Некоторые остались в автобусе, другие побрели покупать сувениры, в которых не было недостатка. Не более дюжины изъявили желание осмотреть пирамиду изнутри. Среди последних были Брайт, Свит и огромная квадратная женщина, как мне сказали, знаменитая писательница. Вот ее никто не обвинил бы в оскорблении приличий, принятых у щепетильных египтян: от шеи до щиколоток она была закутана в развевающиеся покрывала, а из-под легкого шарфа на голове виднелись лишь нос и глаза. Ее лицо показалось мне смутно знакомым, но я не могла припомнить, где именно его видела, однако подумала, что припомнить надо. Не так уж много знаменитых романисток являются обладательницами заметных усиков.
— Как ее зовут? — шепотом спросила я у Элис.
— Луиза Фенклифф. Но печатается она под псевдонимом Валери Вандин. Слышали когда-нибудь?
Слышала. Даже — грешна — читала пару ее романов. Она была одним из любимых авторов Шмидта. Из художественной литературы Шмидт читает только два вида книг: лихо закрученные детективы с участием тощих крутых сыщиков и чувствительные исторические романы с участием беззащитных и знойных героинь. Другими словами, насилие и секс. Я недоверчиво оглядела массивные стати, колыхавшиеся впереди меня. У этой дамы, должно быть, невероятно живое воображение: для человека с таким сложением сексуальная гимнастика, которую она описывает в столь интересных подробностях, физически недоступна.
Так вот почему она показалась мне такой знакомой! Правда, на фотографиях, публиковавшихся на обложках ее книг, усы и морщины, пересекавшие лоб, обычно затушевывали. И отметали пару лишних подбородков.
— Ее героини как на подбор — высокие, стройные блондинки, — тихо сказала я.
Элис хихикнула:
— Интересно будет посмотреть, как ей удастся засунуть высокую стройную красотку в роман о Древнем Египте. Насколько я понимаю, она собирает материал именно для такого романа.
Луиза, запрокинув голову, изучала осыпавшуюся грань пирамиды.
— А где же Надписи На Пирамидах? — с пафосом вопрошала она. Фейсал почти наверняка слышал вопросы и поглупее этого, а потому терпеливо объяснил:
— Внутри пирамиды, мисс Вандин. Вы идете?
Вместо ответа она повернулась к нему спиной и спросила Элис:
— А вы?
— Да, собиралась.
— В таком случае я — с вами. Мне нужно, чтобы кто-нибудь перевел кое-какие из этих текстов; хочу услышать эхо магических заклинаний, отражающееся от стен погребального покоя. — И, воздев руки к небу, она продекламировала: — О боги подземного царства, примите этого фараона с миром! О небесные водители, обрушьте венец Анубиса на всех, кто посмеет осквернить эту гробницу!
Для Фейсала это было уже слишком.
— Боюсь, такого текста здесь нет, мисс Вандин, — сказал он.
Она несколько раз смерила его презрительным взглядом:
— Откуда вам знать? Доктор Гордон специалист...
— Но не по настенным текстам пирамид, — перебила романистку Элис. Ее лицо вспыхнуло, но все же не так ярко, как лицо Фейсала. Очень спокойно она продолжила: — Докторская диссертация Фейсала касается, в частности, сравнения текстов на стенах пирамид и на саркофагах. Он окончил Оксфордский и Чикагский университеты. Знаете, я, пожалуй, не пойду с вами. Там внутри воздух... спертый.
После того как группа исчезла в чреве пирамиды, я сказала:
— Браво, Элис. Твердо, но элегантно.
— Слишком элегантно. — Элис сняла шляпу и принялась обмахивать пылающее лицо. — До нее все равно не дошло. В каждой группе попадаются подобные особы. Не знаю, зачем я старалась: чванство и невоспитанность неистребимы.
— А почему при такой квалификации Фейсал служит гидом?
Элис пожала плечами:
— Трудно найти работу. Не вам это объяснять.
— Вы правы. — Воспоминание о том, на какие уловки пришлось пойти, чтобы получить мое нынешнее место, заставило меня съежиться от стыда. Шантаж слишком сильное для этого слово, хотя...
