. С самого начала мы искали человека, знающего Карибское море, как собственный карман. Им оказался Яблонский. Он родился и воспитывался на Кубе. Два года назад служил полицейским в Нью-Йорке. Яблонскому принадлежит мысль сфабриковать против себя ложные обвинения. Хитрый замысел, он объяснял исчезновение одного из лучших полицейских, а при необходимости открывал ему дверь в любой притон. Последние восемнадцать месяцев Яблонский работал со мной в Карибском море.
Воцарилось долгое молчание. Потом Кеннеди отставил свой бокал и в упор посмотрел на меня:
— Талбот, какова цель этой игры?
— Мне очень жаль. Ты должен поверить мне на слово. Чем меньше знаешь, тем полезнее для здоровья. Моллисон не знает, никто из полицейских не знает, они попросту выполняют приказы.
— Неужели все это так серьезно? — спросил он.
— Достаточно серьезно. Послушай, Кеннеди, не задавай вопросов. Я прошу тебя помочь. Если до сих пор ты не опасался за здоровье Мэри, то сейчас самое время начать бояться. Не думаю, чтобы она знала больше тебя о договоре между Виландом и генералом, тем не менее убежден, что ей угрожает опасность. Опасность умереть. Эти негодяи способны на все. Для достижения своей цели они уже совершили восемь убийств. По крайней мере, о восьми мне известно точно. Если впутаешься в эту историю, почти наверняка получишь пулю в спину. Но я прошу тебя впутаться. Я не имею на это права, но прошу. Что ты мне ответишь?
Его смуглое лицо слегка побледнело. Ему не понравилось то, что я только что сказал, но если его руки дрожали, я этого не заметил.
— Ты слишком быстрый, Талбот,— сказал он.— Ты не сказал мне всего, пока не убедился, что я согласен. Так ты говоришь, дело серьезное. Думаю, я приму участие в игре.
Я не стал тратить время на благодарность. Вряд ли стоит благодарить за согласие сунуть голову в петлю. Вместо этого я сказал:
— Ты должен быть рядом с Мэри, куда бы она ни отправилась. Я уверен, что сегодня утром все мы поедем на буровую. Мэри, наверняка, тоже. У нее, не будет другого выхода. Ты будешь рядом с ней.
Он хотел меня перебить, но я остановил его движением руки.
— Я знаю, тебя освободили от охраны Мэри. Найди какой-нибудь предлог, чтобы рано утром войти в дом генерала. Скажи Мэри, что с Валентино произойдет днем маленькая неприятность и чтобы она...
— Что значит «маленькая неприятность»?
— Не беспокойся,— ответил я угрюмо.— Мелочь. В ближайшее время он будет не в состоянии присматривать даже за собой, не говоря о других. Скажи, пусть она настоит, чтобы тебя вернули. Генерал не будет возражать, Ви-ланд, думаю, тоже. В конце концов речь идет только об одном дне; Виланду безразлично, кто будет опекать Мэри послезавтра. И не спрашивай, откуда у меня такая уверенность, я сам не знаю. Но готов ручаться головой.— Я помолчал и продолжил:— Виланд решит, что ее желание вызвано слабостью по отношению к тебе.— Его лицо, напоминающее деревянную индейскую маску, даже не дрогнуло, и я сказал: — Не знаю, так ли это на самом деле, да меня это и не касается. Я говорю о том, что, по моему мнению, думает Виланд и что заставит его согласиться. Кроме того, он не доверяет тебе и предпочтет, чтобы ты поехал вместе со всеми. В этом случае ему будет легко за тобой присмотреть.
— Отлично.— Можно было подумать, что я предлагаю ему совершить лишь небольшую легкую прогулку! Ну и флегматик.— Я поговорю с ней. Думаю, она сделает, как ты хочешь. Говоришь, сую голову в петлю. Возможно. Но делаю я это добровольно. И, полагаю, то, что я решился на такой поступок, позволяет мне ожидать от тебя большей искренности.
