Старик северянин, обслуживающий их, был угрюм. Шаркая босыми ногами, он приносил блюда и молча ставил их на стол. Затем отходил в угол у окна, прислонялся к стене и смотрел в окно, думал о чем-то своем.
— Что с тобой, папа? — спросил его Роберт, когда старик принес кофе. — Что-нибудь случилось?
— Да, батуре…
Высохшие, узловатые пальцы расставляли чашки на белоснежной скатерти.
— Умер малам Атари…
Петр вздрогнул. Но старик больше ничего не сказал и, молча отойдя в угол, опять уставился в окно.
Роберт сидел, опустив голову, лица его не было видно. Но зато лицо Элинор ужаснуло Петра: оно было полно ненависти.
Художница смотрела на австралийца ненавидящими глазами, губы ее побелели.
— Это… это…
Она хотела что-то сказать, но сдержалась.
— Вы слышали?
Гоке почти вбежал в комнату. Лицо его было искажено болезненной гримасой: точно таким же его видел Петр вчера, в Ива Велли.
Он осекся, увидев выражение лиц сидящих за столом, на секунду прикрыл глаза ладонью, вздохнул:
— Сердце…
— Хорошая смерть, — задумчиво ответил Роберт. — Я бы хотел умереть так… во сне.
ГЛАВА 21
Они сидели за столом и молчали — все четверо: Гоке заказал себе бутылку пива и молча тянул его из высокого стакана. Каждый думал о своем.
— Что же дальше? — вырвалось наконец у Петра. Роберт неопределенно пожал плечами:
— Что-нибудь придумаем… В конце концов свет не сошелся клином на старом Атари. Впереди Каруна. Попытаемся найти что-нибудь в архивах султана.
Он искоса взглянул на художницу.
— Оставим мисс Карлисл в лагере доктора Смита… И поедем дальше — искать…
Элинор оторвала взгляд от своей чашки кофе. В ее глазах была горечь.
— Если бы ты, Боб, так искал самого себя… Голос ее звучал тихо и устало.
Петр почувствовал себя неловко: опять начиналось вчерашнее. «Из-за чего же все-таки они расстались, — думал он. — Не-ежели из-за того, что Роберт был во Вьетнаме?»
Гоке угрюмо пил пиво. Наконец он отставил пустой стакан:
— Все. Нам надо ехать. Стив наверняка уже в Каруне. А там сейчас будет особенно трудно.
Он говорил, ни к кому, собственно, не обращаясь. Потом встал, поклонился:
— До встречи в Каруне, товарищи!
Послышался рокот мощного мотора лендровера. Уже на пороге Гоке вскинул вверх кулак:
— Да здравствует социализм!
Когда дверь за ним закрылась, австралиец не выдержал:
— Если все красные такие же позеры, как этот…
Он не договорил. В комнату вплыла толстая хозяйка рест-хауза.
— Доброе утро!
Она широко улыбалась, показывая великолепные белые зубы.
— Как спалось, леди и джентльмены? Надеюсь, вам у нас понравилось? Разрешите?
Она тяжело опустилась на стул рядом со столом, беглым хозяйским взглядом окинула его и, видимо, осталась довольна.
— Извините, но все приходится контролировать — объявила она. — Эти северяне такие тупые! И представьте, как тяжело с ними приходится мне! Мне, окончившей специальные курсы в Лондоне!
Она явно гордилась этими курсами.
— И тут еще эта забастовка! Я сама из народа, я понимаю, что всем сейчас тяжело. Но при чем здесь люди, едущие по своим делам? Почему мой рест-хауз должен быть закрыт, пока какой-нибудь лодырь в Луисе не станет получать на десяток фунтов в год больше? Нет, вы только подумайте! Даже здесь, в Бинде, даже темные северяне сейчас только и говорят о забастовке! Митинги, собрания… И эти агитаторы из Луиса — так и рыщут, так и рыщут!
Она перевела дыхание.
— Да, кстати, кто из вас мистер Николаев?
— Я.
Петр слегка поклонился.
— Ага, — довольно протянула толстуха. — Значит, это письмо для вас.
— Какое письмо?
Петр насторожился. А хозяйка тем временем сунула толстую руку за свой необъятный корсаж и извлекла оттуда помятый конверт.
— Это вам просил передать Стив Коладе. Вы знаете мистера Коладе?
Петр кивнул.
