Он изрыгнул из себя в основном пиво, но примешались и какие-то остатки ужина, и от этого немедленно распространилась ужасающая вонь.
Я подошел к окну и открыл его, ветерок занес в комнатку свежего воздуха.
— В чем было дело, Джимми? Ты хотел, чтобы Талия бросила своего приятеля-туземца, музыканта, и вернулась к тебе? Или ты просто хотел, чтобы она вела себя более пристойно?
Он все еще стоял на четвереньках.
— Ты дерьмо. Я убью тебя, ты дерьмо...
Я подошел к нему.
— Знаешь, Джимми, мне наплевать на твои похождения и на чувство военно-морской гордости. Поэтому меня нисколько не заботит, шел ты за Талией, чтобы снова забраться к ней в трусы или просто образумить.
Он злобно посмотрел на меня и, тяжело дыша, схватился за живот.
— По... пошел ты.
Я пнул его в бок, и он вскрикнул, но снаружи никто ничего не услышал — слишком много шуму, смеха и музыки трио Джорджа Ку.
— Ты шел за ней, Джимми. Настало время рассказать правду. Что ты видел?
В этот момент он поднялся с пола, бросился на меня и, разбросав стулья, опрокинул на жесткий деревянный стол. Я лежал на нем, словно поданное к обеду блюдо, а Брэдфорд прыгнул сверху, нашел мою шею и, впиваясь ногтями в кожу, принялся душить. Глядя на его покрасневшее лицо, можно было подумать, что это он умрет сейчас от удушья.
Я попытался ткнуть его коленом в живот, но он увернулся, изогнувшись всем телом, тогда я достал из подмышки свой девятимиллиметровый и ткнул дулом Брэдфорду в шею. Глаза у него расширились, лицо побелело, и мне не пришлось просить его отпустить меня. Он сделал это сам, слез с меня и попятился. Но я тоже встал, ни на секунду не отводя от его горла больно давившее дуло пистолета.
Теперь мы стояли лицом друг к другу, только его голова была задрана кверху, а глаза смотрели на меня и на пистолет у его шеи.
Я слегка ослабил давление и отступил на полшага, и Брэдфорд облегченно вздохнул, как раз перед тем, как я заехал ему дулом. Он упал на одно колено, застонав, только что не заплакав. Я оставил у него на щеке хорошую царапину, которая превратится в шрам и каждый раз, когда он будет бриться, станет напоминать обо мне.
— Ну ладно, я не машина, обученная убивать, как вы, лейтенант, — сказал я. — Я всего лишь парень из чикагских трущоб, которому платят за то, чтобы он ловил карманников и прочих воров, и который учился убивать — жестоким образом — на улице. Вы готовы рассказать мне, что случилось в ту ночь или вы предпочитаете уйти на пенсию по инвалидности, после того как я отстрелю вашу чертову коленную чашечку?
Тяжело дыша, он сел на пол. Казалось, что вот-вот заплачет. Я вытащил из кучи поваленных стульев один и сел, не наводя на лейтенанта пистолет, но небрежно им поигрывая.
— Меня... меня Талия больше не интересовала. Она... — Он проглотил комок и поднес палец к виску. — ...у нее не все дома, понимаете? После того как я с ней порвал... вы правы, это я ее бросил... она начала выставлять свою распущенность напоказ, связалась с этим пляжным мальчиком... его зовут Сэмми, он был в тот вечер в «Ала-Ваи», вы знали об этом?
— Да. У Сэмми есть фамилия?
— Мне она неизвестна. В любом случае, стали говорить о том, что она спит со всяким цветным сбродом, а когда Рэй Стокдейл назвал ее шлюхой и она его ударила, я понял, что дела и вправду совсем плохи.
— Поэтому вы и пошли за ней.
— Не сразу. Пара ребят остановила меня поболтать. Поэтому она уже ушла, когда я спустился вниз, но я ее высмотрел и пошел следом. Она шла быстро, не желая ни видеть меня, ни разговаривать, старалась уйти подальше вперед.
— Вы шли за ней по Джон-Эна-роуд.
— Да, мимо парка Вайкики. Она была взбешена, не хотела со мной говорить... Честно говоря, я думал, что эту историю с Сэмми она задумала для того, чтобы вернуть меня, заставить ревновать.
Глядя на него — кровь на лице, белый полотняный костюм испачкан рвотой, — я подумал, что вел себя не очень-то хорошо.
