Минимум затрат - максимум эффективности!
- Я детально ознакомился, - подтвердил Журавлев. - И как инженер скажу: дельно составлено. Учтено буквально все!
- А что натворили? - с не меньшим пылом продолжал Павлов. - По проекту Самсонова вбухали миллионы в здания. Еще бы, бетон, стекло, гофрированный алюминий. Впечатляющее зрелище! А станки, оборудование? Морально устарели! Так ведь, товарищ Журавлев? - обратился он к секретарю парткома.
- Да, оборудование устаревшее, - согласился тот.
- А как государственная комиссия принимала новые корпуса, вам не рассказывали?
Журавлев кивнул.
- Спешили рапортовать! - сказал Павлов, поворачиваясь к прокурору. Сплошные недоделки! Некоторые не устранили и до сих пор. Вот и приходится ломать технологию. Зато премии и благодарности сыплются на Самсонова как из рога изобилия... Я сгущаю краски? - снова обратился он к Журавлеву.
Тот не ответил. Лишь тяжело вздохнул.
Измайлов спросил у Павлова, когда тот ушел с завода и почему. Выяснилось, что, как только утвердили проект реконструкции Самсонова, Чуднов был вынужден уйти с завода: с новым директором главный инженер сработаться, естественно, не мог - слишком принципиальными были разногласия. А Павлова, как сторонника Чуднова, Глеб Артемьевич очень скоро нашел способ уволить.
- Понимаете, провожали Чуднова. Он ведь перебрался под Москву. Ну, я на проводах немного выпил. Так, чуть-чуть. А как же, такого специалиста лишились. Да и человека! - объяснял Павлов. - Ну, потом я забежал на завод. Буквально на минуту... Самсонову доложили. Назавтра - приказ. Павлов махнул рукой. - Повод всегда найдется.
- И где теперь? - поинтересовался Измайлов.
- Кино кручу, - ответил Павлов. - На сельской кинопередвижке. - Он стал сворачивать чертежи. - Обидно. Человек столько сил положил. Я - о Чуднове. И такой труд оказался никому не нужен. В сарае валяется...
- Я хочу и в этом разобраться, - твердо сказал Журавлев. - Много, очень много было рационального и полезного в предложениях Чуднова. И почему их не приняли?
- Самсонов - как танк. Если уж не посмотрел, что друг... откликнулся Павлов.
- Чей? - спросил Журавлев.
- Чуднова. А вам никто не говорил? - спросил Семен Данилович.
- Нет.
- Самсонов и Чуднов учились в одном институте. Одно время их, что говорится, водой нельзя было разлить...
- Я слышал, Глеб Артемьевич начинал рабочим, - заметил секретарь парткома.
- Начинал, - кивнул Павлов. - А для чего? Для карьеры.
- В каком смысле? - вскинул на него глаза Журавлев.
- Папаша Самсонова ему весь путь рассчитал. - Павлов усмехнулся. - От и до! Как-то в минуту откровенности под хмельком Самсонов-старший признался Чуднову. Говорит: попомни, мой Глеб самое позднее в сорок лет будет директором крупного завода, в пятьдесят - министром!
- Интересно, как это он рассчитал? - спросил Журавлев.
- Очень просто! - сказал Павлов. - Когда Глеб Артемьевич окончил школу, причем с серебряной медалью, отец сказал ему: в институт ни в коем случае, только на завод! А учись заочно...
- В этом ничего плохого нет, - сказал секретарь парткома. - Опыт. Жизненный и профессиональный...
- Вы слушайте дальше, - не переставал усмехаться Павлов. - По напутствию отца первым делом на заводе Глеб Артемьевич должен стать активистом. Сказано - сделано! Потом - как в песне: "Все выше, и выше, и выше..." Вот и получается, "рабочий" только по форме, по анкете. Но вымышленная биография, она для Глеба Артемьевича как палочка-выручалочка, любое препятствие прошибет. Не знаю, насчет жены тоже папаша присоветовал или уже Глеб Артемьевич сам...
Павлов замолчал. Измайлов вопросительно посмотрел на него.
- Чуднов как-то говорил, что у Самсонова любовь была, когда он еще учился заочно. Хорошая девушка. Да, видать, не подходила под отцовский расчет. Ну, Глеб Артемьевич и отхватил профессорскую дочку! Тесть как-никак большой ученый в металлургии...
- Семейная жизнь - это личное дело, - заметил Журавлев. - Не будем скатываться до положения сплетников...