Хозяйка со вздохом протянула ему пакет.
— Мы с ним из одной деревни. Хорошая семья! А старший брат-то! Стал таким большим человеком! Редактор! Директор компании в Луисе! Вот Стив только…
Она с сожалением покачала головой:
— Конечно, политикой тоже можно сделать карьеру и даже выйти в министры. Или в президенты, как Старый Симба. Но… уж больно грязное это дело. А у Стива еще и невыгодное — профсоюзы. И ведь мог быть не хуже старшего брата!
Она говорила еще что-то, но Петр уже ничего не слышал.
Он вскрыл пакет. В нем оказалось несколько листков бумаги, исписанных мелким почерком.
«Дорогой товарищ Николаев! — начиналось письмо. — Я думаю, что вам будет интересно познакомиться и поговорить со старым Атари, старшиной чеканщиков, который живет здесь, в Бинде. Он единственный из оставшихся в живых свидетелей смерти капитана Мак-Грегора. Правда, я не уверен, что он захочет рассказать все, что знает об этой истории. На всякий случай я записал его рассказ. Вам он пригодится. Ваш Стив Коладе».
— Здорово! — невольно вырвалось у Петра.
— Что он пишет? — австралиец даже подался вперед. Петр протянул ему письмо.
Листки с записью рассказа старика Атари жгли ему руки. И сейчас же мелькнула мысль: «Как Стив Коладе узнал, что он, Петр, интересуется историей смерти Мак-Грегора?»
«Наверное, слышал об этом в университете, — подумал он. — Ведь это ни для кого не было тайной».
И он начал читать их тут же, за столом, откладывая уже прочитанные на скатерть, и Роберт жадно хватал их один за другим.
Торопливый, неровный почерк. Не совсем правильный английский язык. Стив писал, видимо, очень торопясь, стараясь поспеть за словами Атари:
«Я родился в доме моего отца в квартале чеканщиков близ Кофар Кокона, здесь, в Бинде. Мой отец был мастером-чеканщиком. Когда мне было двенадцать лет, мой отец умер, и я должен был сам заботиться о своем пропитании. Меня взяли ко двору Дан Я Мусы, эмира Бинды, — держать стремя эмира. Мне посчастливилось потому, что я был другом сына эмира и он просил за меня своего отца. Я прослужил во дворце целых два года, прежде чем сюда прибыл капитан Мак-Грегор — как раз перед началом сезона дождей. Мы называли его Мэй Лауни, на нашем языке — цветной.
Эмир Дан Я Муси был человеком очень небольшого роста, не больше чем пять футов два дюйма. Но хоть он и был небольшого роста, он был хорошо сложен: не толст и не тонок. У него была густая черная борода. Зубы его были маленькие, хорошей формы и целы все до одного. Кожа его была очень черна, он был прекрасный наездник, охотник и воин. В ярости он был особенно страшен и жесток.
Он был полон энергии, и у него было четыре жены и много наложниц. Я не знаю точно его возраста, но он был еще в первой половине своей жизни.
( — Не старше тридцати пяти лет, — объяснял Стив на полях рукописи.)
Его любимым занятием была война. Каждый сухой сезон он отправлялся против язычников племени Тони в район Дари, Амба, Рири и язычников Мада — на юго-восток от его деревянного дворца, который он построил в Кокона.
Каждый год много лошадей пригонялось с Севера, чтобы эмир мог посадить на них своих людей, и за лошадей он платил рабами. Для Дан Я Мусы рабы были деньгами. Он платил рабами за все: за орехи кола, за халаты, за ружья, и каждый год он отправлял караваны рабов к султану Каруны, которому он платил дань.
Впервые о делах европейцев мы в Бинде услышали от людей из племени тиджани, которых изгнали из их страны французы. А потом пришли люди с берегов Бамуанги и рассказали, что идут англичане, которых послала к нам Компания.
После того как я прожил во дворце два года, пришел капитан Мак-Грегор. Когда он пришел, он послал за султаном и сказал ему, что больше войн не должно быть и что надо перестать торговать рабами.
Эмир был недоволен этим, так как торговля была тем, чем он жил, а теперь это все прекратилось.
Однако с Мак-Грегором был человек по имени Дэвидсон, которого мы называли «малам батуре…»
( — Ученый европеец, — объяснял Стив.)
