Можно либо удирать, либо попытаться выбраться отсюда хитростью. Я остановилась на втором варианте. От садовников никуда не деться, они все равно меня увидят, в этом я отдавала себе полный отчет. В таком случае им скорее придет в голову остановить в панике бегущего, чем спокойно прогуливающегося человека.
Сколько могла, я прижималась к кустам, но в десяти футах от ворот пришлось выйти на открытое пространство. Держа одну руку в кармане, другую — в сумочке, я бодро направилась к воротам. Один из половших сорняки мужчин, сидя на корточках, с любопытством посмотрел на меня, когда я проходила мимо. Я приветливо кивнула ему и с трудом удержалась, чтобы не побежать. Я чувствовала себя так, словно на моей спине нет не только одежды, но и кожи. Мускулы на шее напряглись до боли — так велико было искушение оглянуться.
Калитка оказалась заперта. Я ожидала этого, но надеялась, что запор окажется простым — задвижкой или крючком. Черта с два! В двери не было даже замочной скважины. Проклятая калитка, наверное, контролировалась, как и ворота, электронной системой защиты. Я услышала, что садовник что-то крикнул, по интонации можно было предположить, что он спрашивал нечто вроде «Разве вы не знаете, что следует рассчитаться, прежде чем уезжать, невежа вы этакая?» или «Что это вы там, черт вас побери, делаете, мадам?».
Я продолжала идти вперед, не отвечая. Но следующий знак внимания был слишком выразителен, чтобы его проигнорировать. Пуля с характерным звоном ударилась о стальные ворота. Кажется, пора было кончать притворяться. Я выхватила пистолет из сумочки, прижала ствол к металлической коробке у основания ближайшего столба и несколько раз нажала на курок. Позиция у меня была неустойчивая, ноги дрожали так же, как и руки, поэтому отдача при выстрелах опрокинула меня на землю. Следующая пуля просвистела именно там, где находилась бы моя голова, если бы я не упала. Наверное, сукин сын стрелял из винтовки, ни из одного пистолета на таком расстоянии не выстрелишь с подобной точностью.
Приборный ящик превратился в кучу развороченного металла, окутанного дымом, и ворота раздвинулись. Пока неплохо, но это мне ничего не дает, если не предотвратить погони. Я оглянулась: человек с винтовкой перестал стрелять и побежал ко мне. Он был еще довольно далеко, а вот садовник близко, я видела белки его глаз. И тогда я встала и направила на него пистолет. Садовник героем не был: он с громким воплем нырнул в ближайший куст. С таким же воплем, начиная терять свое хваленое самообладание, я выскочила за ворота и... попала прямо в чьи-то объятия.
В глазах туман, в ушах звон, состояние на грани истерики — ошалевшая, ничего не разбирая перед собой, я изо всех сил ткнула поймавшего меня человека в живот. Кулак упруго ударился о поверхность, словно пляжный мячик. Человек повалился навзничь, увлекая меня за собой, и мы оба упали на заднее сиденье ожидавшего у ворот автомобиля, который рванул с места, огласив окрестности визгом шин и отравив воздух запахом паленой резины. Дверца бешено захлопнулась, прежде чем кто-нибудь успел ее закрыть.
Он снова упал на меня сверху. Я уставилась на лицо, оказавшееся в интимной близости от моего собственного, и разрыдалась:
— Шмидт! О, Шмидт, да благословит вас Бог, что вы здесь делаете?
Глаза Шмидта тоже наполнились слезами, но, как он не преминул объяснить, потому лишь, что я ударила его прямо в солнечное сплетение. Как только мы распутали свои руки и ноги, он обнял меня и прижал к животу.
— Положите голову мне на плечо, моя девочка, — ласково сказал он, — все будет хорошо. Папа Шмидт обо всем позаботится.
Я снова разразилась рыданиями, так что Шмидту пришлось дать мне свой носовой платок и велеть высморкаться, как хорошей девочке. Такси со скрежетом свернуло на аллею, не шире той, по которой мне пришлось убегать чуть раньше в тот же день, и, задевая за стены то справа, то слева, загромыхало вперед.
— Что он делает? — воскликнула я в ужасе, прижимаясь к Шмидту.
