Скромный, мол, труженик. Как прознали, что он настоящий герой, стали приглашать на всякие торжества... Здесь перевод, - показала старушка на листок. - Мне с газетой прислали...
- Как же Герман попал в Таджикистан?
- А бог его знает! Главное - жив! Я так разволновалась, так разволновалась, хотела даже ехать к нему. Муж говорит: напиши сначала, всякое бывает, столько лет прошло... И как в воду глядел. Написала я в ту таджикскую газету, чтобы мое письмо Герману передали. А сама прямо извелась вся, дожидаясь ответа... И дождалась. - Урбанович вздохнула, дала Коршунову письмо. - Даже не удосужился своей рукой, на машинке отстукал...
"Здравствуй, Маша! - читал Юрий Александрович. - С чего это ты вдруг вспомнила обо мне? Когда я в сорок седьмом - сорок восьмом годах валялся по больницам, почему-то никто из родных не побеспокоился. А ведь я тогда, можно сказать, чудом с того света выбрался. Когда наш плот налетел на камни и нас с Олесем смыло волной, меня выбросило на берег, и я потерял сознание. Хорошо, подобрал меня участливый человек, дотащил до поселка. Руки-ноги у меня были обморожены. Ко всему прочему заболел менингитом, то есть воспалением мозга. Теперь совсем не могу переносить холода. До сих пор мучают головные боли и с памятью неважно. Пишу я тебе потому, что обидно. Чужие люди заботились обо мне, а родные даже не удосужились узнать, жив я или нет. Я знаю, в то время всем приходилось туго, но что пережил я, не пожелаю никому. Когда вышел из больницы, прямо с голоду помирал. Но свет не без добрых людей, не дали помереть. Ну да ладно. Не хотелось ворошить прошлое, но твое письмо заставило. Осуждать тебя не берусь. Наверно, правильно говорят: своя рубашка ближе к телу. Однако после всего, что я испытал, поддерживать какие-то отношения с теми, кто бросил меня в трудную минуту, не могу. Надеюсь, что поймешь меня правильно. Герман".
Коршунов вернул письмо старушке.
- Господи! - сказала она. - Если бы я знала, в какой он больнице! Хоть на край света пошла бы. - Старушка покачала головой. - Подумать только, как может болезнь перевернуть человека! Всегда был такой нежный, ласковый, душевный. Любил меня, как родную сестру. И вдруг так ожесточился...
...О том, почему с Боржанским произошла разительная перемена, и зашел прежде всего разговор у Гранской, когда Коршунов вернулся в Зорянск.
- Мария Максимовна - единственная родственница, оставшаяся в живых! удивлялся старший лейтенант. - Даже не захотел разобраться...
- Видно, сильно обиделся, - сказала Инга Казимировна. - Или болезнь подействовала. А потом, Юрий Александрович, не всякий выдерживает испытание медными трубами.
- Вы имеете в виду славу?
- Вот именно, - кивнула Гранская. - В газетах хвалят, в президиум сажают...
- Вполне может быть, - согласился инспектор. - Но у меня есть кое-какие сомнения. К примеру, почему Урбанович не признала Боржанского по фотографии? Теперешнего.
- Ну, это объяснить не так трудно. Когда она видела его в последний раз?
- Тридцать пять лет назад.
- Я недавно встретила сокурсника, с которым не виделась лет пятнадцать. И не узнала. Всегда стройный, шевелюра - ни одна расческа не брала. А теперь живот свисает через ремень, тройной подбородок и волос осталось, как говорится, на одну драку. И это за каких-нибудь пятнадцать лет! А тут - тридцать пять. Только когда видишь человека каждый день, кажется, что он все тот же...
Видимо, доводы Гранской не очень-то убедили старшего лейтенанта, потому что он продолжал:
- А как же витилиго? Вы ведь видели Боржанского?
- Мельком.
- И никаких пятен на лице или на руках не заметили?
- Вроде бы нет...
- Вот именно, - многозначительно произнес Коршунов. - Я еще удивился: с такой болезнью надо беречься от солнца, а он живет на юге, любитель загара. Я специально поинтересовался у его участкового врача насчет витилиго. Тот говорит: никаких признаков.
- Может, вылечился, - высказала предположение Инга Казимировна.
- Да не вылечивается витилиго! - воскликнул инспектор. - Разве что произошло чудо!
