— И я тоже, — покачала головой художница. Петр осторожно взял ее руку.
— Вам надо отдохнуть и успокоиться. Кстати, письмо доктора Смита и фотокопию я привезу вам сегодня вечером… — Он помедлил» — А потом? Что вы будете с ними делать?
— Я знаю, Питер. Она не отняла руку.
— Расскажите, как ваши дела с письмом султана? Может быть, и я смогу вам помочь?
— Вы?
Петр даже остановился от неожиданности. Конечно, Элинор долго жила в Гвиании и умеет разговаривать с гвианийцами. Но сумеет ли она найти общий язык с одноглазым муллой? Сейчас, когда она в таком смятении! Но, может быть, она сама ищет чужие заботы, чтобы забыться в них? Он вздохнул и начал неуверено рассказывать о своей встрече с муллой. Когда он окончил, Элинор некоторое время молчала. Потом медленно подняла голову:
— Хотите, чтобы я убедила старика отдать вам копию письма султана?
Это было сказано таким тоном, что Петр почувствовал себя неловко. Но отступать было поздно, и он молча кивнул. Элинор внимательно посмотрела на него, задумалась.
— Я попробую, Питер, — наконец сказала она просто.
До вечера Петр не выходил из своей комнаты. Он лежал, не раздеваясь, на кровати и пытался заснуть. Время тянулось удивительно медленно, и в голову лезли мысли — одна хуже другой. Наконец стало смеркаться.
Поплутав с полчаса по темным, неасфальтированным улицам старого города, Петр в конце концов выехал к мечети. Неподалеку от нее Петр без труда нашел знакомую фотографию.
Он остановил машину прямо у входа. Сразу же за дверью ударил в глаза свет от яркой лампы без абажура. Здесь было нечто вроде маленькой приемной: несколько просиженных грязных кресел, на стенах — образцы продукции этого крошечного ателье.
Сам хозяин сидел в кресле и пил пиво из бутылки, которую ставил на пол. Два молодых гвианийца — видимо, его приятели — сидели рядом и тоже пили пиво, оживленно болтая на местном языке.
— А… — протянул фотограф, завидя Петра. — Вы за фотокопиями?
Парни прервали разговор и с любопытством посмотрели на Петра.
— Одну минуту.
Хозяин скрылся за дверью, ведущей в лабораторию, и сейчас же появился оттуда с конвертом.
— Вот.
Он вытащил из конверта несколько фотоотпечатков и листок бумаги.
— Можете проверить.
— Спасибо.
Петр развернул отпечатки веером, просмотрел их.
— Я напечатал уменьшенным форматом, чтобы было удобнее, — объяснил хозяин, пристально глядя на Петра.
Петр вскинул глаза: в голосе фотографа ему почудилось что-то странное. Но лицо гвианийца было абсолютно бесстрастно, лишь в глазах мелькнул огонек и тут же погас.
— До свидания, — сказал он.
— До свидания.
Петр взялся за ручку двери. Парни встали.
— Вы едете к «Сентралу»? — спросил один из них, тот, что повыше.
— Подвезете? — уверенно сказал второй, как о деле уже решенном, и шагнул к Петру.
Хозяин поспешно отвернулся и скрылся за дверью фотолаборатории.
Мозг Петра работал лихорадочно:
«Еще одно приключение? Кто они? Враги? Ерунда! Просто сдают нервы».
Он кивнул — и парни вышли следом за ним. Высокий по-хозяйски открыл переднюю дверцу и сел вперед — рядом с Петром. Второй пристроился на заднем сиденье — прямо за спиной Петра.
«Во всяком случае, убивать меня им расчета нет, — думал Петр, выводя машину из старого города. — Это наделало бы слишком много шума».
Улица по мере приближения к площади Красильщиков становилась все темнее и темнее. Здесь почти не было прохожих, и торговки.
Лишь луна освещала улицу и площадь холодным голубым светом, и в этом свете все приобретало странную, прозрачную ирреальность.
И когда в проеме крепостных ворот прямо перед радиатором «пежо» вдруг выросла фигура слепого нищего, Петру в первое мгновение она тоже показалась нереальной.
Но нищий упрямо шел на машину — прямо посредине дороги, и обогнуть его было нельзя: ворота были слишком узкими.
Петр выжал сцепление, притормозил, но рычаг скоростей переставил на вторую позицию. Машина сбавила скорость, но не остановилась.