- Стал бы я сплетничать, - обиделся Павлов. - Неужели не понятно, что у таких, как Самсонов, все только для карьеры! Все! Даже жена! воскликнул он, но, заметив протестующий жест Журавлева, больше об этом даже не заикнулся.
В свое время Измайлов думал: Чуднов переехал в подмосковный городок, прельстившись тем, что оказался поближе к столице. Выходит, причина крылась в другом.
* * *
Хоронили Козолупа в цинковом гробу. Заремба сам возглавлял комиссию по организации похорон. Было много народу, в основном работники фабрики. От каждого цеха - венки с траурными лентами. Фадей Борисович произнес над гробом трагически погибшего шофера-экспедитора торжественно-скорбную речь, в которой перечислил заслуги и достоинства Алексея Романовича, трагически вырванного из жизни рукой убийцы.
Могильный холмик был весь покрыт цветами. Родные, близкие и сослуживцы умершего, в том числе и Фадей Борисович, отправились на служебном автобусе посидеть по обычаю за поминальным столом.
Последними покидали кладбище на директорской "Волге" Боржанский и Анегин. На поминки они не поехали.
- Ко мне на дачу, - сказал Берестову Герман Васильевич. - Прихватим по пути Капитолину Платоновну...
Некоторое время ехали молча - похороны есть похороны. Но как только машина влилась в оживленный городской поток автомобилей, грусть и задумчивость на лицах пассажиров сменились деловой озабоченностью.
- Жизнь есть жизнь, - произнес Анегин и, когда "Волга" остановилась перед светофором, вручил шоферу сверток. - За крахмал, - пояснил он. - Ты, брат, здорово нас выручил.
- Витюня трепаться не любит, - повторил свою излюбленную фразу Берестов, улыбаясь во весь рот и пряча сверток в карман.
- Еще достать можешь? - спросил Евгений Иванович.
- Попробую, - пообещал шофер.
- Не обидим, - похлопал его по плечу Анегин. - Башли небось нужны?
- А кому не нужны? - удивленно глянул на Анегина Виктор. - На кооператив коплю.
- Держись нас - все будет! И хата, и мебель, и мед по усам, - заверил Виктора Анегин.
Но Боржанский перебил его.
- Послушай, Витюня, куда ты вчера отвез нашу телевизионную барышню? спросил он.
- Баринову? В соседний район, в Степное, - ответил Виктор.
- Не говорила, зачем едет?
- Ярмарку посмотреть. Степное ведь славится ярмарками...
- Ей эта ярмарка нужна, как мне чирей на одно место! - зло сплюнул в открытое окно Анегин. - Все ясно, Герман, там она с ментами встречалась...
- Не суетись! - оборвал его Боржанский. - Витюня, расскажи, как все было?
- Ну, когда я утром приехал за ней в дом отдыха, она попросила отвезти ее в Степное. Ну, я отвез. Она велела мне ехать назад. Я спрашиваю, как в Южноморск добираться будете? Она говорит: на автобусе, вечером...
- А до сих пор нету! - снова встрял Анегин. - Вот сука! Оторвалась! Тут мы с нее глаз не спускаем, так она в Степное...
На этот раз Боржанский ничего не сказал ему. А Берестова пожурил:
- Зря ты ее оставил там одну...
- Откуда я знал, - стал оправдываться шофер. - И Фадей Борисович на этот счет никаких указаний не давал...
- А что касается Флоры, - жестко сказал Анегин, - будешь получать указания от нас. - Он вдруг смягчился: - Если поскорее хочешь заиметь уютное гнездышко...
Виктор, подумав, кивнул:
- Ясно.
- Надо Матушку обработать, - повернулся к Боржанскому Анегин. - Пусть Витюню прикрепят постоянно к Птахе.
- Сделаем, - кивнул Герман Васильевич...
* * *
...Жена Зарембы села в машину, вздыхая и охая.
- Что-то последние дни у меня душа прямо разрывается, - стала жаловаться она, обращаясь к одному Боржанскому. - И левый глаз все время чешется. Какая-то неприятность подкарауливает - это точно...
- Нехорошо, - сочувственно откликнулся Герман Васильевич. - А сны какие?
- Ужас! - призналась Капитолина Платоновна. - Все рыба живая. Так и плещется, так и бьется в воде! И деньги. Серебро...
- По утрам плюете через левое плечо? - спросил Анегин.
- И утром, и днем, и вечером, - ответила жена Зарембы. - Одна надежда на Кешу. Может, снимет с меня неприятности...