— Его отец — незначительный чиновник, — продолжала Элис, — хотя и вполне уважаемый, но не более того. Он положил жизнь на то, чтобы его сын — единственный сын — сделал блестящую карьеру. Можете себе представить, какое колоссальное давление испытывает Фейсал в семье?
— Да. Думаю, люди в общем-то везде похожи друг на друга.
— В некотором смысле да, — усмехнулась Элис. — Но очень отличаются друг от друга в других отношениях. Давайте посмотрим еще несколько мастаб, хотите? Если вы любите рельефы, там есть несколько совершенно замечательных. Или предпочитаете Серапеум? Это далековато, но...
— Не такая уж я любительница глубоких и темных подземелий.
Я сказала это не думая, но, сказав, пожалела, что поступила неосторожно, даже если речь шла о таком доброжелательном человеке, как Элис. Она не стала развивать эту тему, просто кивнула.
К тому времени как Элис закончила экскурсию по окрестным достопримечательностям под палящим солнцем, предпринятую специально для меня, мое отношение к темным подземельям, куда не проникает солнце, стало более благосклонным. Но когда мы собрались у автобуса, я увидела, что не только у меня красное, вспотевшее лицо и изнуренный вид. Группа, посетившая пирамиду, выглядела не лучше моего. Тем не менее они были явно довольны. Свит до небес превозносил лекторское искусство Фейсала, а Брайт не переставая согласно кивал и широко улыбался. Я не без удовольствия отметила, что Луизины покрывала превратились в лохмотья, должно быть, кто-то на них наступил.
Откинувшись в кресле в кондиционированном комфорте автобуса, я пыталась сосредоточиться на проплывающем мимо экзотическом пейзаже — золотистая в лучах уходящего солнца Ступенчатая пирамида, зеленые поля люцерны и овощей, босоногие ребятишки, улыбающиеся и машущие руками вслед нам, неверным иностранцам... Но в голове у меня была мешанина бессвязных впечатлений. «Ступенчатая пирамида имеет двести четыре фута в высоту... Вы нравитесь Лэрри, потому что относитесь к нему как к нормальному человеку... О боги подземного царства, примите этого фараона с миром... Бедная милая дама постоянно переедала...»
Джен не притворялась. Кое-какие неприятные доказательства тому все еще оставались на моем костюме. Неужели Джон действительно так далеко зашел, что решил, несмотря ни на что, претворить в жизнь свой план? Я не без оснований была уверена, что Каирский музей пока не тронут; если Джон собирался провести мероприятие только через три недели, он не мог так быстро перестроиться. Как бы то ни было (убеждала я себя), я выполнила свою задачу в качестве скромного шпиона. Свит и Брайт знали, что Джон — тот человек, за которым они охотятся. Я дала им это понять настолько ясно, насколько позволяли обстоятельства, они не могли не сообразить, что я имела в виду. Теперь от меня больше ничего не зависело; не требовать же, чтобы я добровольно встала на защиту Каирского музея с шестизарядными револьверами в обеих руках!
Первым, кого я увидела, поднимаясь по трапу, был Джон. Он стоял, опершись на перила, с сигаретой в руке. Ветер элегантно трепал его кудри, рубашка была свежей и чистой словно только что выпавший снег, и он смотрел на запыленную, обгоревшую, ковыляющую братию с добродушной снисходительностью.
— Гораздо лучше! — крикнул он в ответ на чей-то вопрос, скорее всего Фейсала, уж во всяком случае, не мой — я просто потеряла дар речи. — Врачи сказали, что беспокоиться не о чем. — Он перевел на меня взгляд своих голубых, ничего не выражающих глаз и добавил: — Я уверен, что вы хотели узнать об этом как можно раньше.
Засим он удалился, оставив меня барахтаться, как выразилась бы Луиза Фенклифф, в кипящем потоке бурных и противоречивых чувств. Главным среди них был гнев.
Я выудила Сьюзи из группы пассажиров, стоявших на палубе в очереди за ключами от своих кают.
— Вам лучше показаться доктору, по-моему, вы обгорели, — резко заявила я.