— Не останавливайтесь! — вдруг резко крикнул над самым ухом Петра сидевший рядом с ним парень. — Не останавливайтесь!
Петр от неожиданности отпустил педаль сцепления. Нога вдавила акселератор. Машина с ревом прыгнула вперед. И в тот же миг нищий с руганью отскочил назад и в сторону. Его рука выхватила из лохмотьев что-то блестящее, и… боль ударила Петра сзади, чуть ниже уха показалось, что голова раскололась на тысячи огненных осколков.
Он успел заметить, что из темноты на машину набегали какие-то люди. И изо всех сил надавил на акселератор.
Машина остановилась лишь метров через пятьсот.
— Прорвались.
Сосед по сиденью перевел дух и нервно засмеялся:
— Вот она, Гвиания!
— Бастарды! — выругался тот, кто сидел сзади. — Ты кого-нибудь узнал?
— Нет.
Парень, сидящий впереди, дотронулся до плеча Петра:
— Как вы… о'кэй?
Петр с трудом повернул голову:
— Не знаю.
Он зажег в кабине свет. Голова гудела. Он чувствовал, как ниже уха начинает вздуваться опухоль, как она ползет вниз — на шею, сковывая движения. Он дотронулся до этого места рукой. Пальцы сразу же стали липкими от крови.
— Кровь! — тревожно сказал сидящий сзади.
— Сволочи! Чем они его? — спросил высокий.
Они разговаривали, как будто бы Петр был неодушевленным предметом.
Сидящий сзади пошарил по сиденью, по полу.
— Вот. Консервная банка с песком… Высокий усмехнулся:
— Известный способ!
Петр тронул машину: это его уже начинало бесить. Свет в машине все еще был включен, и, скосив глаза, Петр заметил, что из отдувающегося брючного кармана высокого торчит кусок велосипедной цепи.
Парни опять замолчали, но Петр чувствовал, как пристально вглядываются они в темноту улиц, по которым он гнал машину.
— Стоп! — сказал высокий, когда они подъехали к воротам «Сентрала». — Мы выйдем здесь. Спасибо.
И когда Петр остановил машину, он наклонился к нему, весело подмигнул и вполголоса сказал:
— До свидания, товарищ!
Петр все еще крутил головой, когда, оказавшись уже вне машины, парни вдруг поклонились в пояс и громко заорали, как орали нищие на улицах Каруны:
— Да поможет тебе аллах, батуре! Добрый ты человек, батуре!
И пропали в темноте.
ГЛАВА 32
Петр все еще сидел в кресле с кусками льда, завязанными в платок и приложенными к затылку, куда угодила банка с песком, когда в его номере зазвонил телефон.
Он с трудом повернул голову и взял трубку.
— Алло!
На том конце провода молчали.
— Алло! — повторил Петр. — Ну говорите же!
Опять молчание. Петру было слышно, как кто-то прерывисто дышал. И Петру, несмотря на боль, стало вдруг смешно; он рассмеялся прямо в трубку:
— Ну и черт с вами!
— Товарищ… Николаев? — заговорила трубка голосом Гоке… — Это… вы?
В голосе была растерянность.
— Вы… дома?
— Гоке, а как бы я с вами мог говорить, если бы меня не было?
— Прошу прощения, — вдруг вмешался другой голос, сухой, официальный. — Телефон отключается на час. Как предупреждение, что до забастовки осталось три дня. Извините за причиненные неудобства.
Телефон щелкнул и онемел.
— Однако…
Петр на минуту даже забыл про рану:
— Здорово они разворачиваются!
Но рана сейчас же напомнила о себе тупой, ноющей болью.
Петр нажал кнопку, вызвал стюарда и заказал еще льда.
Фотокопии письма доктора Смита лежали перед ним на туалетном столике. Чтобы забыть о боли, Петр еще раз принялся перечитывать неровные строчки.
В дверь постучали.
— Войдите, — крикнул Петр, ожидая увидеть стюарда с новой порцией льда. Но в комнату вошел Роберт Рекорд.
Теперь он был совершенно трезв — по крайней мере, держался твердо и уверенно.
— Что с тобой? — встревоженно спросил он прямо с порога. — Ты ранен?
Он торопливо подошел к Петру, отвел его руку с платком от раны.
— Чепуха! — попытался улыбнуться Петр.
— Чепуха?
Роберт быстро подошел к умывальнику и принялся намыливать себе руки:
— Чем это они тебя?
