Впрочем, бутылка стала появляться в баре Джерси только после того, как Огастус объявил о своей помолвке с Грейс — копией Джерси в соответствующем возрасте и, естественно, лет на двадцать моложе ее. Тогда Джерси улетела со мной в Айдахо, чтобы посоветоваться с вдовствующим отшельником, дядей Эрнестом, о финансовых делах: мой отец вложил все ее бывшие музыкальные доходы в свои предприятия, что также являлось родовой чертой мужской половины семьи Бен. И к всеобщему удивлению, Джерси и Эрнест полюбили друг друга.
И вот я, девчушка, воспитанная в Париже, подобно Элоизе, и пристрастившаяся к печеночному паштету еще до того, как научилась выговаривать по-французски pate de foie gras, вдруг попала в совершенно неведомую мне обстановку, которую те-
перь — спустя почти двадцать лет — считаю своим родным домом.
В общем, казалось бы, странный вопрос отца был вполне естественным и уместным. Моя мать, вышедшая замуж последовательно за двух братьев, на самом деле не пила, пока был жив Эрнест. Однако, зная о ее склонности, Эрнест оставил все деньги Сэму с условием позаботиться о ней и обо мне так, «как он сочтет наилучшим». А теперь умер и Сэм. По всей вероятности, его смерть сделала меня миллионершей.
Дядя Эрнест умер семь лет назад, когда я училась в университете, и с тех пор никто из нас не видел Сэма. Он просто исчез. Мы с Джерси ежемесячно получали наши чеки. Она свои пропивала, а у меня рос счет в банке. Между тем я решилась на нечто радикальное, на что никогда не решалась женская половина семьи Бен. Я поступила на службу.
И вот, когда я устроилась на работу в отдел ядерной безопасности Айдахского центра, то вновь услышала Сэма. Он позвонил мне прямо в отдел, хотя бог знает как он узнал, где я нахожусь.
— Привет, Умница, — сказал Сэм (так он называл меня с детства). — Ты нарушила семейные традиции. Не прозвучало ли в родственном хоре каких-нибудь слишком высоких или неверных нот?
— «Порядочной девушке не пристало кривляться на порочной сцене», — сама собой всплыла цитата из моего поневоле обширного музыкального репертуара. Как же я была счастлива услышать его голос! — Где ты пропадал все эти годы, мой кровный брат? Как я догадываюсь, тебе не нужно гнуть спину за зарплату, раз ты заделался постоянным семейным благотворителем. Спасибо за чеки.
— Вообще-то, — поправил меня Сэм, — я гну спину на разнообразные управления, которые предпочитают оставаться в тени. Я занимаюсь работой, которую, кроме меня, никто не может выполнять — разве что мои будущие ученики и последователи. Может, когда-нибудь и ты присоединишься к одной рискованной авантюре?
И после этого туманного намека на совместную работу я ничего больше не слышала о Сэме, пока мне не позвонил его душеприказчик.
Я вдруг осознала, что колеса начали пробуксовывать в снегу. Машину явно заносило куда-то в сторону.
Ощутив прилив адреналина, я вцепилась в рулевое колесо и, надавив на него всем своим весом, вернула эту тяжеленную стальную махину с обочины обратно на трассу. Но теперь она неуправляемо неслась к другой обочине.
Черт возьми, меня совершенно не привлекала ни одна из обочин! Все вокруг было занесено снегом. Кромешная тьма и такая густая метель, что не видно даже края дороги — а вдруг за ним отвесный склон? С какой-то отстраненностью я мысленно слышала собственные крики, доносившиеся как будто из глубокой шахты: «Дура! Дура!» — и одновременно напряженно пыталась вспомнить, когда же я проехала мимо последнего фонаря в этом первозданном хаосе. Пятьдесят миль назад? Или все сто?