— Уходит от погони. — Рот Шмидта растянулся в счастливой улыбке от уха до уха и от усов до двойного подбородка. Перегнувшись через спинку переднего сиденья, он швырнул на него пригоршню смятых банкнот и что-то крикнул шоферу по-арабски. Шофер гикнул, и машина с ревом пронеслась через перекресток, забитый машинами. Я закрыла глаза.
— Шмидт! — Мне пришлось повысить голос, чтобы он услышал меня сквозь рев мотора и разгневанные крики водителей, но я старалась сохранять спокойный тон. — Шмидт, мне кажется, они уже отстали. Не будем ли мы выглядеть менее подозрительно, если поедем с обычной скоростью?
— Может быть, — неохотно согласился Шмидт. Еще одна пригоршня денег и новая пространная речь произвели желаемый эффект. — Я велел ему повозить нас по городу, — сказал он, откидываясь назад. — Теперь мы можем поговорить, да? Что случилось?
Я ему рассказала. Когда мой голос замер, он произнес:
— Стало быть, он у них в руках.
— Или мертв.
Шмидт так яростно затряс головой, что заколыхались все его подбородки:
— Они его не убьют. Пока. Вики, вы многого не понимаете. Да, знаю, знаю: ваши чувства борются с разумом, ваше сердце разрывается от боли, и вы готовы ринуться на помощь человеку, которого вы...
— Заткнитесь, Шмидт. — Я прикусила губу. — Простите, я не хотела вас обидеть.
— Ха, — усмехнулся он. — Итак, я не знал того, что вы мне рассказали о молодой даме. Это проливает свет на одно обстоятельство, которое меня смущало. Теперь слушайте внимательно. Все гораздо серьезнее, чем я думал. Действовать надо немедленно. Вчера поздно вечером сэр Джон...
— Это не его имя.
— Знаю, но я к нему привык. И оно ему подходит. Вчера поздно вечером он пришел ко мне в комнату, сказал, что отправил вас из дома для вашей же безопасности и что мне тоже следует уходить. По его совету я сегодня утром объявил, что хочу переехать в отель. Лэрри возражал чисто символически. Он выглядел расстроенным.
— Уверена, он и был расстроен. Он никак не прокомментировал моего исчезновения накануне вечером?
— Да, он выразил сожаление и спросил, не знаю ли я, где вы. Но я сообразил, — сказал Шмидт, раздуваясь от самодовольства, — я сказал ему, что вы — взрослая женщина и уже не в первый раз убегаете с красивым молодым мужчиной.
— Премного благодарна.
— Но важно не то, что он в это поверил, а то, что поверил, будто в это верю я, — сказал Шмидт и, ухмыльнувшись, добавил: — Маска наивности, которую я ношу, бывает очень полезна. Никто не препятствовал моему отъезду. Ха, но они очень пожалеют, когда узнают, как недооценили...
— Шмидт, — процедила я сквозь зубы, — когда-нибудь, при других обстоятельствах, я потрачу целый день на то, чтобы выслушать, как вы умны и хитры. Но сейчас я немного тороплюсь. Не отвлекайтесь. Как вам удалось в нужный момент оказаться в нужном месте?
— Это не было случайностью.
— Догадываюсь, что так оно и есть. — Теперь мои зубы были уже не стиснуты, а оскалены. Шмидт поспешно продолжил:
— Да-да, сейчас расскажу, если вы не будете меня перебивать. Как я уже сказал, я поехал в «Уинтер пэлэс», зарегистрировался и сидел в ресторане, когда официант позвал меня к телефону. Это был Фейсал. Он сказал, что звонит по поручению нашего общего друга, что вы сделали глупость и сбежали от него, от Фейсала, и что он, наш общий друг, боится, как бы вы не возвратились в дом Бленкайрона. Он, друг, очень рекомендует, чтобы я ради своего и вашего спасения незаметно поболтался у ворот дома и постарался вас перехватить.
Безумное видение вдруг предстало перед моим мысленным взором: Шмидт, парящий над домом, словно надувной резиновый толстячок фирмы «Гудийар» или как упитанный ангел. Небеса не были бы для Шмидта небесами, если бы сытная еда не извергалась там на него как из рога изобилия.