- Возможно, ему-то как раз и повезло. Одному на десять тысяч!
Коршунов с сомнением покачал головой.
- Хорошо, Инга Казимировна, - сказал он, - еще одно. Почему Боржанский за столько лет ни разу не побывал в родных краях?.. Любого тянет туда, где прошло детство. К старости - тем паче. Помните нашего прежнего начальника милиции? Большую часть жизни прожил в Зорянске, а как только вышел на пенсию, уехал в свой аул. Оставил такую квартиру, друзей... Может, у Боржанского не обида на родных и земляков, а что-то другое?
- А где для этого другого более веские объяснения? - спросила следователь и как бы себе самой ответила: - Нет их у нас пока... Я тоже обо всем этом думала, но... - Гранская развела руками. - Теперь, Юрий Александрович, об истории на квартире Марчуков, - перешла она на другое. Как вы считаете, зачем Анегину понадобились те подсвечники?
- Ума не приложу, - сознался старший лейтенант. - Загадка... Марчук переплачивает матери Зубцова за них втридорога... Его жену из-за них избивают... Ясно одно: эти подсвечники представляют для них какую-то ценность.
- Какую именно - вот в чем вопрос! Может быть, заводская этикетка на тридцать девять рублей - камуфляж?
Инспектор пожал плечами.
- И как они очутились в гараже у Марчуков? - продолжала Гранская. Выходит, Марчук был в Южноморске после того, как сбежал от нас?
- А кто может поручиться, что это не другие подсвечники? - в свою очередь, спросил Коршунов.
- Тоже верно, - согласилась Инга Казимировна. - Возможно, и не те, что я видела у Марчука в "дипломате"... Возня вокруг них очень интересует Авдеева...
- Авдеева? - удивился Коршунов. - Из облпрокуратуры, что ли?
- А вы его не знаете? Теперь надзор за следствием по делу, которое мы ведем, поручен ему, - сказала Инга Казимировна.
* * *
Баринову нашли в цехе, когда она беседовала с одной из молоденьких работниц. Начальница цеха сказала, что журналистку просят срочно зайти к директору.
Возле здания администрации фабрики Флора увидела знакомый "рафик" и поняла: приехала съемочная группа.
В кабинете Зарембы уже восседали в креслах под фикусом режиссер телевидения Олег Стариков и оператор Костя Лядов.
Фадей Борисович угощал их традиционным кофе и попросил Баринову присоединиться к ним.
- Отснимем на одном дыхании, - продолжал разговор Стариков, когда Флора села в кресло. - Я кладу день на натуру, день - на отдельные эпизоды на фабрике, день - на общее торжество...
- Всего три дня? - удивился директор.
- Увы! Оператору, - кивнул режиссер на Лядова, - надо ехать на съемку фильма. А с другим снимать мне не хочется. Костя - ас!
- Понимаю, - кивнул Заремба. - Какие будут у вас просьбы?
- Будут, - сказал Стариков и стал загибать пальцы: - Первое транспорт.
- Обеспечим. Автобус и?..
- Легковую машину, - безапелляционно сказал режиссер. - Каждая минута съемок - на вес золота!
Последние слова произвели на Зарембу сильное впечатление. Он быстро поднялся с кресла, от чего оно отчаянно простонало, подскочил к своему столу и нажал кнопку звонка.
Секретарь показалась в дверях кабинета мгновенно, как кукушка из окошка на часах.
- Шофера автобуса и Витюню! - скомандовал Фадей Борисович.
Дверь бесшумно захлопнулась.
Когда те явились, Фадей Борисович познакомил их с режиссером и оператором телевидения, дал соответствующие указания.
Потом Флора со своими коллегами поехала на "Волге" директора в гостиницу. Олег и Костя остановились в "Азове". Это была самая лучшая гостиница в городе. Другие члены съемочной группы - звукооператор, ассистенты, осветители - в гостинице попроще.
- Ты действительно хочешь управиться за три дня? - спросила Флора в машине у Старикова.
- Могу и за два, - усмехнулся тот. - Не дрейфь, старуха, все будет о'кей!
- Ты не знаешь его хватку, - сказал Костя, который в кабинете у Зарембы не произнес ни слова.
Только теперь Флора обратила внимание на его красные глаза и подозрительно отекшее лицо.
