Посол улыбнулся, показав великолепные белоснежные зубы, и представился:
— Алексей Владимирович…
Петр открыл было рот, чтобы назвать себя, но посол поднял руку:
— Знаю, знаю…
Он с любопытством оглядел Петра, чуть склонив голову набок.
— Значит, представитель советской африканистики…
— Аспирант Института истории, — уточнил Петр.
— Что ж, прошу!
Алексей Владимирович сделал приглашающий жест в сторону трех массивных кресел, стоявших возле низкого и круглого стеклянного столика. И пока Петр и Глаголев усаживались, достал из небольшого шкафчика, стоявшего рядом, ярко-красный термос и три чашки.
— Кофе! Только что сварен, — сказал он и разлил кофе по чашкам.
Затем достал оттуда же вазочку с печеньем и поставил ее на стол.
— Ну вот вы и здесь! — сказал он, усаживаясь в кресло и все с тем же любопытством глядя на Петра.
Петр поднес чашку к губам и мельком оглядел комнату. Стена, возле которой стоял письменный стол, была завешена огромной картой Гвиании. Вдоль нее на всем протяжении шел низкий и длинный шкаф, забитый книгами в ярких обложках. Петр почувствовал, что его охватывает зависть: это были книги по Африке. Он невольно вздохнул.
Посол усмехнулся:
— Знакомая реакция! При виде новых книг я веду себя так же. Он обернулся к Глаголеву:
— Вот видите, оказывается, товарищ Николаев интересуется не только кулачными боями!
И хотя в голосе посла были шутливые нотки, Петру стало невольно не по себе, и он мысленно приготовился к неприятному разговору.
Посол отпил кофе, помолчал.
— Ну ладно, — сказал наконец он. — С товарищем Глаголевым у нас уже была беседа.
Петр украдкой глянул на Глаголева. Тот слушал с непроницаемым лицом.
«А ему, видимо, здорово за меня попало», — подумал Петр.
— Товарищ Глаголев здесь ни при чем, — начал было он, но посол перебил его:
— Дело не в том, кто виноват. Но как вы, человек с университетским образованием, любящий книги… Так по крайней мере писал мне о вас ваш научный руководитель и мой старый друг профессор Иванников — и вдруг… пустились в кулачный бой.
Он усмехнулся и недоуменно пожал плечами.
— Честно говоря, вы всех нас здесь здорово подвели. Конечно, мы и эту кашу расхлебаем, и не такое бывало, но как же вы… как же вы не подумали, чем все это может кончиться?
В голосе его было искреннее огорчение, и Петр почувствовал, что, как мальчишка, заливается краской.
Посол легко поднялся из кресла и подошел к карте Гвиании.
— Собственно, мы должны были этого ожидать. Ситуация в стране настолько остра, что кое-кто здесь готов пойти на все, чтобы только скомпрометировать нашу, страну, — сказал он, разглядывая карту. — Лакомый кусочек: колумбит, нефть, арахис, какао, пальмовое масло. И за все это сегодня идет самая настоящая грызня. Англичане, бывшие хозяева Гвиании, дали ей независимость, но оставлять страну в покое и не собираются. А американцы, западные немцы, Израиль рвутся сюда изо всех сил. Это раз.
Он загнул мизинец на левой руке и обернулся к Петру.
— Второе. Внутри самой страны — недовольство. Рабочий класс здесь довольно развит, имеет боевые традиции, но расколот. Его поддерживают мелкая буржуазия, ремесленники, фермеры. Все они недовольны, что «гвианизация» проходит медленно — иностранцы все еще занимают важнейшие политические и экономические позиции в стране. С другой стороны, племенные вожди, крупные бизнесмены и профессиональные политиканы. Эти грызутся за власть. Они тоже против иностранцев, за то, чтобы вытеснить их и занять их позиции.
Посол улыбнулся:
— О них в Гвиании говорят, что их идеалы — белая жена, черный «мерседес» и разноцветная вилла.
— Но есть и такие, кому хорошо жилось и при колонизаторах, — произнес Глаголев.
Посол кивнул.
— Правильно. Именно из таких элементов западные державы создают здесь свою агентуру.