— Но вы для меня слишком проворны, — хмурясь, продолжал Шмидт. — Я надеялся перехватить вас на входе, но услышал за воротами стрельбу и понял, что стреляют, вероятно, в вас или в сэ-э-э... в Джона. Тогда я выскочил из машины, велел шоферу быть готовым немедленно рвануть с места, и уже собрался ломать ворота, когда появились вы.
— Ломать ворота?! — повторила я. — Как же это вы собрались... Впрочем, не важно. Вы герой, Шмидт. Если бы не вы, мне бы от них не уйти.
— Вам бы от них не уйти, если бы не предусмотрительность и благородная жертва со стороны Джона, — поправил меня Шмидт. — Поэтому теперь наша очередь спасать его, так ведь? Вы знаете, куда они его увезли?
— Они его никуда не увозили. — Я уставилась на свою руку: костяшки пальцев были искусаны. — Джону удалось обмануть остальных — они не слишком умны, — но не Макса. Макс понял, что я не успела уйти, и догадался, что прячусь где-то в той же комнате. Самым вероятным местом был гардероб. Велев связать Джона, он хотел ввести меня в заблуждение, чтобы я подумала, будто они собираются его куда-то перевезти. Руди даже хотел уточнить приказ, но Макс его перебил. Джон все еще там. А поэтому мне надо туда вернуться.
— Aber naturlich, — сказал Шмидт.
— Мне пришлось оставить его там, Шмидт. Нужно было убедить Макса в том, что я поверила в его выдумку, а всех остальных — в том, что я действительно убежала. Мое отбытие, правда, привлекло больше внимания, чем бы мне хотелось, — признала я, — но теперь они ослабили бдительность и не ожидают моего возвращения. Если я покручусь поблизости...
— Хватит, Вики. — Шмидт заткнул фонтан моей речи носовым платком. Пока я сморкалась и вытирала лицо, он продолжал: — Вам незачем убеждать меня. Поступить иначе было бы непорядочно.
— Простите, — пробормотала я, — просто я нервничаю, когда в меня стреляют.
— Ха, — хмыкнул Шмидт. — Теперь сидите тихо, я кое-что вам расскажу. Неужели вы думаете, что я настолько глуп, что не понял, чем вы тут занимаетесь? Я знал все с самого начала, знал больше, чем вы, мисс Всезнайка. Я ведь говорил вам, что у меня очень хорошая память на лица. Как только я увидел секретаря мистера Бленкайрона, то узнал в нем преступника — мастера вырезать силуэты.
— Но как вы могли его узнать? — недоверчиво спросила я. — Вы ведь никогда с ним не виделись. Он же сидел в тюрьме.
— В тюрьме-то я его и видел. Я любопытен, — сознался Шмидт. — Меня интересует психология преступника, а судя по тому, что вы мне рассказывали, я понял, что это личность незаурядная. На теплоходе он держался подальше от вас, но не ожидал, что его вспомнит кто-то еще. Узнав его, я тут же понял, что назревают неприятности, о чем, собственно, подозревал и раньше, поскольку увидел на борту сэра Джона. То, что вы тоже оказались на теплоходе, случайность? Помилуйте, для меня оскорбительно даже предположение, что я могу в это поверить.
— Но вы притворились, будто верите.
— Ну конечно! Вы глубоко ранили мое сердце недоверием, но я вас простил. — Шмидт сказал это с благородным великодушием. — Ибо, узнав этого ужасного преступника, понял, что ситуация отчаянная. Единственное, чего я не знал, — кто такая эта молодая дама, однако прекрасно понимал, что их брак с Джоном — брак по некоторому расчету, а сердце его по-прежнему принадлежит вам.
Я хотела было сказать что-то саркастическое, но передумала. Даже если его сердце мне и не принадлежит, он и ради дружбы сделал для меня очень много.
— Из чего это вы заключили? — кротко спросила я.
— Из того, как он не смотрел на вас, когда думал, что это могут увидеть другие, и как, наоборот, смотрел, когда думал, что никто этого не видит. Вы, — справедливо признал Шмидт, — скрывали свои чувства более искусно. Если бы я не знал вас лучше, то подумал бы, что вы и вправду противники, а не...
— Да, ну ладно. Джон сказал вам, что они замышляют?
— Ему и не нужно было ничего говорить. Я сам знал.