Панические мысли кружились у меня в голове, но благодаря тому, что человеческие создания снабжены двумя сигнальными системами, я умудрялась худо-бедно координировать свои движения, держа под контролем поведение машины. Точно чертик на ниточке, я отчаянно крутила руль в разные стороны, изо всех сил стараясь остаться на трассе и представляя, что меня несет пара лыж — или что-то вроде глиссера — по этому свежевыпавшему снегу, успевшему образовать податливый поверхностный слой над нижним, смертельно опасным уровнем ледяной корки, не уступающей в твердости алмазу.
Казалось, прошла целая вечность до того, как я почувствовала, что выиграла этот поединок и ход моей тяжеловесной стальной громадины начал выравниваться. Дрожа как осиновый лист, я осторожно снизила скорость миль до тридцати. Потом, переведя дух, вновь слегка увеличила ее, зная как любая жительница горных районов, что в такую метель нельзя останавливаться, иначе можно завязнуть в снегу окончательно.
Машина вновь послушно несла меня в черную пустынную ночь, и я, вознося к небесам благодарственные молитвы, отвесила сама себе пару сильных пощечин и открыла окно, впустив в салон снежный вихрь. Снежные иголки вонзились мне в лицо. Сделав большой глоток ледяного воздуха, я задержала дыхание. Глаза начали гореть и слезиться, и я протерла их тыльной стороной перчатки, потом сорвала лыжную шапочку и тряхнула головой, позволяя волосам присоединиться к дикому снежному кружению, завладевшему всем салоном и взметнувшему даже спокойно лежавшие газеты. Закрыв наконец окно, я вернулась к реальности, вполне отрезвленная. Что же, черт побери, со мной произошло?
Разумеется, я понимала, что произошло. Умер Сэм, и я с трудом представляла себе жизнь на этой планете без него. «Вне себя» от горя — так можно было бы описать мое состояние с некой шизофренической точки зрения. Хотя я мало видела или слышала Сэма за последние семь лет, но неизменно чувствовала его сопричастность ко всей моей жизни. В известном смысле он оставался единственным по-настоящему родственным мне человеком. Я вдруг впервые осознала, что в его отсутствие постоянно мысленно разговаривала с ним. А теперь мне даже мысленно не с кем будет поговорить.
И все-таки я еще не готова была присоединиться к счастливой загробной жизни Сэма. Во всяком случае, не из-за того, что на этой ночной дороге не выдержала проверки на умственные способности. Именно в этот момент сквозь кружевной снежный занавес я разглядела вдалеке туманное свечение. Достаточно протяженное, чтобы оказаться городом за пределами огромной высокогорной пустыни. Похоже, я добралась до дома.
Однако приключения еще не закончились.
Я затормозила на дороге рядом с домом, в цокольном этаже которого находились мои прелестные апартаменты, и в полном изнеможении и расстройстве посмотрела на подъездную аллею. Она бесследно исчезла, исчезла под взбитыми снежными сливками, поднимавшимися выше окон моего этажа. Видимо, после долгой и изматывающей крутой поездки мне еще придется заняться раскопками, чтобы просто добраться до дома, не говоря уже о попадании в саму квартиру. Конечно, я сама виновата, нечего было снимать дешевое жилье в этом дурацком айдахском подвале.
Выключив зажигание, я в мрачном молчании поглядывала на крутой склон, где обычно проходила подъездная аллея, и пыталась придумать, что лучше предпринять в данном случае. Как у всех жителей горных районов, в багажнике у меня имелся запас средств первой необходимости на все времена года: песок, соль и вода, теплая одежда, непромокаемая обувь, костровой набор, аварийный стартер, веревки и тросы — но только не лопата. Впрочем, даже с ее помощью мне не под силу было расчистить снежные заносы, чтобы проехать к дому на машине.
В бессмысленном оцепенении я наблюдала, как кружащиеся снежинки тихо опускаются на ветровое стекло. Сэм сказал бы сейчас что-нибудь забавное. Или, может, выпрыгнул бы из машины и начал танцевать на снегу — снежный танец, как бы присоединяясь к этой божественной стихии…
Встряхнув головой, я попыталась вернуться к жизни. Снизу из моего подвала доносились телефонные звонки. В доме не заметно было никаких признаков жизни — видимо, мой чудаковатый, хотя и обожаемый домовладелец-мормон отправился в горы, решив первым прокатиться по свежему снежку, или в храм, помолиться о том, чтобы подъездная аллея сама расчистилась.