— Разве я был с тобой неискренним? — Я настолько устал, что даже не почувствовал раздражения.
— Речь идет о том, чего ты мне не сказал. Ты утверждаешь, что необходим тебе, чтобы опекать дочь генерала. Но по сравнению с тем, что угрожает тебе, безопасность Мэри может интересовать тебя, как прошлогодний снег. Если бы это как-то касалось тебя, ты смог бы ее где-нибудь спрятать еще позавчера. Но ты этого не сделал и привез ее сюда. Ты утверждаешь, что она в опасности. А ведь это ты, Талбот, ее впутал. Ну, хорошо, значит, ты хочешь, чтобы я за ней присматривал. Мне кажется, я тебе нужен еще для чего-то.
Я кивнул.
— Ты прав. У меня ведь в буквальном смысле связаны руки. Ведь я пленник. Мне нужен человек, которому можно доверять. Я доверяю тебе.
— Ты можешь доверять Яблонскому,— спокойно сказал он.
— Яблонский мертв.
Он молча смотрел на меня. Через минуту потянулся за бутылкой и налил виски в оба бокала. Его губы были похожи на тонкую меловую черту на смуглом лице.
— Это земля из могилы Яблонского.— Я показал на свои промокшие туфли.— Я засыпал ее четверть часа назад. Его убили выстрелом в голову из автоматического пистолета малого калибра. Попали между глаз. Он улыбался, Кеннеди. Человек не улыбается, когда видит приближение смерти. Его убили, когда он спал.
Я вкратце рассказал ему о событиях с того момента, как я вышел из дому, и до того, как вошел в домик у ворот, не упустив при этом путешествия на Х-13.
Когда я закончил, он спросил:
— Ройал?
— Ройал.
— Тебе никогда не удастся это доказать.
— В этом вовсе нет необходимости,— ответил я, не совсем отдавая себе отчет в том, что я говорю.— Не исключено, что Ройал не попадет в руки правосудия. Яблонский был моим лучшим другом.
Он понял меня и сказал:
— Я бы предпочел не связываться с тобой, Талбот.
Я выпил виски, но алкоголь уже совершенно не действовал. Я чувствовал себя старым, измученным, опустошенным. Кеннеди спросил:
— Что ты собираешься делать сейчас?
— Сейчас? Собираюсь одолжить у тебя сухие туфли, носки и белье. Потом вернусь в дом генерала, пойду к себе в комнату, высушу одежду, прикую себя наручниками к кровати и выброшу ключи. Утром за мной придут.
— Ты сошел с ума! — прошептал он.— Почему они убили Яблонского?
— Не знаю.
— Но ведь ты должен знать.— Он не мог успокоиться.— Зачем было убивать его, если они не выяснили, кто ты на самом деле? Они убили его, потому что раскрыли двойную игру. Значит, о тебе они тоже должны все знать. Они ждут тебя в твоей комнате. Они уверены, ты вернешься, потому что не знают, что ты нашел Яблонского. Как только переступишь порог, получишь пулю в лоб. Как ты не можешь понять этого, Талбот? Неужели ты действительно этого не понимаешь?
— Я давно уже это понял. Может быть, им обо мне все известно. А может быть, и нет. Я и сам многого не знаю, Кеннеди. Может быть, меня не убьют. Может быть, не сейчас.— Я поднялся.— А теперь я возвращаюсь.
Мне показалось, что он попытается удержать меня силой, но выражение моего лица, вероятно, остановило его от этого намерения. Он положил ладонь мне на плечо.
— Сколько тебе за это платят, Талбот?
— Гроши.
— Во имя чего же ты должен так рисковать? — недоумевал он.
Он не смог меня понять. Я сам себя не понимал.
— Не знаю,— ответил я.— Хотя, впрочем, знаю. Когда-нибудь я объясню тебе.