— Но откуда?.. А, черт, впрочем, сейчас это не важно. — Я посмотрела в окно. Мимо проносились пальмовые деревья, цветочные клумбы, сверкала на солнце рябь нильской воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Сколько могла, я прижималась к кустам, но в десяти футах от ворот пришлось выйти на открытое пространство. Держа одну руку в кармане, другую — в сумочке, я бодро направилась к воротам. Один из половших сорняки мужчин, сидя на корточках, с любопытством посмотрел на меня, когда я проходила мимо. Я приветливо кивнула ему и с трудом удержалась, чтобы не побежать. Я чувствовала себя так, словно на моей спине нет не только одежды, но и кожи. Мускулы на шее напряглись до боли — так велико было искушение оглянуться.
Калитка оказалась заперта. Я ожидала этого, но надеялась, что запор окажется простым — задвижкой или крючком. Черта с два! В двери не было даже замочной скважины. Проклятая калитка, наверное, контролировалась, как и ворота, электронной системой защиты. Я услышала, что садовник что-то крикнул, по интонации можно было предположить, что он спрашивал нечто вроде «Разве вы не знаете, что следует рассчитаться, прежде чем уезжать, невежа вы этакая?» или «Что это вы там, черт вас побери, делаете, мадам?».
Я продолжала идти вперед, не отвечая. Но следующий знак внимания был слишком выразителен, чтобы его проигнорировать. Пуля с характерным звоном ударилась о стальные ворота. Кажется, пора было кончать притворяться. Я выхватила пистолет из сумочки, прижала ствол к металлической коробке у основания ближайшего столба и несколько раз нажала на курок. Позиция у меня была неустойчивая, ноги дрожали так же, как и руки, поэтому отдача при выстрелах опрокинула меня на землю. Следующая пуля просвистела именно там, где находилась бы моя голова, если бы я не упала. Наверное, сукин сын стрелял из винтовки, ни из одного пистолета на таком расстоянии не выстрелишь с подобной точностью.
Приборный ящик превратился в кучу развороченного металла, окутанного дымом, и ворота раздвинулись. Пока неплохо, но это мне ничего не дает, если не предотвратить погони. Я оглянулась: человек с винтовкой перестал стрелять и побежал ко мне. Он был еще довольно далеко, а вот садовник близко, я видела белки его глаз. И тогда я встала и направила на него пистолет. Садовник героем не был: он с громким воплем нырнул в ближайший куст. С таким же воплем, начиная терять свое хваленое самообладание, я выскочила за ворота и... попала прямо в чьи-то объятия.
В глазах туман, в ушах звон, состояние на грани истерики — ошалевшая, ничего не разбирая перед собой, я изо всех сил ткнула поймавшего меня человека в живот. Кулак упруго ударился о поверхность, словно пляжный мячик. Человек повалился навзничь, увлекая меня за собой, и мы оба упали на заднее сиденье ожидавшего у ворот автомобиля, который рванул с места, огласив окрестности визгом шин и отравив воздух запахом паленой резины. Дверца бешено захлопнулась, прежде чем кто-нибудь успел ее закрыть.
Он снова упал на меня сверху. Я уставилась на лицо, оказавшееся в интимной близости от моего собственного, и разрыдалась:
— Шмидт! О, Шмидт, да благословит вас Бог, что вы здесь делаете?
Глаза Шмидта тоже наполнились слезами, но, как он не преминул объяснить, потому лишь, что я ударила его прямо в солнечное сплетение. Как только мы распутали свои руки и ноги, он обнял меня и прижал к животу.
— Положите голову мне на плечо, моя девочка, — ласково сказал он, — все будет хорошо. Папа Шмидт обо всем позаботится.
Я снова разразилась рыданиями, так что Шмидту пришлось дать мне свой носовой платок и велеть высморкаться, как хорошей девочке. Такси со скрежетом свернуло на аллею, не шире той, по которой мне пришлось убегать чуть раньше в тот же день, и, задевая за стены то справа, то слева, загромыхало вперед.
— Что он делает? — воскликнула я в ужасе, прижимаясь к Шмидту.
— Уходит от погони. — Рот Шмидта растянулся в счастливой улыбке от уха до уха и от усов до двойного подбородка. Перегнувшись через спинку переднего сиденья, он швырнул на него пригоршню смятых банкнот и что-то крикнул шоферу по-арабски. Шофер гикнул, и машина с ревом пронеслась через перекресток, забитый машинами. Я закрыла глаза.