Обычно эмир проводил несколько дней в Коконе и несколько дней в Бинде, но он всегда приезжал в Бинду по пятницам — помолиться в мечети. Дворец Кокона был всего лишь в восьми милях от Бинды, и путь был легок.
В день, когда капитан второй раз пришел в Бинду, эмир был в своем дворце. С ним были малам батуре и много солдат. И еще с ним был его проводник по имени Абубакар Абдулахи. Он был лжец и негодяй, и у него совсем не было страха перед аллахом. Он лгал Мак-Грегору и лгал эмиру.
В тот день, когда Мак-Грегор ждал эмира перед дворцом, Абдулахи сказал эмиру, что Мак-Грегор хочет убить его. Делал ли он это по собственному коварству или кто-то приказал ему — не знаю. И эмира охватил страх, хотя он и не показывал этого…»
Петр вчитывался в неровные строчки. Старик все хорошо помнил: он перечислял, какое оружие было у солдат, пришедших с Мак-Грегором, кто и где стоял на площади, сколько раз Абдулахи ходил во дворец. Старик рассказал о том, как Абдулахи запугивал султана, как упорно подсказывал ему «единственный путь к спасению» — убить белого.
— Провокатор! — невольно вырвалось у Петра.
— Вы о ком?
Австралиец протянул руку за следующим листком, прочел его, аккуратно положил на стол.
— Нда-а, — протянул он задумчиво и вздохнул: — Между прочим, в рапорте лорда Дункана Абдулахи поминается как герой, верный интересам империи и погибший за них вместе с Мак-Грегором.
Петр усмехнулся:
— Меня в этой истории удивляет только одно: почему никто из ученых до сих пор всерьез не занялся вопросом об убийстве Мак-Грегора? Ведь лорду Дункану и не нужно было лучшего предлога, чтобы начать войну против султана Каруны.
— Не занялся? А профессор Холден?
В голосе Роберта проскользнули грустные нотки:
— Вы, русские, вы иногда оказываетесь в плену собственных доктрин. Например, доктрины, что буржуазному обществу служит буржуазная наука, что буржуазные ученые в силу своей буржуазной ограниченности не могут быть объективно честными в своих исследованиях.
— Неправда!
Петр прижал листки, разложенные на столе, ладонью:
— Настоящий ученый, объективно собирающий и анализирующий факты…
— Стоп!
Австралиец шутливо поднял руки:
— Я не люблю споров. И потом мы ведем себя как мальчишки, нашедшие клад: мы совсем забыли о нашей даме!
— Конечно, северяне честны и трудолюбивы, — говорила в этот момент Элинор хозяйка рест-хауза. — Но они фанатичны в своем мусульманстве. Скажи им мулла, что аллах благословил их на резню южан, — и они будут нас резать с чистой совестью! И это уже случалось не раз!
Петр взял следующий листок.
«…Эмир показался в воротах своего дворца. Он ехал на своем боевом жеребце по имени Дан Ашалу, что значит „рожденный для битв“. Его окружали телохранители — конные и пешие. Я был среди пеших.
Эмир пересек площадь и приблизился к Мак-Грегору, как будто хотел салютовать ему копьями. Затем я услышал выстрел. Тогда я еще не знал, кто и в кого стреляет.
Эмир всегда носил при себе два пистолета, один из которых был шестизарядным. Он никогда не расставался с ними. Один был спрятан под мышкой, другой — в кобуре на правом бедре, также скрытый халатом. Этот — в кобуре — и был шестизарядным. Потом говорили, что именно этот пистолет выхватил эмир, когда он застрелил Мак-Грегора. Капитан упал.
Толпа на площади закричала, все побежали. Солдаты стали стрелять. Дэвидсон спасся в мечети. К мечети побежал и Абдулахи. Эмир крикнул:
— Не трогайте малама батуре!
Солдаты стреляли в него, и он уцелел лишь благодаря чуду. Пули летели в толпу, и многие падали замертво.
Эмир повернул коня и поскакал за Абдулахи. Когда тот был уже близко от мечети, эмир настиг его и зарубил. Затем Барга, раб, отрубил голову Абдулахи, другой раб отрубил голову Мак-Грегора…»
Что было дальше, Петр уже знал. События, рассказанные покойным Атари, были уже описаны в книге профессора Хол-дена. Новым в этом документе было то, что старик рассказал о роли Абдулахи.
Значит, капитан Мак-Грегор был послан на верную смерть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46