— А правительство? Как на все это смотрит правительство? В нашей печати о Гвиании пишется так мало, что…
Петр не окончил фразу.
— У нас ровные отношения, — осторожно начал посол. — Развиваются кое-какие контакты, есть небольшая торговля. Гвианийцам выгодно иметь с нами дело, но развитие советско-гвианийских отношений невыгодно Западу. Словом, западные страны делают все, чтобы затормозить развитие наших отношений, а при возможности — заморозить их совсем.
— Ну, а нейтралисты? Левые? Я видел листовку с предупреждением о забастовке. Это что? Серьезно? — с интересом спросил Петр.
— Еще как!
Лицо посла стало строгим.
— Профсоюзам Гвиании, кажется, удалось в конце концов договориться о совместных действиях. А этого здесь боятся как огня и западные державы, и те, кто на них ориентируется. Сейчас они будут лезть из кожи вон, чтобы не допустить создания единого фронта профсоюзов. Я уверен — они пойдут на все, на любые провокации, вплоть до обвинения нас, советских людей, в организации всеобщей забастовки.
— Старый прием! Кто в такое сейчас поверит! — иронически заметил Петр.
— Вы так думаете? — посол склонил голову набок и усмехнулся. — Старые приемы-то самые надежные.
Он посмотрел на Глаголева, словно ища поддержки.
— Особенно здесь, где люди не столь искушены во всем этом, как в Европе, — заметил консул.
Петр почувствовал, что опять краснеет.
«А ведь они опять это подводят ко вчерашней истории, — подумал он. — Действительно, как все глупо получилось! И я-то хорош! Нет, впредь надо быть умнее!»
Посол словно прочел его мысли и сразу переменил тему разговора.
— Ну, хватит пока о наших заботах. Поговорим о ваших. Профессор Иванников просит меня помочь вам с поездкой на Север. Конечно, ситуация в стране не совсем подходящая для этого, но попробуем. Кстати, ваш здешний метр, профессор Нортон, исключительно интересный человек. И с весом!
Посол многозначительно поднял указательный палец.
— Думаю, что с его помощью мы устроим вам эту поездку. Кстати, что это за история с письмом Дункана, о котором мне пишет Иванников?
После разговора у посла Глаголев затащил Петра в свой кабинет — крохотную комнатку, заваленную газетами, журналами, какими-то проспектами.
— Ну как вам понравился наш? — спросил Глаголев. И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Умница.
Петр кивнул, вспоминая, с каким увлечением слушал посол его рассказ о письме султана Каруны, о лорде Дункане. Чувствовалось, что он прекрасно знаком не только с внутренней и внешней политикой современной Гвиании.
Глаголев убрал в сейф какие-то бумаги.
— Кстати, вы ведь и не знаете, кого вы вчера вытащили из драки, — сказал он, поворачивая ключ в массивной стальной дверце. — Стива Коладе, племянника самого президента!
Петр вздохнул:
— Ох, как же я жалею, что влез в эту историю!
— Да?
Глаголев рассмеялся:
— Подождите, эта история еще вспомнится и вам лично, и всем нам! Вот поверьте мне.
Петр встал.
— Мне пора. Вот если бы вы меня еще подбросили сейчас в университет, было бы совсем хорошо.
— Уай нот? — сказал Глаголев по-английски, перевел: — Почему бы нет? — и они вышли из комнаты.
ГЛАВА 8
Часы на университетской башне пробили полдень.
— Итак, сегодня мы обедаем в клубе с профессором Нортоном. Ровно в час, — австралиец оторвался от разложенных перед ним листков фотобумаги, усеянных арабскими письменами. — Профессор не любит опозданий!
Петр молча кивнул, продолжая читать «Дневник участника похода на Север». Это был толстый фолиант, изданный в 1907 году в Лондоне.
Вот уже три недели как Петр в Гвиании. Нортон сразу же запряг его в работу. Как только Петр появился в университете после визита в посольство, профессор отправил его в университетскую библиотеку подобрать все, что там было о падении султаната Каруны. И главное, все, что касалось требования лорда Дункана о выдаче убийцы капитана Мак-Грегора. У профессора была своя система.
