— Ой, как чайку хочется! — Я была просто паинька.
— Ясное дело, — с готовностью подхватила бабуся, — устала небось с дороги-то.
Я уже мысленно потирала руки, предвкушая самую задушевную беседу. Однако у моей собеседницы планы были совсем другие. Она-то предпочитала, чтобы языком работала я. В принципе, вполне оправданная позиция: все-таки бабуся пускала к себе в дом совершенно постороннего человека, а потому имела серьезные основания интересоваться, кто я, откуда и как дошла до жизни такой. Пришлось мне, конечно, приврать, может, и не с три короба, но на полтора, пожалуй, хватило бы. А что мне еще оставалось?
При всем при том имя я себе оставила свое собственное — Татьяна. Зачем уж так усложнять, а то еще позовут — не отзовешься. Насчет профессии тоже не стала мудрствовать лукаво. Сказала, что работаю в газете, кем именно, правда, уточнять не стала, к тому же и в моем редакционном удостоверении сие не сообщается, там написано просто и емко: «Сотрудник газеты». А вот в семейные тайны углубляться не стала. Сказалась бездетной разведенкой, а Петьку скрыла. Иначе бы бабка точно что-нибудь неладное заподозрила. С чего бы это нормальная женщина, отправив сына на летние каникулы в город Котов, сама стала мыкаться по съемным комнатам в Подмосковье?
Зато историю своего неудачного замужества я расписала досконально. Пусть бабуля проникнется ко мне сочувствием. Известно же, что обсуждение подлой мужской сущности завсегда помогает наладить неформальный контакт между женщинами. Причем вне зависимости от возраста. Бабуля, естественно, прониклась и даже поведала мне очень похожую историю, случившуюся с ней самой лет сорок назад. В конце концов мы без малого не всплакнули.
В общем, мы вполне поладили и чаю выпили, наверное, уже литра три на сестру, только все никак не могли перейти к обсуждению интересующего меня вопроса. Оказии не выходило. Не могла же я спросить ее в лоб: «А что вы знаете про неких Прокопчиков, которые живут в двух кварталах отсюда?» Я уж и так и эдак, а все равно у меня не получалось направить разговор в нужное русло. Я было совсем отчаялась, да тут бабуся предалась воспоминаниям о том, какая-де замечательная Борщовка была когда-то и как захудала с тех пор, как в эти заповедные места понаехал всякий сброд. Ну вот, обрадовалась я, теперь нужно ее подвести к тому, чтобы она конкретизировала, кто именно так испоганил заповедную Борщовку. И что же вы думаете?.. Опять сорвалось!
— Капитоновна!.. Капитоновна!.. — заголосил кто-то у калитки.
Моя бабуся нахмурилась, поджала губы и проворно соскочила с табуретки.
Я осторожно выглянула в окошко из-за белой занавесочки и обомлела: у калитки стояла долгоносая Соня!
Меня даже оторопь взяла. Ну как, как она могла так быстро узнать, что я здесь? С другой стороны, почему бы и нет? Может, они все в этой Борщовке родня до седьмого колена. Тогда что мне делать? Потихоньку ретироваться через окошко? Ладно, подожду, пока бабуля вернется, а там будь что будет. Выставит так выставит.
Однако вернувшаяся через пять минут Капитоновна не только не выставила меня, а даже, напротив, весьма нелицеприятно отозвалась о долгоносой Соне, обозвав ее «рыжей дылдой». А по мне, никакая она не рыжая, скорее уж бесцветная.
— Ходит тут, ходит, — недовольно проворчала Капитоновна, — сказала же ей, что ничего не продаю!
— А что она хочет купить? — Я сразу навострила ушки.
— Что-что… Дом, участок… Втемяшилось ей, что мне лучше с сыном в Москве жить. Зачем, говорит, вы здесь в грязи копаетесь, лучше купите себе в Москве большую квартиру с этим самым европейским ремонтом и будете там, как сыр в масле… Главное дело, и сына моего настропалила в свою пользу, он как приедет, так тоже мне одно и то же: мам, а чего ты тут засиделась, Сонька хорошие деньги дает…
— А что, эта Сонька не местная? — прикинулась я дурочкой.