— Она почти бежала и намного оторвалась от меня, а мимо проезжали какие-то ребята на туристском автомобиле...
— На «форде-фаэтоне»?
Он отрицательно покачал головой, пожал плечами.
— Не знаю. Я не обратил внимания. Поклясться не могу. По правде говоря, я и сам был немного пьян. Я не заметил, что верх у машины рваный и хлопает. В общем эти парни, ниггеры, не знаю, сколько их было, двое или трое, кружили вокруг Талии, и один из них что-то крикнул ей из окошка. Не знаю, что именно, вы же знаете, как говорят цветные — «Эй, малышка, хочешь пойти на вечеринку?» Мне показалось, что один из них сказал: «Эй, красотка, хочешь выпить?» Что-то в этом роде.
— И как отнеслась к этому Талия?
— Э... вы должны понять, пока мы шли, я все твердил ей, что она попадет в беду, болтаясь со всяким сбродом, я имел в виду, что она трахалась с этим ниггером Сэмми, вы можете себе представить? Думаю, чтобы досадить мне, она сказала: «Звучит заманчиво» или что-то в этом роде. Не знаю, что она сказала.
— Но она была согласна.
— Да. Они, наверно, решили, что она проститутка. Знаете, там же район красных фонарей.
— Знаю. Продолжайте, Джимми.
— Ну, в общем, она обернулась ко мне и, знаете что сделала? Высунула язык. Как маленькая девчонка. Вот же сучка. Тогда машина остановилась, и вышли два или три ниггера, а Талию уже развезло от выпитого, так что они вроде как повели ее к машине, ну я и махнул в ее сторону руками, сказал, мол, черт с тобой, и повернул в обратную сторону.
Я сел прямо.
— Это были ребята Ала-Моана, Джимми? Это были Хорас Ида, Джо Кахахаваи?..
— Возможно.
— Возможно?
Он скривился.
— Может быть. Черт, я не знаю, я не обратил внимания на эту свору мерзких ниггеров! Как, к дьяволу, я мог их различить?
— Поэтому ты просто пошел прочь.
— Да. Я... и... э... да, я просто пошел прочь.
— Что?
— Ничего.
— Ты еще что-то собирался сказать, Джимми. Закончи свой рассказ.
— Он закончен.
Я поднялся и взглянул на него сверху вниз, держа девятимиллиметровый в руке уже не так небрежно.
— Что еще ты видел? Ты видел борьбу, да?
— Нет! Нет, не... не совсем.
Я пнул его по ботинку.
— Что, Джимми?
— Я услышал, как она... не знаю, взвизгнула или, может, вскрикнула.
— И ты обернулся, и что ты увидел?
— Ну, они вроде как... тащили ее в машину. Похоже было, как будто она передумала. Может, сказав, «да, ребята», она сделала это напоказ, чтобы привлечь меня, а когда я повернулся и пошел, она захотела отделаться от ниггеров... а они не понимают, когда говорят «нет».
— И они затащили ее в машину и уехали. И что ты предпринял, Джимми?
Мы оба знали ответ. Мы оба знали, что он не пошел и не сообщил о похищении ни Томми, ни в полицию, ни кому-нибудь еще.
Но я все равно еще раз спросил его:
— Что ты сделал, Джимми?
Он сглотнул.
— Ничего. И пальцем не шевельнул. Я подумал... что она была глупой сучкой и дрянной шлюшкой — и черт с ней! Пусть... пусть получит то, что заслужила.
— И это то, что она получила, Джимми?
Он заплакал.
— Думаешь, старина Джо Кахахаваи получил то, что заслужил, Джимми? — Я засмеялся. — Знаешь, о чем я подумал? Что рано или поздно мы все получим по заслугам.
— Не... не... не говорите никому.
— Постараюсь, — сказал я, убирая пистолет назад в кобуру и почти жалея несчастного ублюдка. Почти.
В таком виде я его и оставил — сидящим на полу и плачущим, он закрыл лицо руками и, хлюпая носом, глотал свои сопли.
Продымленный воздух переполненного шумного клуба показался мне чертовски чистым.