- Пленки достаточно? - спросила Баринова.
- В обрез, - ответил Костя. - Это тебе не "Мосфильм". Для нас дубли роскошь...
- "Нагру" дали? - поинтересовалась Флора. Это был магнитофон, единственный на студии, который мог вести запись сразу с нескольких микрофонов. Из этого расчета она и построила кое-какие эпизоды в своем сценарии.
Олег снисходительно улыбнулся, а Костя заржал:
- Может, ты еще хочешь пленку "Кодак"?
- Но как же?.. - растерялась Флора.
- Будем снимать с одним микрофоном, - сказал Олег. - Сейчас у меня в номере составим план. Что, кого и где снимаем. Потом - проезды. Чтобы точно наметить географию... Проезды отснимем сегодня же. Вечером осмотрим объекты и помещения...
- Но у меня все записи в доме отдыха! - воскликнула Баринова.
- Привезешь, - невозмутимо сказал Стариков. - И просьба, вернее, совет: не суетись. Понимаю, твоя первая передача... А у меня - трудно сказать какая по счету. Что-нибудь соорудим. И еще будет лучшая передача года...
Подавленная безапелляционностью и напористостью Олега, Флора не знала, что и сказать.
- Друг, - неожиданно обратился к шоферу Костя, - где бы кружечку пивка перехватить?
- Тут недалеко, - откликнулся Виктор. - Свежее, холодненькое...
- У-у! - простонал от предвкушения удовольствия оператор. - Нам вчера такой прощальный банкет закатили, - признался он Бариновой, - как для иностранной делегации, ей-богу!
- Да, - подтвердил Олег. - Председатель колхоза - мировой мужик. Хлебосол, каких поискать...
Режиссера с оператором оставили возле пивного погребка, а Флора поехала в "Зеленый берег".
Состояние у нее было отчаянное. И не только потому, что Стариков ставил условие - снять все за три дня. Она не знала, кого снимать. Особенно отчетливо она осознала это, когда, прибыв в дом отдыха, схватилась за свои записи, которые вела изо дня в день, встречаясь и беседуя с различными работниками фабрики. И вот теперь, листая объемистый блокнот, почти весь исписанный мелким почерком, она обнаружила: если что ей и не удалось, так это найти настоящих героев для передачи.
Козолуп - погиб. Витюня попался на некрасивой истории с виноградом, да и вообще...
А другие?
Сколько времени, например, потрачено на Тараса Зозулю, фабричного Левшу? И что выяснилось?
Баринова пробежала глазами его историю, которую удалось выстроить из рассказов разных людей.
"Жил-был парень, - читала она свои записи, - с детства дружил с молотком, пилой, плоскогубцами, напильником и рубанком. Все, что попадало ему в руки, - проволока, деревяшка, фанера, кусок пластмассы, деталь от какого-нибудь механизма - с помощью фантазии превращалось в игрушку, полезную вещь. Тарас родился с шестым чувством, имя которому мастерство! А оно всегда чуждо корысти и славе..."
Потом шло описание, как Зозуля, работая на других предприятиях, еще до сувенирной фабрики, никак не мог пристроить свои изобретения и рацпредложения. То в соавторы к нему набивалось множество людей, не имеющих отношения к выстраданному новшеству, и его фамилия терялась, пропадала в их числе. То его детище тонуло в ворохе бюрократических бумаг или напрочь застревало в машине волокиты. Короче, желание искать новое у Тараса постепенно исчезло.
И вот нашлись "добрые" люди. Евгений Иванович Анегин - один из них. Зозулю пригласили в СЭЦ на сувенирную фабрику. Начальник цеха назначил (конфиденциально, разумеется) ему твердую мзду за каждую творческую новинку. Никакой волокиты! Ваши идеи - наши деньги... Но!..
Вот в этом "но" и крылся секрет, почему Анегин сквозь пальцы смотрел на пьянство Тараса. В бризе автором почти всех предложений Зозули был признан... Евгений Иванович.
"Как же после этого говорить о специальном экспериментальном цехе во главе с его начальником?! - с отчаянием думала журналистка. - Рабочие после передачи будут смеяться. Анегин - липа!" Правда, эта информация не проверена, а когда о ней Баринова поделилась с директором фабрики, он заверил, что создаст авторитетную комиссию, разберется, и если сигнал подтвердится, то он примет самые решительные меры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
- Как же Герман попал в Таджикистан?