— Шмидт! — Мне пришлось повысить голос, чтобы он услышал меня сквозь рев мотора и разгневанные крики водителей, но я старалась сохранять спокойный тон. — Шмидт, мне кажется, они уже отстали. Не будем ли мы выглядеть менее подозрительно, если поедем с обычной скоростью?
— Может быть, — неохотно согласился Шмидт. Еще одна пригоршня денег и новая пространная речь произвели желаемый эффект. — Я велел ему повозить нас по городу, — сказал он, откидываясь назад. — Теперь мы можем поговорить, да? Что случилось?
Я ему рассказала. Когда мой голос замер, он произнес:
— Стало быть, он у них в руках.
— Или мертв.
Шмидт так яростно затряс головой, что заколыхались все его подбородки:
— Они его не убьют. Пока. Вики, вы многого не понимаете. Да, знаю, знаю: ваши чувства борются с разумом, ваше сердце разрывается от боли, и вы готовы ринуться на помощь человеку, которого вы...
— Заткнитесь, Шмидт. — Я прикусила губу. — Простите, я не хотела вас обидеть.
— Ха, — усмехнулся он. — Итак, я не знал того, что вы мне рассказали о молодой даме. Это проливает свет на одно обстоятельство, которое меня смущало. Теперь слушайте внимательно. Все гораздо серьезнее, чем я думал. Действовать надо немедленно. Вчера поздно вечером сэр Джон...
— Это не его имя.
— Знаю, но я к нему привык. И оно ему подходит. Вчера поздно вечером он пришел ко мне в комнату, сказал, что отправил вас из дома для вашей же безопасности и что мне тоже следует уходить. По его совету я сегодня утром объявил, что хочу переехать в отель. Лэрри возражал чисто символически. Он выглядел расстроенным.
— Уверена, он и был расстроен. Он никак не прокомментировал моего исчезновения накануне вечером?
— Да, он выразил сожаление и спросил, не знаю ли я, где вы. Но я сообразил, — сказал Шмидт, раздуваясь от самодовольства, — я сказал ему, что вы — взрослая женщина и уже не в первый раз убегаете с красивым молодым мужчиной.
— Премного благодарна.
— Но важно не то, что он в это поверил, а то, что поверил, будто в это верю я, — сказал Шмидт и, ухмыльнувшись, добавил: — Маска наивности, которую я ношу, бывает очень полезна. Никто не препятствовал моему отъезду. Ха, но они очень пожалеют, когда узнают, как недооценили...
— Шмидт, — процедила я сквозь зубы, — когда-нибудь, при других обстоятельствах, я потрачу целый день на то, чтобы выслушать, как вы умны и хитры. Но сейчас я немного тороплюсь. Не отвлекайтесь. Как вам удалось в нужный момент оказаться в нужном месте?
— Это не было случайностью.
— Догадываюсь, что так оно и есть. — Теперь мои зубы были уже не стиснуты, а оскалены. Шмидт поспешно продолжил:
— Да-да, сейчас расскажу, если вы не будете меня перебивать. Как я уже сказал, я поехал в «Уинтер пэлэс», зарегистрировался и сидел в ресторане, когда официант позвал меня к телефону. Это был Фейсал. Он сказал, что звонит по поручению нашего общего друга, что вы сделали глупость и сбежали от него, от Фейсала, и что он, наш общий друг, боится, как бы вы не возвратились в дом Бленкайрона. Он, друг, очень рекомендует, чтобы я ради своего и вашего спасения незаметно поболтался у ворот дома и постарался вас перехватить.
Безумное видение вдруг предстало перед моим мысленным взором: Шмидт, парящий над домом, словно надувной резиновый толстячок фирмы «Гудийар» или как упитанный ангел. Небеса не были бы для Шмидта небесами, если бы сытная еда не извергалась там на него как из рога изобилия.
— Но вы для меня слишком проворны, — хмурясь, продолжал Шмидт. — Я надеялся перехватить вас на входе, но услышал за воротами стрельбу и понял, что стреляют, вероятно, в вас или в сэ-э-э... в Джона. Тогда я выскочил из машины, велел шоферу быть готовым немедленно рвануть с места, и уже собрался ломать ворота, когда появились вы.
