Резник положил красную, как клешня вареного рака, ладонь на руку Порохова.
— Успокойся, Андрэ. Я тебя понимаю. Но и ты пойми. Посмотри, какие формы. Она, — он снял ладонь с руки гостя и положил ее на крутое бедро Лайонеллы, — кобылка чистых кровей. Украшение конюшни. Я прав? Если да, то кто отдает лошадку, на которой сам еще не ездил, дешевле двойной цены?
Резник несколько раз хлопнул Лайонеллу по заду. Она вздрогнула, закусила губу, едва удержавшись от того, чтобы не швырнуть на пол поднос. Ее, такую умную, такую красивую, любимицу курса, недотрогу, надежду аспирантуры,, гордую и неприступную, два наглых мужика рассматривали как вещь и спорили о том, кому она должна принадлежать, кто уведет ее первым в постель. Ей было жаль себя до слез. В то же время ею все больше овладевало чувство тупого безразличия и покорности.
Должно быть, также теряют волю лягушки и мыши, когда видят перед собой немигающие глаза змеи. Пороков поднялся с места.
— Все, Арнольд, разъехались. Торг в карточных делах неуместен. Проиграл — плати. Нет желания платить — стреляйся. Это хоть выглядеть будет по-гусарски.
— Ты даешь, Андрэ! — Арнольд Эрастович засмеялся. — Не еврейское это дело выглядеть по-гусарски. Черт с тобой, забирай ее!
Он подтолкнул Лайонеллу к Порохову.
— Будь счастлива, лошадка! Андрей Андреевич обеспечит тебе загрузку. По специальности. Если пожелаешь вернуться в мою конюшню, Мария Матвеевна тебя всегда примет.
Купить в личное пользование бабу как приложение к новому автомобилю, загородному коттеджу и личной сауне в кругах новых денежных воротил стало делом престижным и обязательным. Баб покупают на отпуск, чтобы провести с длинноногой и грудастой красоткой приятный круиз по теплым морям. Спутниц берут с собой на симпозиумы и конгрессы, выезжают в другие города. Их приобретают и на более длительные сроки, поселяют в шикарных квартирах и поручают им на званых мальчишниках изображать роль хозяйки дома. И уж обязательно у дельца, не желающего уронить себя в глазах коллег, должна быть секретарша. Обычно ее выбирают по стандарту роста, объема груди, талии и бедер — 176 — 90 — 60 — 90.
Впрочем, встречаются и оригиналы, презирающие стандарт, приверженные личным вкусам. Так у директора акционерного общества «Таран» Ивана Марюхи, известного придонского воротилы, в приемной сидела Валечка Незабудкина, розовощекий симпомпончик весом не менее центнера, с необъятной грудью и ногами с концертный рояль. Сам Марюха — поскребыш из многодетной семьи счетовода — худенький, малорослый, касаясь рукой прелестей Валечки, млел и таял от удовольствия. Некоторые коллеги ему завидовали, но набраться смелости и отступить от моды на размеры грудей и бедер стеснялись.
Забирая у Резника Лайонеллу в счет карточного долга, Порохов рассчитывал одним выстрелом сшибить двух зайцев сразу. На женщину он сразу положил глаз и решил, что она будет неплохой любовницей и его секретаршей. Стесняться ему не приходилось: с прежней женой, бездетной ворчливой бухгалтершей «Горводоканала» Евгенией Айзикович, он разошелся давно и бесповоротно. Новый общественный статус банкира требовал от него нового имиджа, как стало принято говорить в кругу посвященных.
Новый образ старому мужчине может создать только молодая красивая женщина, сопровождающая его. Тем более такая, как Лайонелла — физически привлекательная, знающая экономику плюс два иностранных языка — английский и немецкий. Сам Порохов из иностранных языков знал только украинский, да и тот на бытовом уровне.
От Резника Порохов увез Лайонеллу прямо на свою дачу в Куреневку. Построенная в годы, когда роскошь считалась явлением непозволительным, компрометирующим честных людей, дача тем не менее была удобной, просторной и благоустроенной. В один миг Лайонелла ощутила себя в трех разных ролях — любовницы, управительницы и помощницы банкира.
