Даже несмотря на то, что стою на палубе «Йонаги», вижу его, ощущаю, — все это кажется сном. Кошмарным сном, Брент.
Брент поднял одну бровь.
— Они уничтожили Перл-Харбор, потопили «Нью-Джерси». Разве это не кошмар?
— Конечно, Кэтрин. Но мы нанесли удар по Триполи, разбомбили базы Каддафи в Мисратахе и Эль-Карариме и спасли Израиль.
— Мы? Ага, вы один из них, Брент. После Перл-Харбора они… — Кэтрин махнула рукой. — Эта банда убила вашего отца.
Упоминание об отце, Теде Порохе Россе заставило Брента напрячься. Разозленный, он повернулся к девушке.
— Моя отец покончил с собой!
— Вы уверены?
— Разумеется. Адмирал Фудзита передал мне его последние слова.
— И вас это удовлетворило?
— Естественно. — Брент был настроен скептически. — Его честное слово.
— Вы один из них. Конечно. Еще один самурай. — Сказанные слова брызнули на Брента кислотой.
— Я не нахожу это предосудительным, — резко ответил он.
— Ох, простите, Брент, — извинилась Кэтрин, хватая руку офицера и глядя вверх на него, словно виноватая большеглазая девчонка, — я не хотела вас обидеть.
Глядя в мягкие влажные глаза, Брент почувствовал, что ее взгляд мог бы растопить льды Антарктики. И снова он ощутил горячее желание дотронуться до нее. Она, казалось, прочла его мысли и прошептала:
— Однажды мы оказываемся одинокими, Брент.
Корабль качнуло, и ее бросило к нему. С трудом Брент отвел глаза и продолжил рассказ.
— Они тренировались.
— Кто тренировался?
— Команда. В течение сорока лет не только летчики, но и все члены экипажа обучались на тренажерах. Цистерны с бензином и бочки с маслом были опечатаны, и все активно занимались физической подготовкой. Много старших офицеров умерло, но оставшиеся члены экипажа старели медленно, и, когда спустя сорок два года ледник раскололся, более двух тысяч четырехсот человек в великолепном физическом состоянии заняли свои места на прекрасно сохранившемся корабле и вырвались из плена.
— И тогда они вошли в историю.
— Мадам, — раздался позади них низкий голос. — Ваше время.
Вздохнув, Кэтрин обернулась и посмотрела на охранника.
— Я готова, начальник охраны. Снова в башню Тауэр.
Посмотрев на Брента и улыбаясь дразнящей улыбкой, девушка покинула мостик.
Напряжение спало, когда «Йонага» наконец обогнул мыс Горн и изменил курс на северо-восток в более теплые и дружелюбные широты.
— Откуда вы родом, Брент? — спросила Кэтрин ясным, тихим утром, наблюдая за полетной палубой, где шесть самолетов боевого патруля готовились к первому за прошедшую неделю вылету.
— Из Нью-Йорка. А вы?
— Сан-Бернардино, Калифорния. — Кэтрин подняла глаза к энергичному лицу. — Почему флот, Брент?
— Бредил морем.
— Семейное?
— Да. Мой отец был кадровым моряком — до офицера дослужился из матросов. Во время второй мировой войны он служил на «Энтерпрайзе», тонул на «Хорнете», попал в плен, бежал, ушел в отставку, после войны работал в Японии с Марком Алленом в штабе Сэмюэла Элиота Морисона. Они помогали писать «Морские боевые операции США во второй мировой войне».
— Но он был капитаном гражданского судна «Спарта», когда «Йонага» потопил его.
Брент поежился.
— Правильно. После войны отец быстро поднимался по служебной лестнице и занимал пост атташе во многих странах мира.
— И поэтому вы стали лингвистом?
— Да. Не знаю, какой я специалист, но мой отец настаивал, чтобы я посещал закрытые частные школы, и я выучил японский, немецкий, французский, итальянский и даже немного арабский. В Саудовской Аравии.
— Вы учились в Аннаполисе?
— Конечно, где же еще?
— Извините, энсин. — И они оба засмеялись.
— «Спарта». Вы не ответили на вопрос о ней. Почему ваш отец стал ее капитаном?