Глава 18
Никаких последствий суда в Гонолулу на удивление не наблюдалось. На случай беспорядков начальник полиции удвоил число пеших патрулей и вооружил дежурные машины автоматами и слезоточивым газом. Кто, по расчетам начальника полиции, собирался взбунтоваться, было не совсем ясно, поскольку туземное население было вполне удовлетворено вердиктом о непредумышленном убийстве, а белые вряд ли восстали бы против самих себя. Адмирал Стерлинг пошумел о том, что «с этого момента рассматривает Гавайи как чужую территорию», а группа жен морских офицеров объявила бойкот заведениям, в которых работали члены жюри присяжных. На это все и кончилось. Но дома тропический ураган трепал купол Белого дома. Конгресс и президент Гувер были завалены письмами, телеграммами, петициями, разгневанные вердиктом американцы одолевали их звонками со всей страны. Газеты Херста подогревали скандал, день за днем помещая на первых страницах требования привезти обвиняемых по делу Мэсси домой и «обеспечить им защиту, достойную американского гражданина».
— Мы можем записать в свой актив, — сказал мне Лейзер, — что губернатор Джадд получил петицию от обеих палат конгресса с просьбой освободить обвиняемых. Сто тридцать с чем-то подписей.
Мы сидели за маленьким круглым столом в баре Кокосовой лужайки. Была первая половина дня, восточного персонала в красных куртках было больше, чем посетителей.
— Если на Капитолийском холме хотят простить наших клиентов, — отозвался я, потягивая кока-колу, сдобренную ромом из моей фляжки, — почему они не заставят Гувера это сделать?
Лейзер, чувствовавший себя непринужденно в голубой шелковой рубашке с открытым воротом, сделал глоток чая со льдом и лениво улыбнулся. То ли это дело, то ли благотворное воздействие местного климата несколько притушили его неиссякаемую энергию.
— У президента нет законной власти, Нат, миловать кого-то в территориях.
— Значит, дело за губернатором. Лейзер кивнул.
— А тем временем в коридорах власти сенаторы и представители, обгоняя друг друга, торопятся представить билли о помиловании... не говоря уже о возрождении интереса к усилиям отдать Гавайи под военное правление.
— К. Д. поставил губернатора в трудное положение.
— Джадда не так-то легко столкнуть, — заметил, подняв бровь, Лейзер. — При нашей первой встрече он сказал, что его не смогут шантажировать безответственные, гоняющиеся за сенсациями газеты, издаваемые на материке.
— Херст? Сенсации? Безответственность? Забудьте об этом. — Я допил коку с ромом. — Вы сказали «при первой встрече».
— Мы снова встречаемся сегодня вечером. Дэрроу надеется, что до этого вы успеете что-нибудь сообщить ему по делу Ала-Моана.
Ни Дэрроу, ни Лейзеру я не рассказал историю Брэдфорда. Я все еще надеялся сначала заловить Сэмми.
— Скажите К. Д., что завтра я приду к нему на ленч к Янгу. Увидим, что мне удастся накопать.
Краем глаза я уловил отблеск светлых волос и посмотрел в ту сторону. Это была Изабелла в белом летнем платье с морским поясом и морской шляпке. Она стояла, кого-то высматривая. Возможно, меня, потому что, когда ее глаза остановились на мне, она расцвела улыбкой, от которой еще больше похорошела, и быстро пошла к нам.
— Я думал, что у вас все кончено, — прошептал Лейзер.
— Я тоже, — признался я.
— Я как раз собирался уходить, — чуть улыбнувшись сказал Лейзер, поднялся и вежливо кивнул Изабелле. — Мисс Белл. Вы, как всегда, очаровательны.
— Надеюсь, я вас не прогнала, — сказала она.
— Нет, нет. Через несколько минут у меня встреча с мистером Дэрроу.
Ее лицо приняло серьезное выражение.
— Вы собираетесь не допустить Томми и миссис Фортескью до тюрьмы, да?
— Мы предпринимаем все усилия, — сказал он. — Нам нужно включить в сделку и матросов.
Она озабоченно всплеснула руками.
— Разумеется, их я тоже имела в виду.
— Разумеется, — сказал он, еще раз кивнул и ушел.
Я встал и отодвинул для нее стул. Ее личико в форме сердечка, в безупречной рамке коротких светлых волос просияло, обратившись ко мне. Запах ее «Шанели номер пять» распространился, как островной ветерок и защекотал мне ноздри. В мозгу у меня промелькнуло воспоминание — пляж, ее лицо, глаза закрыты, приоткрытый в экстазе рот.
С той ночи мы так и не разговаривали.
— Ты меня избегал, — сказала она, когда я уселся.
— Нет, я работал.
— Я хочу, чтобы ты кое-что узнал.
— В самом деле? И что же это?