- А бог его знает! Главное - жив! Я так разволновалась, так разволновалась, хотела даже ехать к нему. Муж говорит: напиши сначала, всякое бывает, столько лет прошло... И как в воду глядел. Написала я в ту таджикскую газету, чтобы мое письмо Герману передали. А сама прямо извелась вся, дожидаясь ответа... И дождалась. - Урбанович вздохнула, дала Коршунову письмо. - Даже не удосужился своей рукой, на машинке отстукал...
"Здравствуй, Маша! - читал Юрий Александрович. - С чего это ты вдруг вспомнила обо мне? Когда я в сорок седьмом - сорок восьмом годах валялся по больницам, почему-то никто из родных не побеспокоился. А ведь я тогда, можно сказать, чудом с того света выбрался. Когда наш плот налетел на камни и нас с Олесем смыло волной, меня выбросило на берег, и я потерял сознание. Хорошо, подобрал меня участливый человек, дотащил до поселка. Руки-ноги у меня были обморожены. Ко всему прочему заболел менингитом, то есть воспалением мозга. Теперь совсем не могу переносить холода. До сих пор мучают головные боли и с памятью неважно. Пишу я тебе потому, что обидно. Чужие люди заботились обо мне, а родные даже не удосужились узнать, жив я или нет. Я знаю, в то время всем приходилось туго, но что пережил я, не пожелаю никому. Когда вышел из больницы, прямо с голоду помирал. Но свет не без добрых людей, не дали помереть. Ну да ладно. Не хотелось ворошить прошлое, но твое письмо заставило. Осуждать тебя не берусь. Наверно, правильно говорят: своя рубашка ближе к телу. Однако после всего, что я испытал, поддерживать какие-то отношения с теми, кто бросил меня в трудную минуту, не могу. Надеюсь, что поймешь меня правильно. Герман".
Коршунов вернул письмо старушке.
- Господи! - сказала она. - Если бы я знала, в какой он больнице! Хоть на край света пошла бы. - Старушка покачала головой. - Подумать только, как может болезнь перевернуть человека! Всегда был такой нежный, ласковый, душевный. Любил меня, как родную сестру. И вдруг так ожесточился...
...О том, почему с Боржанским произошла разительная перемена, и зашел прежде всего разговор у Гранской, когда Коршунов вернулся в Зорянск.
- Мария Максимовна - единственная родственница, оставшаяся в живых! удивлялся старший лейтенант. - Даже не захотел разобраться...
- Видно, сильно обиделся, - сказала Инга Казимировна. - Или болезнь подействовала. А потом, Юрий Александрович, не всякий выдерживает испытание медными трубами.
- Вы имеете в виду славу?
- Вот именно, - кивнула Гранская. - В газетах хвалят, в президиум сажают...
- Вполне может быть, - согласился инспектор. - Но у меня есть кое-какие сомнения. К примеру, почему Урбанович не признала Боржанского по фотографии? Теперешнего.
- Ну, это объяснить не так трудно. Когда она видела его в последний раз?
- Тридцать пять лет назад.
- Я недавно встретила сокурсника, с которым не виделась лет пятнадцать. И не узнала. Всегда стройный, шевелюра - ни одна расческа не брала. А теперь живот свисает через ремень, тройной подбородок и волос осталось, как говорится, на одну драку. И это за каких-нибудь пятнадцать лет! А тут - тридцать пять. Только когда видишь человека каждый день, кажется, что он все тот же...
Видимо, доводы Гранской не очень-то убедили старшего лейтенанта, потому что он продолжал:
- А как же витилиго? Вы ведь видели Боржанского?
- Мельком.
- И никаких пятен на лице или на руках не заметили?
- Вроде бы нет...
- Вот именно, - многозначительно произнес Коршунов. - Я еще удивился: с такой болезнью надо беречься от солнца, а он живет на юге, любитель загара. Я специально поинтересовался у его участкового врача насчет витилиго. Тот говорит: никаких признаков.
- Может, вылечился, - высказала предположение Инга Казимировна.
- Да не вылечивается витилиго! - воскликнул инспектор. - Разве что произошло чудо!
- Возможно, ему-то как раз и повезло. Одному на десять тысяч!