— Да местная она, борщовская, я еще деда ее, старого Прокопчика, помню. Ох и зловредный был старик, царство ему небесное. Сонька, видать, вся в него. Свой участок был хороший, соседский прикупили, и все мало, теперь им и мой подавай!
— Смотри-ка, какие латифундисты, — закачала я головой с пониманием.
— Точно-точно, они самые, — закивала Капитоновна, — и откуда только мильены такие берут!
Ну я-то хорошо знала происхождение этих «мильенов». Ай да Соня, ай да Толя, а еще прибедняются, что им на благоустройство выгребной ямы не хватает!
— Наверное, у них семья большая? — Я потупила глазки, чтобы бабуся не заметила подвоха.
— Да как… По нынешним временам, может, и так. Четверо детей. — Капитоновна была объективной старухой.
— Ото! Четверо! — Я притворно изумилась.
— Только один у них все равно на государственном кошту, не вылазит из санаториев. Он у них не то чтобы дурачок, но, говорят, сильно нервный. Сама, правда, не видела, врать не буду. — Ничего не подозревающая Капитоновна увлеченно развивала тему:
— Опять же говорят, что они его даже не навещают, но я опять же не знаю…
— Может, далеко ехать? — Я взяла на себя роль Сониного и Толиного адвоката, не бескорыстно, как вы понимаете, а с целью выведать у бабули побольше.
— Ох, далеко! — Капитоновна была непреклонна. — Санаторий в Бессонове, а Бессоново от нас в семи километрах, автобус даже ходит. Да при чем автобус, у них же машина есть. Сели да проведали своего Серегу…
— Серегу! — Я так и подскочила на табурете.
— Ну да, так его зовут, а что тут такого? — удивилась Капитоновна.
— Да это я так, просто задумалась, — неловко оправдалась я, но Капитоновна больше ничего не сказала о Прокопчиках. Заговорила о чем-то малозначимом: о погоде, о видах на урожай картошки, а я только рассеянно поддакивала, вся сосредоточившись на неожиданной информации. Сильно меня смущал этот нервный мальчик Сережа. Уж не его ли я видела в Сонином доме? А что, разве родители не имеют права забрать своего сына из санатория, если не насовсем, то хотя бы на время? Имеют, имеют. И что из этого следует? А то, что все летит к чертям собачьим! Инга сказала мне не правду, никакого сына у нее нет. А зачем? А затем, что она наркоманка, а у наркоманов вранье буквально в крови. Ни одному их слову нельзя верить!
— …Эй, милая, да ты уже спишь, я вижу… — донеслось до меня сквозь чугунный гул в висках. — Иди-ка ты в свою пристроечку и ложись отдыхать, — присоветовала мне чуткая Капитоновна.
— Ах да, конечно, — пробормотала я и задом, как рак, попятилась к выходу. В душе у меня царило страшное, не передаваемое человеческими словами смятение.
Глава 26
Было уже совсем темно, когда я, прихватив с собой кольцо «Одесской», купленной в станционном магазинчике, двинулась на разведку в долгоносиковы пенаты. Высунулась за порог своей пристроечки и перво-наперво огляделась. На хозяйской половине свет не горел — значит, Капитоновна легла спать. Тихо выскользнув за калитку, я быстро пошла к дому латифундистов-долгоносиков. Уверена, что никто меня не заметил, потому что заповедная Борщовка дружно погрузилась в размеренный сон, даже лениво шевелящий листву ветерок больше напоминал мерное посапывание. Ни тебе хулиганов, ни тебе пьяных забулдыг, горланящих непотребные песенки, действительно просто уникальное местечко! Может, потому Прокопчики и откупают участок за участком. Хотят, наверное, построить себе здесь огромную усадьбу и наслаждаться тишиной и покоем в гордом одиночестве. А что, переименуют Борщовку в Прокоповку и заживут как баре.
Так вот, о будущих барах… Они, похоже, тоже дрыхли. «Броненосец „Потемкин“ стоял темный, только на веранде горел тусклый свет. Это я еще издалека углядела. К калитке подходить не стала, наоборот, обошла владения долгоносиков, благоразумно рассудив, что удобнее будет проникнуть во двор со стороны недавно прикупленного Соней и Толей участка, заросшего высокими бурьянами, весьма подходящими для маскировки. Да и ограда там совсем хлипкая. Я приготовила колбасу и затаилась у забора. Буян, пес старый и ленивый, меня с такого расстояния, может, и не учует, а колбаску нанюхает. Точно, уже через минуту он шумно дышал за забором и тыкался глупой мордой в щель между досками.