— Наука — это дисциплина, — сказал он, приведя Петра в небольшую комнатку на галерее одного из учебных корпусов, разбросанных по тщательно подстриженным и ухоженным зеленым лужайкам университетского городка.
В комнате стояло два стола, за одним из которых уже корпел над книгами Роберт Рекорд.
Профессор обращался со своими аспирантами как с непоседливыми школьниками.
Он требовал, чтобы они строго выполняли установленные им правила: начинали занятия в восемь часов утра, а кончали в четыре. Петр подчинился этому с удовольствием и с вечера заказывал книги в библиотеке, а утром вместе с австралийцем тащил их в свою учебную комнату.
Роберт оказался хорошим компаньоном — собранным, молчаливым. Он работал над темой, связанной с работорговлей и ее влиянием на экономику районов, ставших затем Республикой Гвианией. Сейчас он разбирал фотокопии документов на языке хауса, которым владел довольно хорошо.
Отложив бумаги, он встал из-за стола, потянулся так, что хрустнули суставы, и прошелся по комнате.
Петр закрыл книгу и зажмурил уставшие глаза.
Роберт, прохаживавшийся по комнате, вдруг резко остановился.
— А что вы скажете, если профессор пошлет вас на север Гвиании — порыться в архивах Каруны?
Он пристально посмотрел на Петра.
— Это же здорово! — вырвалось у того. — В этом ведь, собственно, весь смысл моего пребывания здесь! Если я обнаружу документы, проливающие свет на то, как в действительности была начата колонизация Севера…
Австралиец саркастически прищурился:
— Вы… что же… действительно думаете, что где-то там, на Севере, потомки султана Каруны хранят для вас копию письма своего неудачливого предка к бравому лорду Дункану?
Он рассмеялся.
— Но история всегда ухитряется сохранить какие-нибудь свидетельства! — упрямо заметил Петр.
— Что ж, вы, пожалуй, правы. Австралиец возбужденно хлопнул в ладоши.
— Честно говоря, я тоже заинтересован в этой поездке. Я здесь дьявольски устал и хочу проветриться. Отдохнуть от университета. Итак, союз! Я подаю профессору мысль о поездке на Север, а вы просите, чтобы он разрешил мне поехать с вами. Тем более что у меня есть машина, а у вас нет. Ну?
Петр охотно кивнул.
— Конечно, вдвоем лучше, — согласился он. — А почему вы сами не хотите спросить разрешения у профессора?
Роберт фыркнул:
— Ха! Старик со странностями. Никогда не знаешь, что он вдруг выкинет. А к вам он с первого же дня проникся уважением. Уж я это чувствую! Кстати… нам пора выезжать. Если мы опоздаем хоть на десяток минут, профессор нас съест живьем.
По дороге до самого клуба Робер молчал. Впервые за три дня Петр видел его озабоченным.
Приехали они минут на пятнадцать раньше и поставили машину на площадке, на которой прямо по асфальту было написано белой краской: «Только для старших сотрудников».
Такая же надпись висела и над неширокой аллеей, образованной зелеными стенами ровно, словно по ниточке, выстриженных цесарин — похожих на кипарисы деревьев. Аллея вела к длинному одноэтажному зданию из стекла и бетона, окруженному зеленью просторной лужайки.
Это был клуб, куда имели доступ лишь профессора, преподаватели и представители административной верхушки университета. Студентам вход сюда был строго-настрого заказан.
Гвианиец, служитель в серой университетской форме, сидевший за конторкой у входа, вопросительно поднял глаза на вошедших.
— Мы приглашены профессором Нортоном, — привычно сказал Роберт.
— Да, да, мистер Нортон ждет вас. Проходите, пожалуйста, — поспешно ответил служитель.
Боб весело подмигнул Петру. Они пересекли довольно большой зал, судя по всему, служивший библиотекой.
Петр с интересом огляделся. В зале было два-три человека: они читали газеты, развалившись в креслах и вытянув ноги. Вдоль единственной нестеклянной стены на высоте человеческого роста были развешаны черно-серо-белые эстампы в тонких металлических рамках без стекол.