- А если правый глаз чешется? - вдруг спросил Берестов.
- Это хорошо! Очень хорошо! - воскликнула Капитолина Платоновна. Слева-то у нас - дух зла. Он и заставляет чесаться левый глаз. Это к слезам, - пояснила она. - А справа - добрый дух. Чешется правый глаз - к радости и удаче... Если правая ладонь чешется - значит, к деньгам...
На даче их встретила жена Боржанского. И сразу потащила гостью в дом показывать какой-то сногсшибательный журнал мод. Мужчины пошли к воде.
Иннокентий сидел на берегу в своих белых штанах и рубахе, отрешенно смотря на прибой.
- Кеша, есть дело, - начал Боржанский. - Вызови какого-нибудь духа для Капитолины...
- Шарлатанством не занимаюсь, - сказал Кеша, не меняя позы.
- Пойдем поговорим, - более властно сказал Боржанский.
Иннокентий неохотно поднялся, и они пошли к бочке в дальний угол участка.
- Скупнемся, - предложил Анегин Берестову. - Теперь будет битый час уговаривать. - Он быстро разделся, оставшись в одних трусах. - Ты чего? спросил он, видя, что Виктор не раздевается.
- Рад бы, но... - ответил шофер, задирая штанину.
На голени у него была повязка с запекшейся кровью, багровел синяк.
- Где это тебя угораздило? - покачал головой Евгений Иванович.
- Монтировку уронил... А вот освежиться можно.
Берестов снял рубашку, подставив обнаженный торс ветерку. Пока Анегин плескался в воде, шофер прогуливался по берегу.
- Эге! - воскликнул Евгений Иванович, когда выскочил из моря и увидел неприличную татуировку на спине Виктора. - Знакомая картина. Случаем не Холявы работа?
- А чья же еще, - откликнулся спокойно Берестов.
- Ты смотри, - обрадовался Анегин, - мир тесен! - Он запрыгал на одной ноге, вытряхивая из уха воду. - По какой статье отбывал срок?
- За цыганскую халатность, - усмехнувшись, нехотя ответил Берестов. Коня украл, уздечку оставил...
Заслышав женские голоса, он тут же накинул на плечи рубашку. Подошли Эрна и Капитолина Платоновна.
- Ну где же Иннокентий? - капризно и нетерпеливо спросила жена Зарембы.
- Будет Кеша, будет, - сказал серьезно Евгений Иванович.
И действительно, к ним за Боржанским покорно шел Диоген-второй. При виде Иннокентия Капитолина Платоновна словно засветилась.
- Кеша, - бросилась она к нему навстречу. - Что же вы скрываетесь от нас?
Кеша подал взволнованной женщине руку. Она схватила ее и готова была чуть ли не поцеловать. Боржанский едва заметно кивнул Анегину. Тот громко произнес:
- Прошу прощения, но я должен ненадолго покинуть вас... Идем, Витюня...
Никто и не собирался задерживать Евгения Ивановича. Они с шофером пошли к машине.
- Надо подскочить в одно место, - сказал Анегин, садясь в "Волгу".
- Второй раз вижу этого Кешу и не могу понять: он что, чудик? тронул машину Берестов. - Действительно гипнотизер?
- Экстрасенс, - поправил Анегин. - Сейчас они в большой моде! Гоняются за ними. Платят бешеные деньги, чтобы попасть на прием.
- Неужто все это правда? - не переставал удивляться Берестов. - И Кеша на самом деле может?
- А черт его знает! - отмахнулся Анегин. - Что могу сказать точно, так это насчет лечения. Головную боль, например, вмиг снимает. Поднесет руки к голове, поводит, поводит - и нету боли! По себе знаю!
- И с похмелья? - улыбнулся Виктор.
- С похмелья предпочитаю сто пятьдесят грамм коньячку, - засмеялся Евгений Иванович, а отсмеявшись, уже серьезно сказал: - Сверни вон в тот переулок, к дому с зеленым забором...
Остановились у высокого глухого забора. Анегин вылез из машины, позвонил. Открыла ему какая-то женщина. Евгений Иванович исчез с ней во дворе, но довольно быстро вернулся. В руках у него был внушительных размеров тюк в мешковине. Когда он положил его на заднее сиденье, в салоне машины остро запахло новенькой кожей.
- В город, - коротко сказал Анегин.
Поехали. Шофер долго молчал, занятый своими мыслями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81