Мысли Брента вернулись к причиняющим боль воспоминаниям, к годам учебы в средней школе, когда его любимая, похожая на ангела мама, улыбаясь, медленно умирала, превозмогая боль от пожирающего ее тело рака. И к отставке отца, к годам, проведенным у кровати матери, и наконец к ее смерти, которую она встретила как долгожданное облегчение. Но не Порох Росс. Его завертело, понесло, он стал прикладываться к бутылке. Только спустя год после глубокого запоя, закончившегося дракой с собственным сыном, Тед Росс вытащил себя из глубокой пропасти и вернулся к отрезвляющему очищению морем. Но затем «Спарта» встретила «Йонагу».
— Моя мать умерла, когда я учился в школе, — кратко сказал он. — Отец вышел в отставку, чтобы ухаживать за ней, и после ее смерти устроился плавать на торговое судно.
Кэтрин кивнула.
— Мои родители были дохо.
— Дохо — дословно соотечественники. Так называют всех японских эмигрантов, всех японцев, живущих за границей, — сказал он. — Япония всегда помнит о своих сыновьях и дочерях.
— Очень хорошо. Пятерка, энсин. — И затем с горечью добавила: — Ваши, я имею в виду Штаты, тоже никогда не забывают своих подданных. Мои родители были интернированы в Манзанаре с 1942-го по 1945-й. Они потеряли все.
— Трагедия. Но у них было двойное гражданство. Учитывайте время — паника, страх…
— Это был еврейский заговор!
— Еврейский?
— Да. Рузвельт сговорился с евреями, чтобы забрать собственность японцев, чтобы пенни обернулись долларами.
— Вы говорите как арабы, Кэтрин, — резко бросил Брент, вспыхнувший от злости, как чиркнувшая о коробок спичка.
Мимолетный ужас скользнул по лицу девушки, и она постучала сжатым кулаком себе по голове, словно наказывая себя.
— Я не это имела в виду. Я ненавижу Каддафи так же сильно, как и вы. — В ее голосе звучало искреннее раскаяние.
Брент быстро подавил свою злость и сменил тему разговора.
— Вы геолог?
— Да. Я окончила ЮКУ — Южнокалифорнийский университет.
— А-а, — хитро протянул Брент. — На борту есть еще один выпускник вашей альма-матер.
Кэтрин насмешливо посмотрела на него.
— И кто же?
— Адмирал Фудзита.
На мостике повисло долгое молчание, лишь глухой шум корабельных двигателей, свист рассекаемой воды и порывы ветра, дергающего реи, нарушали его. Наконец она выдавила:
— Фудзита?
Брент рассмеялся так громко, что впередсмотрящие повернулись в его сторону.
— Да, Кэтрин. Многие офицеры его поколения учились в английских и американских университетах. В конце концов императорский военно-морской флот был скопирован с британских ВМС. Фактически японцы создали свою академию Эта Дзима, заложив английский фундамент, и на переломе столетий английский был официальным языком флота.
— Я заметила, что все они, кажется, понимают по-английски. — Прищурив глаза, она глянула на Брента. — Брент, а сколько лет этому человеку?
— Сто.
— Сто, — недоверчиво повторила Кэтрин.
— Да. Мы с адмиралом Алленом слышали его официальное представление. Он участвовал в Цусимском сражении.
Девушка оказалась в явном замешательстве и удивленно подняла брови.
— Цусима находится в Корейском проливе, там в 1905 году японцы разбили русский флот, — объяснил Брент. — Потом традиционные курсы генштаба и военно-морской колледж, где он участвовал в разработке первого палубного самолета.
— Но мой университет?
— После первой мировой войны он получил степень магистра по английскому языку. Кажется, в 1921-м.
— Уму непостижимо.
— Но на самом деле в этом нет ничего удивительного, Кэтрин. Япония брыкалась и вопила, когда в девятнадцатом веке ее тащили из феодализма. Она должна была догонять западный мир, брать его идеи и технологию. Это было замечательно. Японцы разбили Россию спустя всего пятьдесят лет после того, как адмирал Перри вынудил их вступить в контакт с Западом.
Ожил один из самолетов: его двигатель пробудился к жизни, застучал, запинаясь и почти останавливаясь, но затем, после некоторого колебания, когда яростно заработали все его четырнадцать цилиндров, стал набирать обороты, выпуская облачка синевато-серого дыма. Запустился еще один двигатель. Потом еще и еще, пока все шесть великолепных белых истребителей не задрожали на швартовах полетной палубы.