— Ага, явился, предатель, — пожурила я его для острастки и погладила за ушами. — Как колбасу лопать, так мы друзья, а как тявкать — так враги?
Осознав всю глубину своего падения, Буян виновато взвизгнул, и мне пришлось в экстренном порядке заткнуть ему пасть колбасой.
Буян заработал челюстями, а я тем временем перемахнула через низкую ограду и ничком рухнула в бурьян, потому что совершенно неожиданно заметила вдали неясный человеческий силуэт. Человек этот крадучись шел в сторону забора, то есть в направлении, противоположном моему, и это был точно не Толя, а уж тем более не Соня. Иначе с чего бы ему так озираться да прислушиваться? В своем-то дворе! А тем более чуть ли не по земле стлаться? Значит, чужак. Выходит, не одна я без всякого на то разрешения шляюсь по заповедным долгоносиковым кущам, а Буян даже и ни гугу. Воистину чудны дела твои, господи!
Пока я предавалась философским размышлениям в бурьянах, чужак, не теряя времени даром, подрулил к низкому штакетнику, перебрался через него без особых проблем, да и был таков. Вся в раздумьях, я выбралась из зарослей на выкошенный участок и ка-ак шмякнусь. На что-то скользкое наступила, нога буквально поехала. Поохав и растерев ушибленную коленку, я тщательно обследовала прилегающую территорию и, что бы вы думали, нашла? Здоровый батон сервелата, обгрызенный с одного конца! Теперь понятно, почему Буян никак не отреагировал на загадочного незнакомца, нарушившего пределы на вверенной ему территории. Как и в случае со мной, он пал жертвой коррупции. Ну сегодня он точно объестся!
Отпихнув колбасу носком туфли, я двинулась к дому, поминутно оглядываясь, чтобы, не дай бог, еще на кого-нибудь не нарваться. На полпути ко мне присоединился обожравшийся Буян и затрусил рядом, хотя я его об этом не просила.
— Ну что тебе? — зашипела я на него. — Иди трескай свою колбасу, продажная шкура.
Пристыженный Буян сразу отстал.
Я на цыпочках подошла к «Броненосцу „Потемкину“, чуть ли не по-пластунски подобралась к освещенной веранде и, вытянув шею, заглянула внутрь.
На веранде была только Соня. Сидела за убранным после ужина столом, не шевелясь, уставившись в одну точку. В первый момент мне показалось, что она смотрит прямо на меня, я испугалась и отпрянула от стекла, а потом сообразила: ей ведь со света все равно ничего не видно. Остальные, скорее всего, уже спали. Ну, дети-то наверняка, а Толя… А может, его и дома нет? А вдруг тот тип, что задабривал Буяна сервелатом, Сонин любовник, мелькнула у меня крамольная мысль. Хе-хе-хе, вот вам и семейная идиллия, а также, не исключено, объяснение тому факту, что мальчик Сережа разительно не похож на своих сестричек и братика.
А Соня все сидела за столом и смотрела перед собой. Еще губами беззвучно шевелила: то ли барыши считала, то ли с нечистой силой общалась. Минут через десять она поднялась, широко зевнула и выключила на веранде свет. Все, кино окончено. Я еще немного подождала — вдруг свет зажжется в другой комнате, — но совершенно напрасно, дом окончательно погрузился в темноту. Я так ничего и не узнала, если не считать того, что по ночам во дворе у долгоносиков бывает многолюдно.
Буян сидел у хлипкой изгороди и через силу давился «Одесской». Завидев меня, он перестал жевать и, радостно помахивая хвостом, пошел мне навстречу.
— Что, от колбасы уже тошнит? — поинтересовалась я.
Вместо ответа лохматый обжора потерся головой о мою лодыжку. Я пожалела о том, что собаки не умеют разговаривать, а то за кило свежих костей он мне всю подноготную про своих хозяев выложил бы.
Через десять минут я была уже в бабусиной пристройке. Лежала на топчанчике и рассматривала зависшую над окном ущербную луну, наполовину скрытую тучкой с так и не пролившимся дождем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43