Коршунов с сомнением покачал головой.
- Хорошо, Инга Казимировна, - сказал он, - еще одно. Почему Боржанский за столько лет ни разу не побывал в родных краях?.. Любого тянет туда, где прошло детство. К старости - тем паче. Помните нашего прежнего начальника милиции? Большую часть жизни прожил в Зорянске, а как только вышел на пенсию, уехал в свой аул. Оставил такую квартиру, друзей... Может, у Боржанского не обида на родных и земляков, а что-то другое?
- А где для этого другого более веские объяснения? - спросила следователь и как бы себе самой ответила: - Нет их у нас пока... Я тоже обо всем этом думала, но... - Гранская развела руками. - Теперь, Юрий Александрович, об истории на квартире Марчуков, - перешла она на другое. Как вы считаете, зачем Анегину понадобились те подсвечники?
- Ума не приложу, - сознался старший лейтенант. - Загадка... Марчук переплачивает матери Зубцова за них втридорога... Его жену из-за них избивают... Ясно одно: эти подсвечники представляют для них какую-то ценность.
- Какую именно - вот в чем вопрос! Может быть, заводская этикетка на тридцать девять рублей - камуфляж?
Инспектор пожал плечами.
- И как они очутились в гараже у Марчуков? - продолжала Гранская. Выходит, Марчук был в Южноморске после того, как сбежал от нас?
- А кто может поручиться, что это не другие подсвечники? - в свою очередь, спросил Коршунов.
- Тоже верно, - согласилась Инга Казимировна. - Возможно, и не те, что я видела у Марчука в "дипломате"... Возня вокруг них очень интересует Авдеева...
- Авдеева? - удивился Коршунов. - Из облпрокуратуры, что ли?
- А вы его не знаете? Теперь надзор за следствием по делу, которое мы ведем, поручен ему, - сказала Инга Казимировна.
* * *
Баринову нашли в цехе, когда она беседовала с одной из молоденьких работниц. Начальница цеха сказала, что журналистку просят срочно зайти к директору.
Возле здания администрации фабрики Флора увидела знакомый "рафик" и поняла: приехала съемочная группа.
В кабинете Зарембы уже восседали в креслах под фикусом режиссер телевидения Олег Стариков и оператор Костя Лядов.
Фадей Борисович угощал их традиционным кофе и попросил Баринову присоединиться к ним.
- Отснимем на одном дыхании, - продолжал разговор Стариков, когда Флора села в кресло. - Я кладу день на натуру, день - на отдельные эпизоды на фабрике, день - на общее торжество...
- Всего три дня? - удивился директор.
- Увы! Оператору, - кивнул режиссер на Лядова, - надо ехать на съемку фильма. А с другим снимать мне не хочется. Костя - ас!
- Понимаю, - кивнул Заремба. - Какие будут у вас просьбы?
- Будут, - сказал Стариков и стал загибать пальцы: - Первое транспорт.
- Обеспечим. Автобус и?..
- Легковую машину, - безапелляционно сказал режиссер. - Каждая минута съемок - на вес золота!
Последние слова произвели на Зарембу сильное впечатление. Он быстро поднялся с кресла, от чего оно отчаянно простонало, подскочил к своему столу и нажал кнопку звонка.
Секретарь показалась в дверях кабинета мгновенно, как кукушка из окошка на часах.
- Шофера автобуса и Витюню! - скомандовал Фадей Борисович.
Дверь бесшумно захлопнулась.
Когда те явились, Фадей Борисович познакомил их с режиссером и оператором телевидения, дал соответствующие указания.
Потом Флора со своими коллегами поехала на "Волге" директора в гостиницу. Олег и Костя остановились в "Азове". Это была самая лучшая гостиница в городе. Другие члены съемочной группы - звукооператор, ассистенты, осветители - в гостинице попроще.
- Ты действительно хочешь управиться за три дня? - спросила Флора в машине у Старикова.
- Могу и за два, - усмехнулся тот. - Не дрейфь, старуха, все будет о'кей!
- Ты не знаешь его хватку, - сказал Костя, который в кабинете у Зарембы не произнес ни слова.
Только теперь Флора обратила внимание на его красные глаза и подозрительно отекшее лицо.
- Пленки достаточно? - спросила Баринова.