— Элинор Карлисл, — сказал австралиец. — Хотите посмотреть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Алексей Владимирович…
Петр открыл было рот, чтобы назвать себя, но посол поднял руку:
— Знаю, знаю…
Он с любопытством оглядел Петра, чуть склонив голову набок.
— Значит, представитель советской африканистики…
— Аспирант Института истории, — уточнил Петр.
— Что ж, прошу!
Алексей Владимирович сделал приглашающий жест в сторону трех массивных кресел, стоявших возле низкого и круглого стеклянного столика. И пока Петр и Глаголев усаживались, достал из небольшого шкафчика, стоявшего рядом, ярко-красный термос и три чашки.
— Кофе! Только что сварен, — сказал он и разлил кофе по чашкам.
Затем достал оттуда же вазочку с печеньем и поставил ее на стол.
— Ну вот вы и здесь! — сказал он, усаживаясь в кресло и все с тем же любопытством глядя на Петра.
Петр поднес чашку к губам и мельком оглядел комнату. Стена, возле которой стоял письменный стол, была завешена огромной картой Гвиании. Вдоль нее на всем протяжении шел низкий и длинный шкаф, забитый книгами в ярких обложках. Петр почувствовал, что его охватывает зависть: это были книги по Африке. Он невольно вздохнул.
Посол усмехнулся:
— Знакомая реакция! При виде новых книг я веду себя так же. Он обернулся к Глаголеву:
— Вот видите, оказывается, товарищ Николаев интересуется не только кулачными боями!
И хотя в голосе посла были шутливые нотки, Петру стало невольно не по себе, и он мысленно приготовился к неприятному разговору.
Посол отпил кофе, помолчал.
— Ну ладно, — сказал наконец он. — С товарищем Глаголевым у нас уже была беседа.
Петр украдкой глянул на Глаголева. Тот слушал с непроницаемым лицом.
«А ему, видимо, здорово за меня попало», — подумал Петр.
— Товарищ Глаголев здесь ни при чем, — начал было он, но посол перебил его:
— Дело не в том, кто виноват. Но как вы, человек с университетским образованием, любящий книги… Так по крайней мере писал мне о вас ваш научный руководитель и мой старый друг профессор Иванников — и вдруг… пустились в кулачный бой.
Он усмехнулся и недоуменно пожал плечами.
— Честно говоря, вы всех нас здесь здорово подвели. Конечно, мы и эту кашу расхлебаем, и не такое бывало, но как же вы… как же вы не подумали, чем все это может кончиться?
В голосе его было искреннее огорчение, и Петр почувствовал, что, как мальчишка, заливается краской.
Посол легко поднялся из кресла и подошел к карте Гвиании.
— Собственно, мы должны были этого ожидать. Ситуация в стране настолько остра, что кое-кто здесь готов пойти на все, чтобы только скомпрометировать нашу, страну, — сказал он, разглядывая карту. — Лакомый кусочек: колумбит, нефть, арахис, какао, пальмовое масло. И за все это сегодня идет самая настоящая грызня. Англичане, бывшие хозяева Гвиании, дали ей независимость, но оставлять страну в покое и не собираются. А американцы, западные немцы, Израиль рвутся сюда изо всех сил. Это раз.
Он загнул мизинец на левой руке и обернулся к Петру.
— Второе. Внутри самой страны — недовольство. Рабочий класс здесь довольно развит, имеет боевые традиции, но расколот. Его поддерживают мелкая буржуазия, ремесленники, фермеры. Все они недовольны, что «гвианизация» проходит медленно — иностранцы все еще занимают важнейшие политические и экономические позиции в стране. С другой стороны, племенные вожди, крупные бизнесмены и профессиональные политиканы. Эти грызутся за власть. Они тоже против иностранцев, за то, чтобы вытеснить их и занять их позиции.
Посол улыбнулся:
— О них в Гвиании говорят, что их идеалы — белая жена, черный «мерседес» и разноцветная вилла.
— Но есть и такие, кому хорошо жилось и при колонизаторах, — произнес Глаголев.
Посол кивнул.
— Правильно. Именно из таких элементов западные державы создают здесь свою агентуру.