Мне ужасно не хотелось продираться по глубокому снегу, и я поняла, что лыжи являются единственным средством для продвижения от машины к дому. К счастью, легкие вездеходные ботинки и лыжи лежали в багажнике вместе с прочими спасательными приспособлениями. Оставалось только прикинуть, где же примерно начинается подъездная аллея. Не хотелось бы провалиться в зияющую пропасть нашей лужайки, почти неразличимой сейчас под снежным завалом, но смертельно бездонной, почти как зыбучие пески. К тому же я вынуждена была бросить машину на ночь прямо на трассе, откуда она, вероятно, тоже исчезнет, если я не успею спасти ее прежде, чем поутру тут проедут снегоочистители.
Я вылезла из машины, достала из багажника лыжи и брезентовый рюкзачок с кое-какими вещичками, который надеялась дотащить на своих плечах, и поставила все на дорогу. Нырнув глубже в недра машины за ботинками, я заметила через боковое окно свой почтовый ящик, опознав его по яркому флажку, беспечно болтавшемуся на ветру, и вдруг вспомнила, что, спешно уезжая на похороны, забыла приостановить доставку почты. Я захлопнула дверцу багажника и, держась за его ручку, чтобы не упасть, другой рукой смахнула с ящика снежный сугробик и извлекла накопившуюся за неделю почту. Ее оказалось невероятно много. Тогда я отпустила дверную ручку и потянулась за рюкзаком, нечаянно отступив немного в сторону от машины.
При первом же шаге я по пояс провалилась в снег и продолжала погружаться все глубже. Чувствуя, как меня охватывает страх, я попыталась справиться с паникой. Я знала, что если начну метаться, то стану лишь быстрее тонуть. Достаточно долго прожив в этих краях, я не раз слышала о людях, которые задохнулись, погрузившись в бездонный снег, где уже не могли пошевелить ни рукой, ни ногой ради собственного спасения. Второе, что пришло в голову, когда я начала тонуть, это что я уехала на похороны без особого шума, просто сказав шефу, что умер один из моих родственников, и оставив туманную записку домовладельцу. Так что, даже если найдут-таки мой автомобиль, вполне возможно, что меня саму никто не найдет до весенней оттепели!
Я зашвырнула бесполезную пачку почты подальше под машину, рассудив, что так ее хотя бы не занесет снегом. Потом, умудрившись зацепиться локтем за твердую поверхность и загребая другой рукой, я сумела извернуться и выбросила обе руки вперед, на дорогу. Подтягиваясь на руках вверх, я чувствовала себя так, словно вылезаю из бассейна с пятидесятифунтовой гирей на ногах: это усилие лишило меня последних остатков энергии. Распластавшись на снегу рядом с машиной, я лежала, дрожа от страха и изнеможения. Но пролежала я недолго; вскоре снег, налипший на мою недостаточно непромокаемую одежду за время купания в сугробе, растаял, и холод пробрался внутрь.
С трудом поднявшись на ноги, я рывком открыла дверцу машины. Замерзшая, мокрая, совершенно измученная, я была зла на саму себя. Разве рассказ Джека Лондона «Костер» не является обязательным чтением для живущих в горах детей? В нем речь идет о парне, который, невзирая на умные советы, пошел в тундру в жуткий мороз. Он замерз до смерти. Очень медленно. Подобная смерть не входила в мои планы.
Я вытащила из машины вездеходные ботинки, зашнуровала их непослушными пальцами в мокрых перчатках, нацепила свои длинные и легкие норвежские лыжи, сунула почту в рюкзак, закинула его за спину и съехала к задней двери. Зачем я вообще полезла за этой почтой? Она спокойно могла бы полежать в ящике до утра.
Телефон зазвонил вновь, когда я, сбросив лыжи, распахнула дверь и вместе с кучей снега почти свалилась вниз по ступенькам, ведущим в мою уютную подземную крепость. По крайней мере, она была уютной, когда неделю назад я уезжала отсюда.