Она улыбнулась совсем по-девичьи, наклонилась вперед и, тронув меня за руку, прошептала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Я подошел к окну и открыл его, ветерок занес в комнатку свежего воздуха.
— В чем было дело, Джимми? Ты хотел, чтобы Талия бросила своего приятеля-туземца, музыканта, и вернулась к тебе? Или ты просто хотел, чтобы она вела себя более пристойно?
Он все еще стоял на четвереньках.
— Ты дерьмо. Я убью тебя, ты дерьмо...
Я подошел к нему.
— Знаешь, Джимми, мне наплевать на твои похождения и на чувство военно-морской гордости. Поэтому меня нисколько не заботит, шел ты за Талией, чтобы снова забраться к ней в трусы или просто образумить.
Он злобно посмотрел на меня и, тяжело дыша, схватился за живот.
— По... пошел ты.
Я пнул его в бок, и он вскрикнул, но снаружи никто ничего не услышал — слишком много шуму, смеха и музыки трио Джорджа Ку.
— Ты шел за ней, Джимми. Настало время рассказать правду. Что ты видел?
В этот момент он поднялся с пола, бросился на меня и, разбросав стулья, опрокинул на жесткий деревянный стол. Я лежал на нем, словно поданное к обеду блюдо, а Брэдфорд прыгнул сверху, нашел мою шею и, впиваясь ногтями в кожу, принялся душить. Глядя на его покрасневшее лицо, можно было подумать, что это он умрет сейчас от удушья.
Я попытался ткнуть его коленом в живот, но он увернулся, изогнувшись всем телом, тогда я достал из подмышки свой девятимиллиметровый и ткнул дулом Брэдфорду в шею. Глаза у него расширились, лицо побелело, и мне не пришлось просить его отпустить меня. Он сделал это сам, слез с меня и попятился. Но я тоже встал, ни на секунду не отводя от его горла больно давившее дуло пистолета.
Теперь мы стояли лицом друг к другу, только его голова была задрана кверху, а глаза смотрели на меня и на пистолет у его шеи.
Я слегка ослабил давление и отступил на полшага, и Брэдфорд облегченно вздохнул, как раз перед тем, как я заехал ему дулом. Он упал на одно колено, застонав, только что не заплакав. Я оставил у него на щеке хорошую царапину, которая превратится в шрам и каждый раз, когда он будет бриться, станет напоминать обо мне.
— Ну ладно, я не машина, обученная убивать, как вы, лейтенант, — сказал я. — Я всего лишь парень из чикагских трущоб, которому платят за то, чтобы он ловил карманников и прочих воров, и который учился убивать — жестоким образом — на улице. Вы готовы рассказать мне, что случилось в ту ночь или вы предпочитаете уйти на пенсию по инвалидности, после того как я отстрелю вашу чертову коленную чашечку?
Тяжело дыша, он сел на пол. Казалось, что вот-вот заплачет. Я вытащил из кучи поваленных стульев один и сел, не наводя на лейтенанта пистолет, но небрежно им поигрывая.
— Меня... меня Талия больше не интересовала. Она... — Он проглотил комок и поднес палец к виску. — ...у нее не все дома, понимаете? После того как я с ней порвал... вы правы, это я ее бросил... она начала выставлять свою распущенность напоказ, связалась с этим пляжным мальчиком... его зовут Сэмми, он был в тот вечер в «Ала-Ваи», вы знали об этом?
— Да. У Сэмми есть фамилия?
— Мне она неизвестна. В любом случае, стали говорить о том, что она спит со всяким цветным сбродом, а когда Рэй Стокдейл назвал ее шлюхой и она его ударила, я понял, что дела и вправду совсем плохи.
— Поэтому вы и пошли за ней.
— Не сразу. Пара ребят остановила меня поболтать. Поэтому она уже ушла, когда я спустился вниз, но я ее высмотрел и пошел следом. Она шла быстро, не желая ни видеть меня, ни разговаривать, старалась уйти подальше вперед.
— Вы шли за ней по Джон-Эна-роуд.
— Да, мимо парка Вайкики. Она была взбешена, не хотела со мной говорить... Честно говоря, я думал, что эту историю с Сэмми она задумала для того, чтобы вернуть меня, заставить ревновать.
Глядя на него — кровь на лице, белый полотняный костюм испачкан рвотой, — я подумал, что вел себя не очень-то хорошо.
— Она почти бежала и намного оторвалась от меня, а мимо проезжали какие-то ребята на туристском автомобиле...