Материальная обеспеченность не устраняла чувства неустроенности и разочарования.
Лайонелла быстро изменила мнение о способностях Порохова. Он оказался человеком недалеким, лишенным истинной предпринимательской фантазии. Два противоречивых стремления определяли его облик. Первое — желание загрести побольше денег. Второе — не прогореть на риске. Он был скован боязнью: демократия демократией, но если за дело возьмется прокуратура…
Порохов, всю жизнь ворочавший чужими деньгами, все еще побаивался закона. Долгое время погруженный в сферу безналичного обращения, он плохо себе представлял, как выглядит миллион в живом виде. Списывая два «лимона» рублей, потраченных на нулевой цикл при возведении дома, он без трепета пририсовывал к двойке шесть нулей, положенные по нормам, думая лишь о том, чтобы сходился баланс. Зато пятьсот рублей, положенные в свой карман, доставляли ему искреннюю радость, порождали в душе ощущение легкости и свободы.
Первый собственный миллион наличными произвел на Порохова неизгладимое впечатление. Ему привезли домой увесистый чемодан. Он открыл крышку и замер, потрясенный увиденным: четыреста пачек, в каждой по сто лиловых двадцатипятирублевок с профилем Ленина, заполняли вместилище до самой крышки.
Порохов вынимал пачки одну за другой, держал их в руках, взвешивал на ладони то одну, то две, то три сразу. Потом уложил все в чемодан, защелкнул замки, взял за ручку, приподнял. Весомо.
Доставляя себе удовольствие, потаскал чемодан по комнате. Радостное возбуждение не оставляло его: это был свой, им сделанный, им полученный миллион — символ богатства, вседозволенности, особенно если пользоваться деньгами умело.
Занимаясь пополнением кошельков, люди исходят их своих фиксированных в уме потребностей.
Алкаш измеряет состояние в бутылках, которые можно приобрести и распить.
Азартный игрок прикидывает, сколько ставок он в состоянии сделать в попытке удвоить или утроить свой капитал.
Горожанин, тот, что потрезвее, копит деньги на автомобиль или дачу, радуясь каждой отложенной тысяче.
Порохов, по мере того как рос счет его миллионам, потерял интерес к наличным. Его бухгалтерский опыт позволял радоваться числу нулей, прибавлявшихся в его учете. Деньги прибывали, но пускать их в серьезное дело Порохов не рисковал. Он привык искать статьи экономии, а не источники прибыли.
Лайонелла легко определила, в чем слабинка Порохова. Сперва она пыталась подвигнуть его на несколько рискованных операций, которые предлагали компаньоны, но из этого ничего не вышло. Воровать Порохов привык понемногу, но часто. На большие аферы не шел. Тогда Лайонелла пришла к мысли о возможности завести собственное дело, которое позволило бы ей создать состояние и стать самостоятельной. Глупее тех, с кем встречалась в доме Порохова, себя она уже не считала.
Все упиралось в самую малость — в первоначальный капитал. Лайонелла наивно рассчитывала, что помочь ей в этом согласится ее любовник.
Разговор о деньгах, как водится в таких случаях, Лайонелла затеяла в постели. Некоторая холодность, с которой наложница встретила его ласки, тон, которым заговорила, сразу насторожили Порохова.
— Ты чем-то недовольна? — Он не скрывал подозрительности.
— Да.
— Чем же?
— Какая разница? Если я и скажу, ничего не изменится. Верно?
Ее сопротивление задело Порохова. Ощущая противодействие близких людей, он всегда начинал нервничать. Возникали черные мысли, которые бередили душу. От Лайонеллы Порохов избавляться не собирался, во всяком случае, в то время. Он делал все, чтобы женщина, которая ему нравилась во всех отношениях, чувствовала себя удовлетворенной в той мере, в какой большие деньги могут приносить человеку видимость счастья. И вот вдруг…
— Все же скажи. Легким движением руки она поправила прическу на затылке. Взяла из пачки, лежавшей на тумбочке, сигарету. Закурила. — Ты уверен, что тебе хочется это услышать?
— Да, уверен.
— Хорошо, я скажу. — Она затянулась, выпустила тонкую струйку дыма. — Мне всегда казалось, Андрэ, что между нами есть понимание. Но теперь все больше убеждаюсь, что нужна тебе только как подстилка.