Я зажгла свет и увидела обледеневшее окно и морозные узоры на зеркалах и застекленных фотографиях, навевающие воспоминания о «Докторе Живаго».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
И вот я, девчушка, воспитанная в Париже, подобно Элоизе, и пристрастившаяся к печеночному паштету еще до того, как научилась выговаривать по-французски pate de foie gras, вдруг попала в совершенно неведомую мне обстановку, которую те-
перь — спустя почти двадцать лет — считаю своим родным домом.
В общем, казалось бы, странный вопрос отца был вполне естественным и уместным. Моя мать, вышедшая замуж последовательно за двух братьев, на самом деле не пила, пока был жив Эрнест. Однако, зная о ее склонности, Эрнест оставил все деньги Сэму с условием позаботиться о ней и обо мне так, «как он сочтет наилучшим». А теперь умер и Сэм. По всей вероятности, его смерть сделала меня миллионершей.
Дядя Эрнест умер семь лет назад, когда я училась в университете, и с тех пор никто из нас не видел Сэма. Он просто исчез. Мы с Джерси ежемесячно получали наши чеки. Она свои пропивала, а у меня рос счет в банке. Между тем я решилась на нечто радикальное, на что никогда не решалась женская половина семьи Бен. Я поступила на службу.
И вот, когда я устроилась на работу в отдел ядерной безопасности Айдахского центра, то вновь услышала Сэма. Он позвонил мне прямо в отдел, хотя бог знает как он узнал, где я нахожусь.
— Привет, Умница, — сказал Сэм (так он называл меня с детства). — Ты нарушила семейные традиции. Не прозвучало ли в родственном хоре каких-нибудь слишком высоких или неверных нот?
— «Порядочной девушке не пристало кривляться на порочной сцене», — сама собой всплыла цитата из моего поневоле обширного музыкального репертуара. Как же я была счастлива услышать его голос! — Где ты пропадал все эти годы, мой кровный брат? Как я догадываюсь, тебе не нужно гнуть спину за зарплату, раз ты заделался постоянным семейным благотворителем. Спасибо за чеки.
— Вообще-то, — поправил меня Сэм, — я гну спину на разнообразные управления, которые предпочитают оставаться в тени. Я занимаюсь работой, которую, кроме меня, никто не может выполнять — разве что мои будущие ученики и последователи. Может, когда-нибудь и ты присоединишься к одной рискованной авантюре?
И после этого туманного намека на совместную работу я ничего больше не слышала о Сэме, пока мне не позвонил его душеприказчик.
Я вдруг осознала, что колеса начали пробуксовывать в снегу. Машину явно заносило куда-то в сторону.
Ощутив прилив адреналина, я вцепилась в рулевое колесо и, надавив на него всем своим весом, вернула эту тяжеленную стальную махину с обочины обратно на трассу. Но теперь она неуправляемо неслась к другой обочине.
Черт возьми, меня совершенно не привлекала ни одна из обочин! Все вокруг было занесено снегом. Кромешная тьма и такая густая метель, что не видно даже края дороги — а вдруг за ним отвесный склон? С какой-то отстраненностью я мысленно слышала собственные крики, доносившиеся как будто из глубокой шахты: «Дура! Дура!» — и одновременно напряженно пыталась вспомнить, когда же я проехала мимо последнего фонаря в этом первозданном хаосе. Пятьдесят миль назад? Или все сто?
Панические мысли кружились у меня в голове, но благодаря тому, что человеческие создания снабжены двумя сигнальными системами, я умудрялась худо-бедно координировать свои движения, держа под контролем поведение машины. Точно чертик на ниточке, я отчаянно крутила руль в разные стороны, изо всех сил стараясь остаться на трассе и представляя, что меня несет пара лыж — или что-то вроде глиссера — по этому свежевыпавшему снегу, успевшему образовать податливый поверхностный слой над нижним, смертельно опасным уровнем ледяной корки, не уступающей в твердости алмазу.