- В обрез, - ответил Костя. - Это тебе не "Мосфильм". Для нас дубли роскошь...
- "Нагру" дали? - поинтересовалась Флора. Это был магнитофон, единственный на студии, который мог вести запись сразу с нескольких микрофонов. Из этого расчета она и построила кое-какие эпизоды в своем сценарии.
Олег снисходительно улыбнулся, а Костя заржал:
- Может, ты еще хочешь пленку "Кодак"?
- Но как же?.. - растерялась Флора.
- Будем снимать с одним микрофоном, - сказал Олег. - Сейчас у меня в номере составим план. Что, кого и где снимаем. Потом - проезды. Чтобы точно наметить географию... Проезды отснимем сегодня же. Вечером осмотрим объекты и помещения...
- Но у меня все записи в доме отдыха! - воскликнула Баринова.
- Привезешь, - невозмутимо сказал Стариков. - И просьба, вернее, совет: не суетись. Понимаю, твоя первая передача... А у меня - трудно сказать какая по счету. Что-нибудь соорудим. И еще будет лучшая передача года...
Подавленная безапелляционностью и напористостью Олега, Флора не знала, что и сказать.
- Друг, - неожиданно обратился к шоферу Костя, - где бы кружечку пивка перехватить?
- Тут недалеко, - откликнулся Виктор. - Свежее, холодненькое...
- У-у! - простонал от предвкушения удовольствия оператор. - Нам вчера такой прощальный банкет закатили, - признался он Бариновой, - как для иностранной делегации, ей-богу!
- Да, - подтвердил Олег. - Председатель колхоза - мировой мужик. Хлебосол, каких поискать...
Режиссера с оператором оставили возле пивного погребка, а Флора поехала в "Зеленый берег".
Состояние у нее было отчаянное. И не только потому, что Стариков ставил условие - снять все за три дня. Она не знала, кого снимать. Особенно отчетливо она осознала это, когда, прибыв в дом отдыха, схватилась за свои записи, которые вела изо дня в день, встречаясь и беседуя с различными работниками фабрики. И вот теперь, листая объемистый блокнот, почти весь исписанный мелким почерком, она обнаружила: если что ей и не удалось, так это найти настоящих героев для передачи.
Козолуп - погиб. Витюня попался на некрасивой истории с виноградом, да и вообще...
А другие?
Сколько времени, например, потрачено на Тараса Зозулю, фабричного Левшу? И что выяснилось?
Баринова пробежала глазами его историю, которую удалось выстроить из рассказов разных людей.
"Жил-был парень, - читала она свои записи, - с детства дружил с молотком, пилой, плоскогубцами, напильником и рубанком. Все, что попадало ему в руки, - проволока, деревяшка, фанера, кусок пластмассы, деталь от какого-нибудь механизма - с помощью фантазии превращалось в игрушку, полезную вещь. Тарас родился с шестым чувством, имя которому мастерство! А оно всегда чуждо корысти и славе..."
Потом шло описание, как Зозуля, работая на других предприятиях, еще до сувенирной фабрики, никак не мог пристроить свои изобретения и рацпредложения. То в соавторы к нему набивалось множество людей, не имеющих отношения к выстраданному новшеству, и его фамилия терялась, пропадала в их числе. То его детище тонуло в ворохе бюрократических бумаг или напрочь застревало в машине волокиты. Короче, желание искать новое у Тараса постепенно исчезло.
И вот нашлись "добрые" люди. Евгений Иванович Анегин - один из них. Зозулю пригласили в СЭЦ на сувенирную фабрику. Начальник цеха назначил (конфиденциально, разумеется) ему твердую мзду за каждую творческую новинку. Никакой волокиты! Ваши идеи - наши деньги... Но!..
Вот в этом "но" и крылся секрет, почему Анегин сквозь пальцы смотрел на пьянство Тараса. В бризе автором почти всех предложений Зозули был признан... Евгений Иванович.
"Как же после этого говорить о специальном экспериментальном цехе во главе с его начальником?! - с отчаянием думала журналистка. - Рабочие после передачи будут смеяться. Анегин - липа!" Правда, эта информация не проверена, а когда о ней Баринова поделилась с директором фабрики, он заверил, что создаст авторитетную комиссию, разберется, и если сигнал подтвердится, то он примет самые решительные меры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81