— Тебе никогда не представится случай объяснить,— сказал он грустно.
Я взял сухие туфли, одежду, пожелал ему спокойной ночи и вышел.
Глава 7
В комнате никто меня не ждал. Дверь в коридор я отворил ключом, полученным от Яблонского, почти бесшумно распахнул ее и проскользнул внутрь. В лоб мне никто не выстрелил. Комната была пуста.
Тяжелые шторы все еще были задернуты так, как я их и оставил, но свет я решил не включать. Возможно, они и не знали, что сегодня ночью я покидал комнату, но если бы заметили свет в комнате человека, прикованного за руки к кровати, мгновенно прибежали бы проверить, что здесь происходит. Ведь только Яблонский мог включить свет. Но Яблонский был мертв.
При свете фонарика я проверил каждый квадратный сантиметр пола и стен. Все было на месте. Если сюда кто-то входил, он не оставил ни малейших следов. Впрочем, если кто-то и выходил сюда, трудно было ожидать, что он оставит следы. У двери в комнату Яблонского был вмонтирован в стену большой электрокамин. Я включил его на полную мощность, разделся при его красноватом свете, вытерся насухо полотенцем, а пиджак и брюки повесил на поручень кресла, чтобы они высохли. Натянул на себя одолженные у Кеннеди белье и носки, мое же собственное белье и носки запихнул в мокрые туфли и, открыв окно, забросил их подальше в густые кусты, где еще раньше, перед тем как подняться по пожарной лестнице, спрятал плащ и штормовку. Удара от падения я не услышал, значит, никто другой его тоже услышать не мог. Вой ветра и шум дождя заглушали все.
Я вынул ключи из кармана пиджака, от которого уже начал идти пар, и подошел к двери в комнату Яблонского. Возможно, меня там ждали, но мне было все равно. Комната была также пуста. Я подошел к двери в коридор и нажал ручку. Дверь была заперта на ключ. Как я и ожидал, постель была расстелена. Простыни и одеяло лежали на полу. Следов борьбы я не заметил. Не было даже никаких следов насилия, до тех пор, по крайней мере, пока я не перевернул подушку. Она была в ужасном состоянии, но, несомненно, выглядела бы еще намного ужасней, если бы смерть не наступила мгновенно. Пуля, наверное, пробила череп навылет, чего трудно было ожидать от калибра 0,22, но не стоит забывать, что мистер Ройал пользовался весьма изобретательной амуницией. Пулю я нашел в перьях подушки. Сплав меди и никеля. Такая неосторожность удивительна для Ройала. Я решил сберечь этот кусочек металла, ласкать его, как бриллиант. Я нашел пластырь, снял носок и приклеил пулю между вторым и третьим пальцами ноги, где она не должна натирать при ходьбе. Здесь она будет в безопасности. При самом тщательном обыске, если до этого дойдет дело, ее не найдут. Гарри Гудини всю жизнь ходил с тоненькими стальными инструментами, приклеенными пластырем к подошвам ног, и никому не пришло в голову там их искать.
На четвереньках я обшарил фонариком ковер на полу. Он был достаточно мягким, и на нем остались две длинные параллельные вмятины в том месте, где волокли Яблонского. Я поднялся, еще раз обыскал постель, взял маленькую подушку, лежащую на кресле, и тоже ее осмотрел. На ней ничего не было заметно, я обнюхал подушечку — рез-
кии запах сгоревшего пороха не выветривается из ткани даже много дней спустя.Я подошел к столику, стоящему в углу, налил виски и сел, пытаясь воспроизвести развитие событий. Все происшедшее казалось совершенно бессмысленным. Концы с концами не сходились. Каким образом Ройалу и тем, кто ему помогал,— в одиночку никто не смог бы вынести Яблонского — удалось войти в эту комнату? В этом доме Яблонский был на правах ягненка в волчьей стае, он обязан был запереть дверь на ключ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35