Казалось, прошла целая вечность до того, как я почувствовала, что выиграла этот поединок и ход моей тяжеловесной стальной громадины начал выравниваться. Дрожа как осиновый лист, я осторожно снизила скорость миль до тридцати. Потом, переведя дух, вновь слегка увеличила ее, зная как любая жительница горных районов, что в такую метель нельзя останавливаться, иначе можно завязнуть в снегу окончательно.
Машина вновь послушно несла меня в черную пустынную ночь, и я, вознося к небесам благодарственные молитвы, отвесила сама себе пару сильных пощечин и открыла окно, впустив в салон снежный вихрь. Снежные иголки вонзились мне в лицо. Сделав большой глоток ледяного воздуха, я задержала дыхание. Глаза начали гореть и слезиться, и я протерла их тыльной стороной перчатки, потом сорвала лыжную шапочку и тряхнула головой, позволяя волосам присоединиться к дикому снежному кружению, завладевшему всем салоном и взметнувшему даже спокойно лежавшие газеты. Закрыв наконец окно, я вернулась к реальности, вполне отрезвленная. Что же, черт побери, со мной произошло?
Разумеется, я понимала, что произошло. Умер Сэм, и я с трудом представляла себе жизнь на этой планете без него. «Вне себя» от горя — так можно было бы описать мое состояние с некой шизофренической точки зрения. Хотя я мало видела или слышала Сэма за последние семь лет, но неизменно чувствовала его сопричастность ко всей моей жизни. В известном смысле он оставался единственным по-настоящему родственным мне человеком. Я вдруг впервые осознала, что в его отсутствие постоянно мысленно разговаривала с ним. А теперь мне даже мысленно не с кем будет поговорить.
И все-таки я еще не готова была присоединиться к счастливой загробной жизни Сэма. Во всяком случае, не из-за того, что на этой ночной дороге не выдержала проверки на умственные способности. Именно в этот момент сквозь кружевной снежный занавес я разглядела вдалеке туманное свечение. Достаточно протяженное, чтобы оказаться городом за пределами огромной высокогорной пустыни. Похоже, я добралась до дома.
Однако приключения еще не закончились.
Я затормозила на дороге рядом с домом, в цокольном этаже которого находились мои прелестные апартаменты, и в полном изнеможении и расстройстве посмотрела на подъездную аллею. Она бесследно исчезла, исчезла под взбитыми снежными сливками, поднимавшимися выше окон моего этажа. Видимо, после долгой и изматывающей крутой поездки мне еще придется заняться раскопками, чтобы просто добраться до дома, не говоря уже о попадании в саму квартиру. Конечно, я сама виновата, нечего было снимать дешевое жилье в этом дурацком айдахском подвале.
Выключив зажигание, я в мрачном молчании поглядывала на крутой склон, где обычно проходила подъездная аллея, и пыталась придумать, что лучше предпринять в данном случае. Как у всех жителей горных районов, в багажнике у меня имелся запас средств первой необходимости на все времена года: песок, соль и вода, теплая одежда, непромокаемая обувь, костровой набор, аварийный стартер, веревки и тросы — но только не лопата. Впрочем, даже с ее помощью мне не под силу было расчистить снежные заносы, чтобы проехать к дому на машине.
В бессмысленном оцепенении я наблюдала, как кружащиеся снежинки тихо опускаются на ветровое стекло. Сэм сказал бы сейчас что-нибудь забавное. Или, может, выпрыгнул бы из машины и начал танцевать на снегу — снежный танец, как бы присоединяясь к этой божественной стихии…
Встряхнув головой, я попыталась вернуться к жизни. Снизу из моего подвала доносились телефонные звонки. В доме не заметно было никаких признаков жизни — видимо, мой чудаковатый, хотя и обожаемый домовладелец-мормон отправился в горы, решив первым прокатиться по свежему снежку, или в храм, помолиться о том, чтобы подъездная аллея сама расчистилась.