— На «форде-фаэтоне»?
Он отрицательно покачал головой, пожал плечами.
— Не знаю. Я не обратил внимания. Поклясться не могу. По правде говоря, я и сам был немного пьян. Я не заметил, что верх у машины рваный и хлопает. В общем эти парни, ниггеры, не знаю, сколько их было, двое или трое, кружили вокруг Талии, и один из них что-то крикнул ей из окошка. Не знаю, что именно, вы же знаете, как говорят цветные — «Эй, малышка, хочешь пойти на вечеринку?» Мне показалось, что один из них сказал: «Эй, красотка, хочешь выпить?» Что-то в этом роде.
— И как отнеслась к этому Талия?
— Э... вы должны понять, пока мы шли, я все твердил ей, что она попадет в беду, болтаясь со всяким сбродом, я имел в виду, что она трахалась с этим ниггером Сэмми, вы можете себе представить? Думаю, чтобы досадить мне, она сказала: «Звучит заманчиво» или что-то в этом роде. Не знаю, что она сказала.
— Но она была согласна.
— Да. Они, наверно, решили, что она проститутка. Знаете, там же район красных фонарей.
— Знаю. Продолжайте, Джимми.
— Ну, в общем, она обернулась ко мне и, знаете что сделала? Высунула язык. Как маленькая девчонка. Вот же сучка. Тогда машина остановилась, и вышли два или три ниггера, а Талию уже развезло от выпитого, так что они вроде как повели ее к машине, ну я и махнул в ее сторону руками, сказал, мол, черт с тобой, и повернул в обратную сторону.
Я сел прямо.
— Это были ребята Ала-Моана, Джимми? Это были Хорас Ида, Джо Кахахаваи?..
— Возможно.
— Возможно?
Он скривился.
— Может быть. Черт, я не знаю, я не обратил внимания на эту свору мерзких ниггеров! Как, к дьяволу, я мог их различить?
— Поэтому ты просто пошел прочь.
— Да. Я... и... э... да, я просто пошел прочь.
— Что?
— Ничего.
— Ты еще что-то собирался сказать, Джимми. Закончи свой рассказ.
— Он закончен.
Я поднялся и взглянул на него сверху вниз, держа девятимиллиметровый в руке уже не так небрежно.
— Что еще ты видел? Ты видел борьбу, да?
— Нет! Нет, не... не совсем.
Я пнул его по ботинку.
— Что, Джимми?
— Я услышал, как она... не знаю, взвизгнула или, может, вскрикнула.
— И ты обернулся, и что ты увидел?
— Ну, они вроде как... тащили ее в машину. Похоже было, как будто она передумала. Может, сказав, «да, ребята», она сделала это напоказ, чтобы привлечь меня, а когда я повернулся и пошел, она захотела отделаться от ниггеров... а они не понимают, когда говорят «нет».
— И они затащили ее в машину и уехали. И что ты предпринял, Джимми?
Мы оба знали ответ. Мы оба знали, что он не пошел и не сообщил о похищении ни Томми, ни в полицию, ни кому-нибудь еще.
Но я все равно еще раз спросил его:
— Что ты сделал, Джимми?
Он сглотнул.
— Ничего. И пальцем не шевельнул. Я подумал... что она была глупой сучкой и дрянной шлюшкой — и черт с ней! Пусть... пусть получит то, что заслужила.
— И это то, что она получила, Джимми?
Он заплакал.
— Думаешь, старина Джо Кахахаваи получил то, что заслужил, Джимми? — Я засмеялся. — Знаешь, о чем я подумал? Что рано или поздно мы все получим по заслугам.
— Не... не... не говорите никому.
— Постараюсь, — сказал я, убирая пистолет назад в кобуру и почти жалея несчастного ублюдка. Почти.
В таком виде я его и оставил — сидящим на полу и плачущим, он закрыл лицо руками и, хлюпая носом, глотал свои сопли.
Продымленный воздух переполненного шумного клуба показался мне чертовски чистым.