— А правительство? Как на все это смотрит правительство? В нашей печати о Гвиании пишется так мало, что…
Петр не окончил фразу.
— У нас ровные отношения, — осторожно начал посол. — Развиваются кое-какие контакты, есть небольшая торговля. Гвианийцам выгодно иметь с нами дело, но развитие советско-гвианийских отношений невыгодно Западу. Словом, западные страны делают все, чтобы затормозить развитие наших отношений, а при возможности — заморозить их совсем.
— Ну, а нейтралисты? Левые? Я видел листовку с предупреждением о забастовке. Это что? Серьезно? — с интересом спросил Петр.
— Еще как!
Лицо посла стало строгим.
— Профсоюзам Гвиании, кажется, удалось в конце концов договориться о совместных действиях. А этого здесь боятся как огня и западные державы, и те, кто на них ориентируется. Сейчас они будут лезть из кожи вон, чтобы не допустить создания единого фронта профсоюзов. Я уверен — они пойдут на все, на любые провокации, вплоть до обвинения нас, советских людей, в организации всеобщей забастовки.
— Старый прием! Кто в такое сейчас поверит! — иронически заметил Петр.
— Вы так думаете? — посол склонил голову набок и усмехнулся. — Старые приемы-то самые надежные.
Он посмотрел на Глаголева, словно ища поддержки.
— Особенно здесь, где люди не столь искушены во всем этом, как в Европе, — заметил консул.
Петр почувствовал, что опять краснеет.
«А ведь они опять это подводят ко вчерашней истории, — подумал он. — Действительно, как все глупо получилось! И я-то хорош! Нет, впредь надо быть умнее!»
Посол словно прочел его мысли и сразу переменил тему разговора.
— Ну, хватит пока о наших заботах. Поговорим о ваших. Профессор Иванников просит меня помочь вам с поездкой на Север. Конечно, ситуация в стране не совсем подходящая для этого, но попробуем. Кстати, ваш здешний метр, профессор Нортон, исключительно интересный человек. И с весом!
Посол многозначительно поднял указательный палец.
— Думаю, что с его помощью мы устроим вам эту поездку. Кстати, что это за история с письмом Дункана, о котором мне пишет Иванников?
После разговора у посла Глаголев затащил Петра в свой кабинет — крохотную комнатку, заваленную газетами, журналами, какими-то проспектами.
— Ну как вам понравился наш? — спросил Глаголев. И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Умница.
Петр кивнул, вспоминая, с каким увлечением слушал посол его рассказ о письме султана Каруны, о лорде Дункане. Чувствовалось, что он прекрасно знаком не только с внутренней и внешней политикой современной Гвиании.
Глаголев убрал в сейф какие-то бумаги.
— Кстати, вы ведь и не знаете, кого вы вчера вытащили из драки, — сказал он, поворачивая ключ в массивной стальной дверце. — Стива Коладе, племянника самого президента!
Петр вздохнул:
— Ох, как же я жалею, что влез в эту историю!
— Да?
Глаголев рассмеялся:
— Подождите, эта история еще вспомнится и вам лично, и всем нам! Вот поверьте мне.
Петр встал.
— Мне пора. Вот если бы вы меня еще подбросили сейчас в университет, было бы совсем хорошо.
— Уай нот? — сказал Глаголев по-английски, перевел: — Почему бы нет? — и они вышли из комнаты.
ГЛАВА 8
Часы на университетской башне пробили полдень.
— Итак, сегодня мы обедаем в клубе с профессором Нортоном. Ровно в час, — австралиец оторвался от разложенных перед ним листков фотобумаги, усеянных арабскими письменами. — Профессор не любит опозданий!
Петр молча кивнул, продолжая читать «Дневник участника похода на Север». Это был толстый фолиант, изданный в 1907 году в Лондоне.
Вот уже три недели как Петр в Гвиании. Нортон сразу же запряг его в работу. Как только Петр появился в университете после визита в посольство, профессор отправил его в университетскую библиотеку подобрать все, что там было о падении султаната Каруны. И главное, все, что касалось требования лорда Дункана о выдаче убийцы капитана Мак-Грегора. У профессора была своя система.