— Ломать ворота?! — повторила я. — Как же это вы собрались... Впрочем, не важно. Вы герой, Шмидт. Если бы не вы, мне бы от них не уйти.
— Вам бы от них не уйти, если бы не предусмотрительность и благородная жертва со стороны Джона, — поправил меня Шмидт. — Поэтому теперь наша очередь спасать его, так ведь? Вы знаете, куда они его увезли?
— Они его никуда не увозили. — Я уставилась на свою руку: костяшки пальцев были искусаны. — Джону удалось обмануть остальных — они не слишком умны, — но не Макса. Макс понял, что я не успела уйти, и догадался, что прячусь где-то в той же комнате. Самым вероятным местом был гардероб. Велев связать Джона, он хотел ввести меня в заблуждение, чтобы я подумала, будто они собираются его куда-то перевезти. Руди даже хотел уточнить приказ, но Макс его перебил. Джон все еще там. А поэтому мне надо туда вернуться.
— Aber naturlich, — сказал Шмидт.
— Мне пришлось оставить его там, Шмидт. Нужно было убедить Макса в том, что я поверила в его выдумку, а всех остальных — в том, что я действительно убежала. Мое отбытие, правда, привлекло больше внимания, чем бы мне хотелось, — признала я, — но теперь они ослабили бдительность и не ожидают моего возвращения. Если я покручусь поблизости...
— Хватит, Вики. — Шмидт заткнул фонтан моей речи носовым платком. Пока я сморкалась и вытирала лицо, он продолжал: — Вам незачем убеждать меня. Поступить иначе было бы непорядочно.
— Простите, — пробормотала я, — просто я нервничаю, когда в меня стреляют.
— Ха, — хмыкнул Шмидт. — Теперь сидите тихо, я кое-что вам расскажу. Неужели вы думаете, что я настолько глуп, что не понял, чем вы тут занимаетесь? Я знал все с самого начала, знал больше, чем вы, мисс Всезнайка. Я ведь говорил вам, что у меня очень хорошая память на лица. Как только я увидел секретаря мистера Бленкайрона, то узнал в нем преступника — мастера вырезать силуэты.
— Но как вы могли его узнать? — недоверчиво спросила я. — Вы ведь никогда с ним не виделись. Он же сидел в тюрьме.
— В тюрьме-то я его и видел. Я любопытен, — сознался Шмидт. — Меня интересует психология преступника, а судя по тому, что вы мне рассказывали, я понял, что это личность незаурядная. На теплоходе он держался подальше от вас, но не ожидал, что его вспомнит кто-то еще. Узнав его, я тут же понял, что назревают неприятности, о чем, собственно, подозревал и раньше, поскольку увидел на борту сэра Джона. То, что вы тоже оказались на теплоходе, случайность? Помилуйте, для меня оскорбительно даже предположение, что я могу в это поверить.
— Но вы притворились, будто верите.
— Ну конечно! Вы глубоко ранили мое сердце недоверием, но я вас простил. — Шмидт сказал это с благородным великодушием. — Ибо, узнав этого ужасного преступника, понял, что ситуация отчаянная. Единственное, чего я не знал, — кто такая эта молодая дама, однако прекрасно понимал, что их брак с Джоном — брак по некоторому расчету, а сердце его по-прежнему принадлежит вам.
Я хотела было сказать что-то саркастическое, но передумала. Даже если его сердце мне и не принадлежит, он и ради дружбы сделал для меня очень много.
— Из чего это вы заключили? — кротко спросила я.
— Из того, как он не смотрел на вас, когда думал, что это могут увидеть другие, и как, наоборот, смотрел, когда думал, что никто этого не видит. Вы, — справедливо признал Шмидт, — скрывали свои чувства более искусно. Если бы я не знал вас лучше, то подумал бы, что вы и вправду противники, а не...
— Да, ну ладно. Джон сказал вам, что они замышляют?
— Ему и не нужно было ничего говорить. Я сам знал.
— Но откуда?.. А, черт, впрочем, сейчас это не важно. — Я посмотрела в окно. Мимо проносились пальмовые деревья, цветочные клумбы, сверкала на солнце рябь нильской воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63