Глава 18
Никаких последствий суда в Гонолулу на удивление не наблюдалось. На случай беспорядков начальник полиции удвоил число пеших патрулей и вооружил дежурные машины автоматами и слезоточивым газом. Кто, по расчетам начальника полиции, собирался взбунтоваться, было не совсем ясно, поскольку туземное население было вполне удовлетворено вердиктом о непредумышленном убийстве, а белые вряд ли восстали бы против самих себя. Адмирал Стерлинг пошумел о том, что «с этого момента рассматривает Гавайи как чужую территорию», а группа жен морских офицеров объявила бойкот заведениям, в которых работали члены жюри присяжных. На это все и кончилось. Но дома тропический ураган трепал купол Белого дома. Конгресс и президент Гувер были завалены письмами, телеграммами, петициями, разгневанные вердиктом американцы одолевали их звонками со всей страны. Газеты Херста подогревали скандал, день за днем помещая на первых страницах требования привезти обвиняемых по делу Мэсси домой и «обеспечить им защиту, достойную американского гражданина».
— Мы можем записать в свой актив, — сказал мне Лейзер, — что губернатор Джадд получил петицию от обеих палат конгресса с просьбой освободить обвиняемых. Сто тридцать с чем-то подписей.
Мы сидели за маленьким круглым столом в баре Кокосовой лужайки. Была первая половина дня, восточного персонала в красных куртках было больше, чем посетителей.
— Если на Капитолийском холме хотят простить наших клиентов, — отозвался я, потягивая кока-колу, сдобренную ромом из моей фляжки, — почему они не заставят Гувера это сделать?
Лейзер, чувствовавший себя непринужденно в голубой шелковой рубашке с открытым воротом, сделал глоток чая со льдом и лениво улыбнулся. То ли это дело, то ли благотворное воздействие местного климата несколько притушили его неиссякаемую энергию.
— У президента нет законной власти, Нат, миловать кого-то в территориях.
— Значит, дело за губернатором. Лейзер кивнул.
— А тем временем в коридорах власти сенаторы и представители, обгоняя друг друга, торопятся представить билли о помиловании... не говоря уже о возрождении интереса к усилиям отдать Гавайи под военное правление.
— К. Д. поставил губернатора в трудное положение.
— Джадда не так-то легко столкнуть, — заметил, подняв бровь, Лейзер. — При нашей первой встрече он сказал, что его не смогут шантажировать безответственные, гоняющиеся за сенсациями газеты, издаваемые на материке.
— Херст? Сенсации? Безответственность? Забудьте об этом. — Я допил коку с ромом. — Вы сказали «при первой встрече».
— Мы снова встречаемся сегодня вечером. Дэрроу надеется, что до этого вы успеете что-нибудь сообщить ему по делу Ала-Моана.
Ни Дэрроу, ни Лейзеру я не рассказал историю Брэдфорда. Я все еще надеялся сначала заловить Сэмми.
— Скажите К. Д., что завтра я приду к нему на ленч к Янгу. Увидим, что мне удастся накопать.
Краем глаза я уловил отблеск светлых волос и посмотрел в ту сторону. Это была Изабелла в белом летнем платье с морским поясом и морской шляпке. Она стояла, кого-то высматривая. Возможно, меня, потому что, когда ее глаза остановились на мне, она расцвела улыбкой, от которой еще больше похорошела, и быстро пошла к нам.
— Я думал, что у вас все кончено, — прошептал Лейзер.
— Я тоже, — признался я.
— Я как раз собирался уходить, — чуть улыбнувшись сказал Лейзер, поднялся и вежливо кивнул Изабелле. — Мисс Белл. Вы, как всегда, очаровательны.
— Надеюсь, я вас не прогнала, — сказала она.
— Нет, нет. Через несколько минут у меня встреча с мистером Дэрроу.
Ее лицо приняло серьезное выражение.
— Вы собираетесь не допустить Томми и миссис Фортескью до тюрьмы, да?
— Мы предпринимаем все усилия, — сказал он. — Нам нужно включить в сделку и матросов.
Она озабоченно всплеснула руками.
— Разумеется, их я тоже имела в виду.
— Разумеется, — сказал он, еще раз кивнул и ушел.
Я встал и отодвинул для нее стул. Ее личико в форме сердечка, в безупречной рамке коротких светлых волос просияло, обратившись ко мне. Запах ее «Шанели номер пять» распространился, как островной ветерок и защекотал мне ноздри. В мозгу у меня промелькнуло воспоминание — пляж, ее лицо, глаза закрыты, приоткрытый в экстазе рот.
С той ночи мы так и не разговаривали.
— Ты меня избегал, — сказала она, когда я уселся.
— Нет, я работал.
— Я хочу, чтобы ты кое-что узнал.
— В самом деле? И что же это?
Она улыбнулась совсем по-девичьи, наклонилась вперед и, тронув меня за руку, прошептала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50