— Я слышала, что большинство этих людей не покидали корабля более сорока лет, — сказала Кэтрин, показывая на суетившихся вокруг самолетов воздушного патруля.
— Трудно поверить, но это правда. Некоторые из них сходили на берег в Токио и нашли омерзительным то, что увидели.
— А их семьи?
— Не забывайте, что члены команды были застрахованы. Их жены снова вышли замуж или умерли, а многие погибли во время воздушных налетов американской авиации. Семья Фудзиты целиком исчезла в Хиросиме.
— Боже! Разве он не горевал?
— Сначала, конечно, да. — Брент постучал по экрану. — Но разум самурая понять трудно. — Он на секунду задумался. — Кэтрин, вы когда-нибудь слышали понятие «кокутай»?
Настала очередь девушки задуматься.
— М-м, мой отец употреблял это слово. Император — у нас висел его портрет. Он олицетворял Японию. Это, Брент?
— В общем, да, Кэтрин. Император — это олицетворение сути государства.
— Какой пережиток!
— Но не для этих людей. «Кокутай» — их основная движущая сила.
— И сейчас? Вы хотите сказать, что они по-прежнему слуги своего императора? Мой отец был в сердце настоящим японцем, но…
— Разумеется. Я говорил вам, что они из средневековья с присущей ему феодальной преданностью. Для них Хирохито остается Богом и его слова священны и сомнению не подлежат. Фудзита отвечает только перед ним.
— Адмирал на мостике, — громко крикнул охранник Кэтрин.
Повернувшись и вытянувшись, Брент увидел Фудзиту, сопровождаемого капитаном второго ранга Кавамото и лейтенантом Хиронакой. Фудзита занял свое обычное место возле телефона, выжидательно поглядывая из-под шлема не по размеру, а штабные офицеры приникли к ветрозащитному экрану.
— Вольно, — сказал адмирал, махнув рукой. — Продолжайте нести вахту.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Брент и поднял бинокль. Кэтрин направилась к двери.
— Можете остаться, мисс Судзуки, — произнес японец с неожиданным радушием. Улыбаясь, Кэтрин вернулась и стала рядом с Брентом. Адмирал обратился к нему: — Что можете доложить, энсин? — спросил он, держась за поручни и глядя на «Зеро», прогревающие двигатели.
— Вахтенный по палубе капитан третьего ранга Ацуми. Идем прежним курсом три-один-ноль, со скоростью восемнадцать узлов, все котлы в рабочем режиме, готовность два, согласно вашим приказам и распоряжениям на ночь, сэр.
— Хорошо. — Адмирал выглядел удовлетворенным. — Сегодня утром мы возобновим боевое патрулирование и тренировочные полеты. — Он повернулся к телефонисту. — Матрос Наоюки, всем экипажам: летчикам занять места в кабинах.
Динамик прохрипел команду, и шестеро летчиков в коричневых комбинезонах помчались по полетной палубе, прыгнули в кабины, а техники, стоя на крыльях и склонившись над пилотами, как птицы над молодыми оперившимися птенцами, помогали затягивать им ремни, поправляли парашюты, проверяли замки фонаря и кислородные баллоны. Фудзита посмотрел, как ветер рвет на кормовом гафеле боевой флаг, на репитер гирокомпаса, затем отдал распоряжение телефонисту:
— Сигнальному мостику: поднять сигнал «курс один-три-ноль».
Через мгновение флаги и вымпелы засвистели над головой, как миниатюрные пастушьи кнуты. Подняв бинокль, Брент подошел к краю площадки, за ним, словно привязанная, двинулась девушка. Брент увидел ответные сигналы на реях эсминцев.
— Корабли сопровождения отвечают на наш сигнал, сэр.
— Отлично. Сигнал убрать.
Резким рывком сильной руки сигнальщик дернул вымпелы «Йонаги» назад в кису для флагов. «Флетчеры» отреагировали мгновенно.
— Принято сэр.
— Хорошо. — Адмирал повернулся к переговорной трубе. — Право руля на заданный угол, курс один-три-ноль: — Накренившись и оставляя белый шрам на голубой поверхности, корабль описал большую дугу, сопровождение следовало его движениям, будто танцоры кордебалета на сцене Большого театра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Брент поднял одну бровь.