— Наука — это дисциплина, — сказал он, приведя Петра в небольшую комнатку на галерее одного из учебных корпусов, разбросанных по тщательно подстриженным и ухоженным зеленым лужайкам университетского городка.
В комнате стояло два стола, за одним из которых уже корпел над книгами Роберт Рекорд.
Профессор обращался со своими аспирантами как с непоседливыми школьниками.
Он требовал, чтобы они строго выполняли установленные им правила: начинали занятия в восемь часов утра, а кончали в четыре. Петр подчинился этому с удовольствием и с вечера заказывал книги в библиотеке, а утром вместе с австралийцем тащил их в свою учебную комнату.
Роберт оказался хорошим компаньоном — собранным, молчаливым. Он работал над темой, связанной с работорговлей и ее влиянием на экономику районов, ставших затем Республикой Гвианией. Сейчас он разбирал фотокопии документов на языке хауса, которым владел довольно хорошо.
Отложив бумаги, он встал из-за стола, потянулся так, что хрустнули суставы, и прошелся по комнате.
Петр закрыл книгу и зажмурил уставшие глаза.
Роберт, прохаживавшийся по комнате, вдруг резко остановился.
— А что вы скажете, если профессор пошлет вас на север Гвиании — порыться в архивах Каруны?
Он пристально посмотрел на Петра.
— Это же здорово! — вырвалось у того. — В этом ведь, собственно, весь смысл моего пребывания здесь! Если я обнаружу документы, проливающие свет на то, как в действительности была начата колонизация Севера…
Австралиец саркастически прищурился:
— Вы… что же… действительно думаете, что где-то там, на Севере, потомки султана Каруны хранят для вас копию письма своего неудачливого предка к бравому лорду Дункану?
Он рассмеялся.
— Но история всегда ухитряется сохранить какие-нибудь свидетельства! — упрямо заметил Петр.
— Что ж, вы, пожалуй, правы. Австралиец возбужденно хлопнул в ладоши.
— Честно говоря, я тоже заинтересован в этой поездке. Я здесь дьявольски устал и хочу проветриться. Отдохнуть от университета. Итак, союз! Я подаю профессору мысль о поездке на Север, а вы просите, чтобы он разрешил мне поехать с вами. Тем более что у меня есть машина, а у вас нет. Ну?
Петр охотно кивнул.
— Конечно, вдвоем лучше, — согласился он. — А почему вы сами не хотите спросить разрешения у профессора?
Роберт фыркнул:
— Ха! Старик со странностями. Никогда не знаешь, что он вдруг выкинет. А к вам он с первого же дня проникся уважением. Уж я это чувствую! Кстати… нам пора выезжать. Если мы опоздаем хоть на десяток минут, профессор нас съест живьем.
По дороге до самого клуба Робер молчал. Впервые за три дня Петр видел его озабоченным.
Приехали они минут на пятнадцать раньше и поставили машину на площадке, на которой прямо по асфальту было написано белой краской: «Только для старших сотрудников».
Такая же надпись висела и над неширокой аллеей, образованной зелеными стенами ровно, словно по ниточке, выстриженных цесарин — похожих на кипарисы деревьев. Аллея вела к длинному одноэтажному зданию из стекла и бетона, окруженному зеленью просторной лужайки.
Это был клуб, куда имели доступ лишь профессора, преподаватели и представители административной верхушки университета. Студентам вход сюда был строго-настрого заказан.
Гвианиец, служитель в серой университетской форме, сидевший за конторкой у входа, вопросительно поднял глаза на вошедших.
— Мы приглашены профессором Нортоном, — привычно сказал Роберт.
— Да, да, мистер Нортон ждет вас. Проходите, пожалуйста, — поспешно ответил служитель.
Боб весело подмигнул Петру. Они пересекли довольно большой зал, судя по всему, служивший библиотекой.
Петр с интересом огляделся. В зале было два-три человека: они читали газеты, развалившись в креслах и вытянув ноги. Вдоль единственной нестеклянной стены на высоте человеческого роста были развешаны черно-серо-белые эстампы в тонких металлических рамках без стекол.
— Элинор Карлисл, — сказал австралиец. — Хотите посмотреть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46