Мне ужасно не хотелось продираться по глубокому снегу, и я поняла, что лыжи являются единственным средством для продвижения от машины к дому. К счастью, легкие вездеходные ботинки и лыжи лежали в багажнике вместе с прочими спасательными приспособлениями. Оставалось только прикинуть, где же примерно начинается подъездная аллея. Не хотелось бы провалиться в зияющую пропасть нашей лужайки, почти неразличимой сейчас под снежным завалом, но смертельно бездонной, почти как зыбучие пески. К тому же я вынуждена была бросить машину на ночь прямо на трассе, откуда она, вероятно, тоже исчезнет, если я не успею спасти ее прежде, чем поутру тут проедут снегоочистители.
Я вылезла из машины, достала из багажника лыжи и брезентовый рюкзачок с кое-какими вещичками, который надеялась дотащить на своих плечах, и поставила все на дорогу. Нырнув глубже в недра машины за ботинками, я заметила через боковое окно свой почтовый ящик, опознав его по яркому флажку, беспечно болтавшемуся на ветру, и вдруг вспомнила, что, спешно уезжая на похороны, забыла приостановить доставку почты. Я захлопнула дверцу багажника и, держась за его ручку, чтобы не упасть, другой рукой смахнула с ящика снежный сугробик и извлекла накопившуюся за неделю почту. Ее оказалось невероятно много. Тогда я отпустила дверную ручку и потянулась за рюкзаком, нечаянно отступив немного в сторону от машины.
При первом же шаге я по пояс провалилась в снег и продолжала погружаться все глубже. Чувствуя, как меня охватывает страх, я попыталась справиться с паникой. Я знала, что если начну метаться, то стану лишь быстрее тонуть. Достаточно долго прожив в этих краях, я не раз слышала о людях, которые задохнулись, погрузившись в бездонный снег, где уже не могли пошевелить ни рукой, ни ногой ради собственного спасения. Второе, что пришло в голову, когда я начала тонуть, это что я уехала на похороны без особого шума, просто сказав шефу, что умер один из моих родственников, и оставив туманную записку домовладельцу. Так что, даже если найдут-таки мой автомобиль, вполне возможно, что меня саму никто не найдет до весенней оттепели!
Я зашвырнула бесполезную пачку почты подальше под машину, рассудив, что так ее хотя бы не занесет снегом. Потом, умудрившись зацепиться локтем за твердую поверхность и загребая другой рукой, я сумела извернуться и выбросила обе руки вперед, на дорогу. Подтягиваясь на руках вверх, я чувствовала себя так, словно вылезаю из бассейна с пятидесятифунтовой гирей на ногах: это усилие лишило меня последних остатков энергии. Распластавшись на снегу рядом с машиной, я лежала, дрожа от страха и изнеможения. Но пролежала я недолго; вскоре снег, налипший на мою недостаточно непромокаемую одежду за время купания в сугробе, растаял, и холод пробрался внутрь.
С трудом поднявшись на ноги, я рывком открыла дверцу машины. Замерзшая, мокрая, совершенно измученная, я была зла на саму себя. Разве рассказ Джека Лондона «Костер» не является обязательным чтением для живущих в горах детей? В нем речь идет о парне, который, невзирая на умные советы, пошел в тундру в жуткий мороз. Он замерз до смерти. Очень медленно. Подобная смерть не входила в мои планы.
Я вытащила из машины вездеходные ботинки, зашнуровала их непослушными пальцами в мокрых перчатках, нацепила свои длинные и легкие норвежские лыжи, сунула почту в рюкзак, закинула его за спину и съехала к задней двери. Зачем я вообще полезла за этой почтой? Она спокойно могла бы полежать в ящике до утра.
Телефон зазвонил вновь, когда я, сбросив лыжи, распахнула дверь и вместе с кучей снега почти свалилась вниз по ступенькам, ведущим в мою уютную подземную крепость. По крайней мере, она была уютной, когда неделю назад я уезжала отсюда.
Я зажгла свет и увидела обледеневшее окно и морозные узоры на зеркалах и застекленных фотографиях, навевающие воспоминания о «Докторе Живаго».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101