— Они уничтожили Перл-Харбор, потопили «Нью-Джерси». Разве это не кошмар?
— Конечно, Кэтрин. Но мы нанесли удар по Триполи, разбомбили базы Каддафи в Мисратахе и Эль-Карариме и спасли Израиль.
— Мы? Ага, вы один из них, Брент. После Перл-Харбора они… — Кэтрин махнула рукой. — Эта банда убила вашего отца.
Упоминание об отце, Теде Порохе Россе заставило Брента напрячься. Разозленный, он повернулся к девушке.
— Моя отец покончил с собой!
— Вы уверены?
— Разумеется. Адмирал Фудзита передал мне его последние слова.
— И вас это удовлетворило?
— Естественно. — Брент был настроен скептически. — Его честное слово.
— Вы один из них. Конечно. Еще один самурай. — Сказанные слова брызнули на Брента кислотой.
— Я не нахожу это предосудительным, — резко ответил он.
— Ох, простите, Брент, — извинилась Кэтрин, хватая руку офицера и глядя вверх на него, словно виноватая большеглазая девчонка, — я не хотела вас обидеть.
Глядя в мягкие влажные глаза, Брент почувствовал, что ее взгляд мог бы растопить льды Антарктики. И снова он ощутил горячее желание дотронуться до нее. Она, казалось, прочла его мысли и прошептала:
— Однажды мы оказываемся одинокими, Брент.
Корабль качнуло, и ее бросило к нему. С трудом Брент отвел глаза и продолжил рассказ.
— Они тренировались.
— Кто тренировался?
— Команда. В течение сорока лет не только летчики, но и все члены экипажа обучались на тренажерах. Цистерны с бензином и бочки с маслом были опечатаны, и все активно занимались физической подготовкой. Много старших офицеров умерло, но оставшиеся члены экипажа старели медленно, и, когда спустя сорок два года ледник раскололся, более двух тысяч четырехсот человек в великолепном физическом состоянии заняли свои места на прекрасно сохранившемся корабле и вырвались из плена.
— И тогда они вошли в историю.
— Мадам, — раздался позади них низкий голос. — Ваше время.
Вздохнув, Кэтрин обернулась и посмотрела на охранника.
— Я готова, начальник охраны. Снова в башню Тауэр.
Посмотрев на Брента и улыбаясь дразнящей улыбкой, девушка покинула мостик.
Напряжение спало, когда «Йонага» наконец обогнул мыс Горн и изменил курс на северо-восток в более теплые и дружелюбные широты.
— Откуда вы родом, Брент? — спросила Кэтрин ясным, тихим утром, наблюдая за полетной палубой, где шесть самолетов боевого патруля готовились к первому за прошедшую неделю вылету.
— Из Нью-Йорка. А вы?
— Сан-Бернардино, Калифорния. — Кэтрин подняла глаза к энергичному лицу. — Почему флот, Брент?
— Бредил морем.
— Семейное?
— Да. Мой отец был кадровым моряком — до офицера дослужился из матросов. Во время второй мировой войны он служил на «Энтерпрайзе», тонул на «Хорнете», попал в плен, бежал, ушел в отставку, после войны работал в Японии с Марком Алленом в штабе Сэмюэла Элиота Морисона. Они помогали писать «Морские боевые операции США во второй мировой войне».
— Но он был капитаном гражданского судна «Спарта», когда «Йонага» потопил его.
Брент поежился.
— Правильно. После войны отец быстро поднимался по служебной лестнице и занимал пост атташе во многих странах мира.
— И поэтому вы стали лингвистом?
— Да. Не знаю, какой я специалист, но мой отец настаивал, чтобы я посещал закрытые частные школы, и я выучил японский, немецкий, французский, итальянский и даже немного арабский. В Саудовской Аравии.
— Вы учились в Аннаполисе?
— Конечно, где же еще?
— Извините, энсин. — И они оба засмеялись.
— «Спарта». Вы не ответили на вопрос о ней. Почему ваш отец стал ее капитаном?
