И курение ему нравилось. Остальные сигареты он заботливо заложил за оба уха.
Он выпускал дым и блаженно щурился.
— А бабке-то дай закурить! — весело сказал Роберт и показал при этом на старуху, высунувшуюся из дверного отверстия уже почти по пояс.
Старик понял.
— То, — сказал он и обернулся к старухе, протягивая ей свою сигарету.
— Это тебе в подарок, дед! — Роберт положил старику в ладонь спички и пачку сигарет. Старик вежливо взял одну сигарету, зажег ее. Потом вернул все — и сигареты и спички — австралийцу. Тот покачал головой, показывая, что он отказывается брать все обратно.
Старик растянул сухие губы в подобие улыбки. Встал и скрылся в хижине, унося подарки. Через минуту он вышел оттуда с листком бумаги и протянул ее Роберту.
Тот взглянул на листок:
— Призыв к забастовке! — удивился он. — Агитаторы побывали и здесь.
— Они были здесь вчера, — раздался тихий и незнакомый голос.
Это было так неожиданно, что Петр даже вздрогнул. Роберт вскочил и резко обернулся. Позади них стоял невысокий гвианиец в больших темных очках. Под мышкой он держал дешевенькую папку из искусственной кожи.
— Салам алейкум!
Он вежливо поклонился.
— Алейкум салам — почти одновременно ответили ему Петр и Роберт.
— Хэлло! — выдохнула Элинор.
— Хэлло, мадам! Гвианиец поклонился еще раз.
— Извините, что я вам помешал. Я здешний учитель. Увидел, что вы едете в сторону Каруны, и… (он помедлил) подумал, что, может быть, вы меня подвезете. Недалеко — моя мать живет в десяти милях отсюда.
Он замолчал, переводя взгляд с одного из них на другого.
— Конечно!
Это сказала Элинор.
— Почему бы и нет! — согласился Роберт.
Он посмотрел на часы и махнул рукой старику.
— Бай-бай, папа! Вкушай плоды цивилизации! Кстати… Он обернулся к гвианийцу.
— Вы сказали, вы здешний учитель?
— Да, сэр, — вежливо склонил голову тот.
— Если я не ошибаюсь, здесь начинается граница собственно султаната Каруны?
Учитель кивнул.
— Это… (Роберт махнул рукой в сторону развалин) … остатки пограничного форта. И именно по этой дороге шло сообщение между Севером и Югом. Постойте!
Он поднял руку, словно боясь, что ему помешают размышлять вслух.
— Наверняка ведь воины, защищавшие форт, были местными и жили вокруг. И если султан посылал гонца на Юг, он должен был именно здесь брать проводников.
— Вы знаете историю Гвиании?
Учитель снял очки. Лицо его было худым, глаза глубоко запали в темные ямы под бровями. Высокая красная феска еле держалась на бритом черепе.
— Да, — подтвердил Роберт.
— А кто… вы?
В вопросе учителя слышалось осторожное выжидание.
— Я из Австралии. Мадам…
Роберт помедлил, ожидая, что Элинор сама определит свою национальность.
— Из Гвиании, — с вызовом сказала художница.
Петр ожидал, что учитель удивится, но тот не повел и бровью.
— А этот мистер… — Роберт протянул руку в сторону Петра, — …из России.
Тут уж гвианиец не выдержал:
— Из России?
Глаза его округлились.
— Это правда?
Неожиданно он рассмеялся тихо и дробно.
— Вот уж не думал, что увижу когда-нибудь хоть одного русского! Аллах всемогущ!
Он даже немного отступил, чтобы получше рассмотреть Петра:
— Самый обычный человек! Ни рогов, ни копыт, ни хвоста! Да вы не обижайтесь, сэр. Я же шучу. Ведь если бы вам твердили с детства, что русские — это если не дьяволы, то уж бородатые разбойники с окровавленными ножами в зубах, вы бы вели себя точно так же… И вы тоже историк?
Петр кивнул. Гвианиец взмахнул папкой.
— Русский, изучающий историю Гвиании! Чудеса! Завтра я непременно расскажу об этом на уроке. Вы ведь не знаете, что раньше нас учили, будто во всем мире, кроме Гвиании, есть только одна страна — Англия! Ах, как все меняется, как все меняется!
Они подошли к машине. Элинор открыла переднюю дверцу и села на место, где раньше сидел Петр, рядом с водителем.