Порохов нахмурился. Человек интеллигентный, он не любил, когда правду говорят столь прямо, не облекая ее в одежду красивых слов. К тому же он не ожидал, что разговор коснется именно этой стороны их отношений.
— Что ты предлагаешь? Она ехидно улыбнулась.
— Не бойся. Требовать жениться на мне не собираюсь.
Порохов сумел скрыть, какое испытал облегчение. Она угадала его состояние: голос смягчился, напряженность в глазах ослабла.
— Чего же ты хочешь?
— Совсем немногое. Ты не видишь во мне специалиста. А я, между прочим, экономист, кандидат наук, знаю, как делать деньги, ничуть не хуже тебя.
— Это предисловие, а я спросил: чего ты хочешь?
— Хочу начать свое дело.
— Начни.
— Нужны деньги.
— Сколько?
— Сто миллионов.
Порохов присвистнул.
— Ни больше ни меньше?
— Да.
— Возьми кредит.
— У кого?
— В банке. У состоятельных людей. Мало ли где?
— Я прошу у тебя. У состоятельного банкира.
— Извини, это несерьезно. У меня все деньги в деле.
Ярость, какой она еще никогда не испытывала, обожгла Лайонеллу болезненным жаром. Она хотела вскочить, но Порохов крепко схватил ее за плечи и прижал к постели. Он взял ее злую, кипевшую возмущением и оттого исключительно привлекательную. Взял и спокойно уснул, отвернувшись к стене.
Лайонелла не простила Порохову ночного происшествия.
Ненависть возникает у людей по-разному. Иногда она накапливается из года в год, внешне ни в чем не проявляясь. В других случаях вспыхивает внезапно и начинает обжигать душу, как огонь, пожирающий кучу листьев. Лайонелла начинала ненавидеть внезапно, хотя кусать бросалась не сразу. План мести вырабатывался и осуществлялся без какой-либо спешки и был изощренным до крайности.
Первым делом Лайонелла приблизила к себе, а затем подчинила Эдика, великовозрастного племянника Андрея Андреевича.
Эдик приехал в Придонск из Ставрополя, собирался поступать в институт. Но пройти даже самый малый конкурс не смог. Видимо, в российских институтах стали более внимательно приглядываться к ставропольцам, чтобы не растить из них новых разорителей страны вроде Горбачева.
Дядя, доверявший в делах больше всего узам родства, взял Эдика в личные телохранители.
Спортивно сложенный, с накачанными мышцами — еще немного поработать, и записывайся на конкурс культуристов, — Эдик прошел краткосрочные курсы при какой-то московской охранной фирме, получил диплом, удостоверявший, что обладатель его отлично владеет приемами костоломства, умеет стрелять по-снайперски.
Порохов выхлопотал в Управлении внутренних дел разрешение на ношение оружия и вручил его племяннику.
В один из тихих теплых летних дней Лайонелла и Порохов возлежали в шезлонгах у стола с самоваром, вынесенным на улицу. Загорали. В саду деревянно кряхтел удод: «уп-уп-ху-ду-ду». С места на место торопливо перелетала горихвостка, скрывалась в ветвях, и оттуда раздавался ее веселый крик: «фьюить-трр…»
Из глубины сада, пугая птиц, доносились резкие сильные звуки, словно кто-то бил палкой по сухой доске: бах! Бабах!
Лайонелла спросила с раздражением:
— Что там, Андрэ? Уже надоело.
— Эдик руку набивает, — ответил Порохов.
— В смысле? — не поняла она.
— Он там тир соорудил. Стреляет из пистолета. Лайонелла оживилась.
— А можно мне пострелять?
Порохов оглядел ее ревнивым взглядом.
— Сходи. Только оденься.
Через минуту она вышла из дома в цветастом сарафане.
— Так можно?
— Иди.
Когда Лайонелла подошла к тиру, Эдик стоял у мишени и рассматривал пробитые в ней дырки. В руке он держал пистолет Макарова. Его голая загорелая спина переливалась жгутами мускулов.
— Эдик, я к тебе, — сказала Лайонелла. — Андрей Андреевич разрешил мне пострелять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70