Мысли Брента вернулись к причиняющим боль воспоминаниям, к годам учебы в средней школе, когда его любимая, похожая на ангела мама, улыбаясь, медленно умирала, превозмогая боль от пожирающего ее тело рака. И к отставке отца, к годам, проведенным у кровати матери, и наконец к ее смерти, которую она встретила как долгожданное облегчение. Но не Порох Росс. Его завертело, понесло, он стал прикладываться к бутылке. Только спустя год после глубокого запоя, закончившегося дракой с собственным сыном, Тед Росс вытащил себя из глубокой пропасти и вернулся к отрезвляющему очищению морем. Но затем «Спарта» встретила «Йонагу».
— Моя мать умерла, когда я учился в школе, — кратко сказал он. — Отец вышел в отставку, чтобы ухаживать за ней, и после ее смерти устроился плавать на торговое судно.
Кэтрин кивнула.
— Мои родители были дохо.
— Дохо — дословно соотечественники. Так называют всех японских эмигрантов, всех японцев, живущих за границей, — сказал он. — Япония всегда помнит о своих сыновьях и дочерях.
— Очень хорошо. Пятерка, энсин. — И затем с горечью добавила: — Ваши, я имею в виду Штаты, тоже никогда не забывают своих подданных. Мои родители были интернированы в Манзанаре с 1942-го по 1945-й. Они потеряли все.
— Трагедия. Но у них было двойное гражданство. Учитывайте время — паника, страх…
— Это был еврейский заговор!
— Еврейский?
— Да. Рузвельт сговорился с евреями, чтобы забрать собственность японцев, чтобы пенни обернулись долларами.
— Вы говорите как арабы, Кэтрин, — резко бросил Брент, вспыхнувший от злости, как чиркнувшая о коробок спичка.
Мимолетный ужас скользнул по лицу девушки, и она постучала сжатым кулаком себе по голове, словно наказывая себя.
— Я не это имела в виду. Я ненавижу Каддафи так же сильно, как и вы. — В ее голосе звучало искреннее раскаяние.
Брент быстро подавил свою злость и сменил тему разговора.
— Вы геолог?
— Да. Я окончила ЮКУ — Южнокалифорнийский университет.
— А-а, — хитро протянул Брент. — На борту есть еще один выпускник вашей альма-матер.
Кэтрин насмешливо посмотрела на него.
— И кто же?
— Адмирал Фудзита.
На мостике повисло долгое молчание, лишь глухой шум корабельных двигателей, свист рассекаемой воды и порывы ветра, дергающего реи, нарушали его. Наконец она выдавила:
— Фудзита?
Брент рассмеялся так громко, что впередсмотрящие повернулись в его сторону.
— Да, Кэтрин. Многие офицеры его поколения учились в английских и американских университетах. В конце концов императорский военно-морской флот был скопирован с британских ВМС. Фактически японцы создали свою академию Эта Дзима, заложив английский фундамент, и на переломе столетий английский был официальным языком флота.
— Я заметила, что все они, кажется, понимают по-английски. — Прищурив глаза, она глянула на Брента. — Брент, а сколько лет этому человеку?
— Сто.
— Сто, — недоверчиво повторила Кэтрин.
— Да. Мы с адмиралом Алленом слышали его официальное представление. Он участвовал в Цусимском сражении.
Девушка оказалась в явном замешательстве и удивленно подняла брови.
— Цусима находится в Корейском проливе, там в 1905 году японцы разбили русский флот, — объяснил Брент. — Потом традиционные курсы генштаба и военно-морской колледж, где он участвовал в разработке первого палубного самолета.
— Но мой университет?
— После первой мировой войны он получил степень магистра по английскому языку. Кажется, в 1921-м.
— Уму непостижимо.
— Но на самом деле в этом нет ничего удивительного, Кэтрин. Япония брыкалась и вопила, когда в девятнадцатом веке ее тащили из феодализма. Она должна была догонять западный мир, брать его идеи и технологию. Это было замечательно. Японцы разбили Россию спустя всего пятьдесят лет после того, как адмирал Перри вынудил их вступить в контакт с Западом.
Ожил один из самолетов: его двигатель пробудился к жизни, застучал, запинаясь и почти останавливаясь, но затем, после некоторого колебания, когда яростно заработали все его четырнадцать цилиндров, стал набирать обороты, выпуская облачка синевато-серого дыма. Запустился еще один двигатель. Потом еще и еще, пока все шесть великолепных белых истребителей не задрожали на швартовах полетной палубы.