Роберт удивленно взглянул на художницу, но ничего не сказал. Петр с учителем устроились на заднем сиденье.
Австралиец тронул машину с места плавно, осторожно. И Петр отметил это внезапное изменение в «шоферском почерке» Роберта, обычно рвавшего с места во весь опор. Отметил он и то, что Элинор села рядом с Робертом впервые за всю долгую дорогу от Огомошо.
Учитель продолжал говорить, увлеченно рассказывая о своей школе, единственной на сто миль вокруг, о том, что заниматься приходится по старым колониальным учебникам, что половина времени тратится на изучение корана и никому не понятного здесь арабского языка.
— Но ведь когда-то его здесь знали, — заметил Петр.
— Никогда, — отрезал учитель. — У нас здесь свой язык — нупе. Сейчас, правда, мы учим еще и хауса. Но арабский… Это только для молитв.
На переднем сиденье молчали.
— А как же писал по-арабски султан? Например, письмо к лорду Дункану, в котором объявлялась война? — осторожно спросил Петр.
Учитель чуть отодвинулся и внимательно посмотрел на него.
— Султан никогда не объявлял войну Англии, — твердо сказал он. — Это знает здесь каждый ребенок.
— Но…
Учитель решительно покачал головой:
— Это было в 1902 году. Сначала султан послал к лорду Дункану гонца с простым отказом выдать эмира Бинды. Гонец вернулся с письмом от лорда Дункана, в котором тот писал, что разрывает договор об уважении Англией суверенитета Каруны. Тогда султан испугался и послал второго гонца. Назад гонец не вернулся.
— Но может быть, с ним что-нибудь случилось по пути к англичанам?
— Случилось… — учитель нахмурился. — Когда он возвращался из штаба лорда Дункана, доставив письмо с просьбой о мире, он был схвачен в саванне работорговцами. Это рассказал несколько лет спустя его проводник. Он спасся случайно и побоялся возвращаться с дурной вестью в Каруну.
— Но откуда вы все это знаете?
— Проводником был мой отец, — спокойно ответил учитель.
— Он жив?
Петр почти выкрикнул эту фразу и осекся, мгновенно поняв нелепость своей надежды.
— Он умер двадцать лет назад, — тихо ответил учитель и замолчал, закрыв глаза. Губы его зашевелились, и Петр понял, что гвианиец молится.
Когда учитель кончил молиться, Петр уже знал, что ему делать.
— Но откуда ваш отец знал содержание писем султана? Он же не умел читать, да и письма наверняка посылались запечатанными.
— Да ведь и султан тоже не умел писать! — прищурился учитель. — Он лишь диктовал, а записывали ученые маламы. Потом письмо переписывалось начисто и давалось султану на подпись. Иногда черновики переделывались по нескольку раз, особенно в таких важных случаях, как в 1902 году.
В горле у Петра пересохло:
— Значит, если черновиков было несколько, один из них мог и сохраниться!
— Конечно… Остановитесь, пожалуйста!
Учитель поспешно подхватил свою папку.
— Я приехал.
Он вышел из машины, вежливо поклонился и пошел по полю, усеянному колебасами, к видневшимся вдали круглым беленым хижинам.
ГЛАВА 25
Перепелка взвилась из зарослей и полетела почти над самой землей — маленький серый комочек жизни. Роджерс выстрелил навскидку, дробь рванулась следом, и птица упала в заросли.
Тисби, толстая и низкорослая лохматая собачонка с ушами, почти достающими до земли, помчалась по густой зеленой траве, забивающей ровные ряды саженцев каучуконосов — гевеи.
— Есть! — весело крикнул Роджерс сыну — десятилетнему мальчугану, шедшему за ним по-индейски, след в след.
Тисби принесла птицу. Роджерс нагнулся, ласково потрепал собачку по широкой спине и аккуратно взял у нее из пасти добычу. На поясе у него болталось уже с дюжину перепелок — он не промахнулся ни разу.
— Трах, ба-бах!
Мистер Девон выстрелил из двух стволов почти одновременно. Но его перепелка оказалась удачливее. Она пронеслась куда-то в сторону и пропала в сырой зелени.
— Сегодня слишком сыро! — крикнул американец. — Они не хотят взлетать!
Роджерс улыбнулся: американец был плохим стрелком.