— Банкой… консервной. Только вместо консервов — консервированный песок.
— Не паясничай! Здесь столько всякой заразы… Он подошел к Петру:
— Ложись на кровать! Голос его был тверд.
— С этой царапиной… — попытался было протестовать Петр. Но австралиец схватил его за плечи и повел к кровати. Руки его были сильными и цепкими, как клещи. Сопротивляться ему было бесполезно.
Затем, несмотря на слабые протесты Петра, австралиец извлек из кармана плоскую металлическую коробку. В ней оказался ватный тампон, бинт, пузырек прозрачной жидкости и пластмассовый шприц. В комнате запахло аптекой.
Роберт быстро и ловко промыл рану вонючей жидкостью из пузырька, наложил тампон, сделал повязку.
— А теперь подставляй зад.
С этими словами он стащил с Петра брюки и ловко всадил ему в ягодицу иголку.
Через минуту он отбросил уже пустой шприц в корзину для мусора.
— Все! Следующий! Петр натянул брюки.
— Сколько за визит, док?
— Э… Пустяки! Сочтемся на том свете уголечками! — в тон ответил австралиец и усмехнулся. — Давненько мне уже никого не приходилось врачевать. После Вьетнама-то…
Он вздохнул и сел в кресло около кровати.
— Послушай! — вдруг приподнялся на локте Петр. — А откуда ты узнал…
— Что на тебя было нападение?
Петр смотрел на него с любопытством.
— На черта тебе нужно было все это там, на дороге из университета? — неожиданно спросил Роберт.
Он грустно покачал головой.
— Они… погибли?
В груди у Петра похолодело.
— Нет. В больнице.
Австралиец с любопытством смотрел на Петра, словно видя его впервые.
— Так вот ты, оказывается… какой! — задумчиво произнес он.
— Какой? — откликнулся Петр.
Роберт встал, подошел и сел на кровать в ногах у Петра.
— Питер, — медленно начал он, — ответь мне на один вопрос…
Он на мгновение задержал дыхание, как перед прыжком в воду, и решился:
— Ты разведчик?
От неожиданности Петр даже вскочил:
— Ты… пьян?
Австралиец усмехнулся:
— Конечно, если бы это и было так, ты ни за что бы не сказал мне этого!
— Это уж точно!
Петр начинал потихоньку закипать.
— Да, ты не разведчик, — уже тверже сказал Роберт. — Я служил в контрразведке… во Вьетнаме. Я видел настоящих разведчиков. Одни из них молчали, другие говорили слишком много, когда мы с ними… работали. Но ни один разведчик в мире, даже самый-самый бездарный, не делал бы столько глупостей, сколько делаешь ты.
— Иди и выспись! Или напейся! Только оставь меня в покое, ученик Шерлока Холмса!
Но Роберт упрямо мотнул головой:
— Джин меня уже не берет. Нервы.
Он протянул руку и взял с туалетного столика пачку фотокопий письма доктора Смита, свернул их в трубку.
— Это не для тебя, Питер! Оставь это мне. С тебя хватит! Петр прищурился, на скулах его выступили желваки:
— Это бумаги Элинор, она ждет их!
— И она их получит.
Австралиец спокойно сунул бумаги в карман. Петр усмехнулся и покачал головой:
— Так вот кто ты такой, Роберт Рекорд!
Но австралиец сделал вид, будто не слышал его слов.
— Так-то будет лучше, — мягко сказал он.
В дверь резко постучали. Она распахнулась и в комнату вошел высокий голенастый европеец в форме гвианийской полиции: серо-голубая рубаха со множеством блестящих медных пуговиц, широкие шорты из грубой жесткой материи, отглаженные так, что складки их торчали, как острия ножей. Под мышкой он держал деревянный жезл.
Петр сразу же узнал его. Это он уводил сегодня малама Данбату там, в университете. Только тогда он был в штатском.
— Мистер Николаев?
— Я.
Офицер козырнул, окинул его взглядом с головы до ног, потом перевел водянистые глаза на Роберта.
— Я хотел бы поговорить с мистером Николаевым наедине, — сказал он сухо.
Роберт, не глядя на Петра, вышел.
— Разрешите представиться. Комиссар Прайс. Советник иммиграционного управления Гвиании.
«Спокойно, — сказал сам себе Петр. — Держись! Главное не поддаться на провокацию».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46