— Я слышала, что большинство этих людей не покидали корабля более сорока лет, — сказала Кэтрин, показывая на суетившихся вокруг самолетов воздушного патруля.
— Трудно поверить, но это правда. Некоторые из них сходили на берег в Токио и нашли омерзительным то, что увидели.
— А их семьи?
— Не забывайте, что члены команды были застрахованы. Их жены снова вышли замуж или умерли, а многие погибли во время воздушных налетов американской авиации. Семья Фудзиты целиком исчезла в Хиросиме.
— Боже! Разве он не горевал?
— Сначала, конечно, да. — Брент постучал по экрану. — Но разум самурая понять трудно. — Он на секунду задумался. — Кэтрин, вы когда-нибудь слышали понятие «кокутай»?
Настала очередь девушки задуматься.
— М-м, мой отец употреблял это слово. Император — у нас висел его портрет. Он олицетворял Японию. Это, Брент?
— В общем, да, Кэтрин. Император — это олицетворение сути государства.
— Какой пережиток!
— Но не для этих людей. «Кокутай» — их основная движущая сила.
— И сейчас? Вы хотите сказать, что они по-прежнему слуги своего императора? Мой отец был в сердце настоящим японцем, но…
— Разумеется. Я говорил вам, что они из средневековья с присущей ему феодальной преданностью. Для них Хирохито остается Богом и его слова священны и сомнению не подлежат. Фудзита отвечает только перед ним.
— Адмирал на мостике, — громко крикнул охранник Кэтрин.
Повернувшись и вытянувшись, Брент увидел Фудзиту, сопровождаемого капитаном второго ранга Кавамото и лейтенантом Хиронакой. Фудзита занял свое обычное место возле телефона, выжидательно поглядывая из-под шлема не по размеру, а штабные офицеры приникли к ветрозащитному экрану.
— Вольно, — сказал адмирал, махнув рукой. — Продолжайте нести вахту.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Брент и поднял бинокль. Кэтрин направилась к двери.
— Можете остаться, мисс Судзуки, — произнес японец с неожиданным радушием. Улыбаясь, Кэтрин вернулась и стала рядом с Брентом. Адмирал обратился к нему: — Что можете доложить, энсин? — спросил он, держась за поручни и глядя на «Зеро», прогревающие двигатели.
— Вахтенный по палубе капитан третьего ранга Ацуми. Идем прежним курсом три-один-ноль, со скоростью восемнадцать узлов, все котлы в рабочем режиме, готовность два, согласно вашим приказам и распоряжениям на ночь, сэр.
— Хорошо. — Адмирал выглядел удовлетворенным. — Сегодня утром мы возобновим боевое патрулирование и тренировочные полеты. — Он повернулся к телефонисту. — Матрос Наоюки, всем экипажам: летчикам занять места в кабинах.
Динамик прохрипел команду, и шестеро летчиков в коричневых комбинезонах помчались по полетной палубе, прыгнули в кабины, а техники, стоя на крыльях и склонившись над пилотами, как птицы над молодыми оперившимися птенцами, помогали затягивать им ремни, поправляли парашюты, проверяли замки фонаря и кислородные баллоны. Фудзита посмотрел, как ветер рвет на кормовом гафеле боевой флаг, на репитер гирокомпаса, затем отдал распоряжение телефонисту:
— Сигнальному мостику: поднять сигнал «курс один-три-ноль».
Через мгновение флаги и вымпелы засвистели над головой, как миниатюрные пастушьи кнуты. Подняв бинокль, Брент подошел к краю площадки, за ним, словно привязанная, двинулась девушка. Брент увидел ответные сигналы на реях эсминцев.
— Корабли сопровождения отвечают на наш сигнал, сэр.
— Отлично. Сигнал убрать.
Резким рывком сильной руки сигнальщик дернул вымпелы «Йонаги» назад в кису для флагов. «Флетчеры» отреагировали мгновенно.
— Принято сэр.
— Хорошо. — Адмирал повернулся к переговорной трубе. — Право руля на заданный угол, курс один-три-ноль: — Накренившись и оставляя белый шрам на голубой поверхности, корабль описал большую дугу, сопровождение следовало его движениям, будто танцоры кордебалета на сцене Большого театра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48