— К тому же без собаки очень трудно. Мне кажется, вы попали и она ранена, — великодушно крикнул ему Роджерс, подмигивая сыну. Мальчик понимающе улыбнулся ему в ответ.
Он не сводил с отца восторженных глаз. Ведь сколько раз он просил, чтобы его взяли на настоящую охоту, но все как-то не получалось. То отец бывал занят, то охота вдруг срывалась по каким-то совершенно непонятным причинам.
Но вчера, в пятницу, отец вдруг сказал, что едет охотиться на перепелок вместе с этим краснорожим американцем Девоном.
Весь вечер он чистил ружье, набивал патроны, разбирал тонкие, похожие на лошадиную сбрую ремешки.
— Ну, Ричи, поедем? — спросил он, лишь когда сыну пора было уже идти спать. — Постреляем?
Ричард чуть не задохнулся от волнения, но сдержался: в школе Святого Спасителя его приучили сдерживать свои чувства.
— О'кэй! — сказал он. Отец поморщился:
— Опять у вас учительница американка!
— Ол раит, — исправился Ричи. Отец усмехнулся.
— Только одно условие. Идти следом за мной по-индейски, след в след. Понял?
— Почему?
Ричи упрямо наклонил голову: перспектива таскаться за отцом след в след — как на привязи была не из приятных.
— Чтобы не получить заряд дроби пониже спины. И… Взгляд отца стал испытующим:
— Чтобы не напороться на змею.
Мальчик вздохнул: отец был прав. Он знал, что в заднем кармане зеленых охотничьих брюк отца всегда лежит плоская металлическая коробка, а в ней — три шприца, уже заполненных тремя видами противозмеиной вакцины.
Вот и сейчас, шагая за отцом по густой зеленой траве, мокрой от только что прошедшего дождя, Ричард видел, как оттопыривается его задний карман.
И американец и отец были одеты в совершенно одинаковые охотничьи костюмы: куртки и брюки из грубой зеленой ткани, солдатские ботинки, широкополые ковбойские шляпы с дырочками.
Ричард знал, что американец специально купил все точно такое же, как у отца, — он не был охотником и целиком полагался на опыт мистера Роджерса.
Они приехали сюда — за шестьдесят миль от Луиса — на стареньком лендровере. Американец лихо гнал машину сквозь унылый, холодный дождь, то стихавший и едва моросивший, то вдруг превращавшийся в сплошную водяную стену.
Когда подъезжали к огромным, казавшимся бесконечными плантациям гевеи, Тисби, до сих пор мирно дремавшая у ног хозяина, забеспокоилась, заскулила, подняла голову и принялась жадно ловить воздух влажным клеенчатым носом: она чуяла перепелок.
Свернув с асфальта, они поехали по мокрой красной дороге, набухшей от воды и скользкой, как мыльная пена, бегущей по бесконечному зеленому полю.
— Перепелки! Перепелки! — вдруг закричал Ричард. Впереди, прямо на дороге, сидели две-три серенькие птицы.
Тисби визжала от нетерпения. Машина остановилась.
Птицы вспорхнули и понеслись низко над землей, потом рухнули камнем в траву и исчезли.
Мальчик с удивлением посмотрел на охотников. Они неторопливо вылезли из машины и теперь вынимали ружья из чехлов.
Ричарду очень хотелось ринуться туда, в мокрую зелень, где скрылись птицы, но он помнил уговор с отцом и принялся разглядывать хмурый горизонт.
Небо было непривычно серым. По нему неслись обрывки мрачных облаков. Они клубились, сцеплялись, образуя фигуры то собаки, то льва, то кита, то просто чего-то совершенно фантастического. Иногда все было похоже на клубы дыма от пожара, полыхающего где-то за горизонтом.
Дождь кончился, но небо сочилось мельчайшими холодными капельками. Ричард ударил ногой в высоком кожаном ботинке по придорожному кусту и сейчас же промок до коленей.
Из придорожной травы выскочила возбужденная собака. Она весело фыркала и отряхивалась, потом принялась прыгать вокруг охотников, задрав морду и глядя на них выпуклыми коричневыми глазами, словно умоляя: ну, пошли же!
— Пошли! — сказал отец, и краснорожий американец кивнул. Они вошли в траву — мокрую, холодную, доходящую до коленей.
Несколько лет назад, во время первых парламентских выборов, вождь Околого пообещал жителям этой провинции, что, если он и его партия победят на выборах, он покончит в здешних местах с безработицей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46