Ее это немало удивило:
— Неужели заметно? Мне совсем не больно.
— Спина у вас багровая. — Это было некоторым преувеличением, но кожа ее на всех многочисленных щедро открытых солнцу местах действительно покраснела.
Сила моей воли (или что-то другое) возымели действие: Сьюзи позволила сопроводить себя в докторский кабинет.
Картер с лихвой отрабатывал свою поездку; его дергали двадцать четыре часа в сутки на теплоходе и на берегу. Его можно было отловить в кабинете лишь сразу после экскурсий: в это время он принимал «получивших незначительные травмы». Звучит не слишком приятно, поначалу подумала я, но, увидев колдобины, по которым приходилось ходить, и почувствовав огненный жар здешнего солнца, поняла, что людям действительно может понадобиться врачебная помощь в связи с перегревом или вывихом щиколоток. Медицинский кабинет производил впечатление: безукоризненно чистый и прекрасно оснащенный. В глубине имелось еще одно, запирающееся на ключ помещение для хранения медикаментов.
Пока Картер осматривал Сьюзи, я поинтересовалась здоровьем Джен. Доктор раздраженно ответил:
— Да ни черта у нее нет, просто переедание и обычный в здешних местах совершенно безопасный вирус. — Похоже, самолюбие доктора было серьезно уязвлено, и я догадывалась, кто тому виной. — Ей удалось уговорить своего придирчивого сына вернуться на теплоход, в конце концов он согласился, но прежде осмотрел каждый уголок в больнице и допросил весь персонал.
— Значит, вы вернулись вместе?
— Да. Если хотите знать мое мнение, миссис Тригарт с облегчением избавилась от него, теперь она сможет хоть несколько дней провести в тишине и покое. Ну что ж, Сьюзи, вы в прекрасной форме, если позволите так сказать; намажьтесь на ночь этой мазью и несколько дней прикрывайтесь от солнца.
Значит, вон оно как! У Джона, стало быть, не было возможности с кем бы то ни было переговорить, если только один из больничных служащих не является его сообщником. Я надеялась, что не является.
Я пока ничего не оставляла в сейфе, но, открыв его, нашла послание для себя. Краткое и категоричное: «Срочно доложите».
Смяв записку, я бросила ее в корзину для бумаг. Если Буркхардт, будь он неладен, желает быть таким дьявольски таинственным и так печется о безопасности, ему, проклятие, придется хорошенько подождать, пока я получше подготовлюсь. Тем более что Свиту и Брайту я уже доложила.
Только встав под душ и ощутив приятное прикосновение горячих струй к ноющему телу, я поняла, как устала. Мышцы мои были напряжены скорее из-за стресса, чем от физического переутомления: весь день я была на грани срыва. Как заботливо со стороны Джона — постараться успокоить меня «как можно скорее»... Черт бы побрал его высокомерие!
Сегодня вечером можно обойтись менее официальным туалетом, подумала я и скользнула в хлопчатобумажную юбку. К ней я надела блузку без рукавов. Все остальные тоже слишком устали, чтобы наряжаться. Программа и впрямь оказалась суровой, следующий день обещал быть таким же насыщенным и трудным: предстояли экскурсии в Медум и Фаюм. Я поймала себя на том, что с надеждой жду вторника, когда мы весь день проведем в пути. Времени на то, чтобы отдохнуть на балкончике или воспользоваться широким спектром услуг, предоставляемых на теплоходе (парикмахерская, магазин, гимнастический зал и бассейн), у меня уже не хватило.
Прибыв в салон как раз вовремя, я застала всех за обсуждением изменений в программе, о которых сообщалось в информационном листке на доске объявлений. Медум и еще две экскурсии были отложены, их предполагалось провести на обратном пути, мы же по новому расписанию следовали прямиком в Амарну.
Большинству членов группы это, кажется, было безразлично, но несколько человек горько сетовали: пожилая супружеская пара из Сан-Франциско — просто потому, что они были хроническими жалобщиками, Луиза — потому, что хотела использовать Медум в качестве места действия своего нового романа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63