Услышав, как зашуршала у нее за спиной крапива, Катя начала оборачиваться, уже понимая, что делает это недостаточно быстро. Это было, как в вязком ночном кошмаре, когда убегаешь и никак не можешь убежать от чего-то страшного, надвигающегося на тебя со спины, — Катя оборачивалась и никак не могла обернуться до конца, чтобы встретить опасность лицом к лицу. Перед ее взглядом, словно в замедленной съемке, плыли неструганые, серые от непогоды горбыли покосившегося трехметрового забора, ржавые шляпки гвоздей, качающиеся верхушки темно-зеленой, почти черной крапивы, круглая дырка, образовавшаяся на месте выпавшего сучка... А в следующее мгновение все это взорвалось ослепительной вспышкой белого света и, разваливаясь на куски, стремительно провалилось в нахлынувшую черноту. Катя покачнулась и лицом вниз упала в заросли крапивы.
Стоявший позади нее человек с озабоченным видом повращал кистью правой руки — ему показалось, что он слегка растянул сухожилие, и убрал пистолет, рукояткой которого он только что ударил Катю по затылку, в кобуру, висевшую под мышкой. Сверху, звякнув, упал осколок стекла. Человек поднял голову и встретился взглядом со своим товарищем, выглядывавшим из разбитого окна.
— Ну, что? — спросил тот.
— Отдыхает, — ответил стоявший внизу. — Макарчук готов. Эта сука стреляет, как техасский рейнджер.
— Ладно, — сказал человек в окне. — Волоките ее в машину. Пусть Гаврилин сам разбирается, что с ней делать.
— Волоките... — недовольно буркнул нижний. — Ты ко мне, что ли, на «вы» обращаешься? Или думаешь, что Макарчук мне поможет?
— Ну, не бухти, — донеслось сверху. — Мы уже спускаемся. Да в ней и весу-то килограммов сорок — пятьдесят, не надорвешься.
— Давайте, давайте. Нашли себе носильщика.
Он наклонился, перевернул Катю и, взяв ее за воротник куртки, неторопливо поволок по узкому проходу, свободной рукой отводя в сторону стебли крапивы, поминутно спотыкаясь и матерясь сквозь зубы. Он еще не добрался до угла здания, когда откуда-то донеслись быстро приближавшиеся завывания милицейской сирены. Он быстро огляделся, явно пребывая в нерешительности. Его товарищей видно не было, зато за углом раздался звук запускаемого двигателя. Человек снова быстро нагнулся, запустил руку за отворот Катиной куртки, выхватил оттуда конверт с деньгами и бросился к своей машине.
Выбегая из узкого деревянного ущелья, он остановился, словно вдруг вспомнив что-то важное, обернулся и, быстро прицелившись, выстрелил в лежавшую метрах в пяти от него Катю. Он не видел, попал ли его контрольный выстрел в цель, но проверять было некогда: сирена выла все ближе.
Как только он запрыгнул на заднее сиденье, запыленный «джип» рванул с места и скрылся из вида за полминуты до того, как из-за поворота выскочил милицейский «уазик» с включенными мигалками и сиреной, из которого горохом посыпались вооруженные люди.
Глава 18
— Да, капитан, — сказал полковник Соболевский, так и этак вертя перед собой какие-то бумаги, словно не зная, как с ними поступить: продемонстрировать их капитану или, может быть, просто сжечь или даже прожевать и проглотить, как герой какого-то фильма.
Капитан молча наблюдал за его манипуляциями с несколько преувеличенным выражением туповатой сосредоточенности и готовности подхватывать расточаемые начальством перлы мудрости на своем тяжелом, грубоватом лице. Как следует рассмотрев и правильно оценив это выражение, полковник едва заметно поморщился: рожа у капитана была — хоть на доску почета вешай, а значит, тот продолжал переживать провал столь тщательно спланированной им операции... и еще кое-что, пожалуй. Полковник не знал подробностей, но очень сильно подозревал, что в тот момент, когда серый «Скорпио», потеряв управление, вмазался в столб и превратился в огненный шар, он сам, полковник Соболевский, находился на волосок от гибели — капитан запросто мог не сдержаться и отвернуть голову своему непосредственному начальнику... Так, во всяком случае, казалось полковнику. Поразмыслив, он решил, что свернуть ему шею было за что — поспешил, испугался, занервничал... В конце концов, это он, чертов старый зануда, угробил операцию, блеснув навыками в обращении со стрелковым оружием... Э, да что там!.. Ну, я же тебя удивлю, подумал полковник и, перестав вертеть в руках заключение экспертизы, положил его на стол, твердо припечатал ладонью и подвинул к капитану.
— Ознакомься, — сказал он. — Уж не знаю, обрадует это тебя или, наоборот, огорчит... Не знаю. Лично я в полной растерянности. Каким-то образом мы с тобой сели в здоровенную лужу, и я ума не приложу, как это могло произойти.
Капитан взял со стола бумаги и, едва заметно пожав плечами, начал бегло просматривать текст. Примерно после третьего абзаца он слегка вздрогнул, глаза его заметно округлились, он вернулся к началу документа и стал читать все подряд, с таким вниманием разглядывая каждую букву, словно это было личное послание от Господа Бога. Полковник про себя удивился его самообладанию: что касалось его самого, полковника Соболевского, то он, прочтя то, что привлекло внимание капитана, не сдержал удивленного возгласа и даже, помнится, в сердцах грохнул кулаком по столу. Мало ему было одного фокусника, так теперь еще и это! Прокол был позорный, но полковнику почему-то казалось, что капитан будет рад... Ну, пусть не рад, но камень с души у него упадет наверняка.
— Ни черта не понимаю, — честно сказал капитан, дочитав до конца. — Виноват, товарищ полковник, но это бред какой-то.
— Так уж и бред, — откликнулся полковник, закуривая и откидываясь на спинку кресла. — Скажи еще, что криминалисты по пьяному делу перепутали трупы, а содержимое багажника разделили поровну.
— Содержимое багажника могло и сгореть, — сказал капитан без особенного энтузиазма.
— Что-нибудь наверняка осталось бы, — заверил его полковник. — Его потушили довольно быстро... В конце концов, остались бы какие-то химические соединения...
— А такой анализ проводили? — быстро спросил капитан.
Полковник молча смотрел на него с жалостливым выражением лица.
— Ну, виноват, — сказал капитан, — ясно, что проводили, иначе вы бы не стали об этом упоминать... Но что это за дьявольщина, а? Вы что-нибудь понимаете? — с надеждой спросил он.
— Говоря по совести, очень немного, — признался полковник. — То есть выводы лежат на поверхности... Ясно, что она как-то ухитрилась обнаружить наше наблюдение, нашла микрофон и подставила нам этого придурка на своей машине... Но как она догадалась, черт бы ее побрал?! Она общелкала нас с тобой, как приготовишек, и спокойно ушла с грузом. Я начинаю думать, что ты знаешь о ней далеко не все. Похоже, что мы имеем дело с профессионалом.
— Да какой профессионал! — безнадежно махнул рукой капитан. — И то, что она ушла с грузом, еще вилами по воде писано... Виноват, товарищ полковник.
— Можешь не извиняться, — сказал Соболевский. — Хотелось бы мне в это верить... Но только где же она тогда? Дома-то ее нет.
— Нет, — со вздохом согласился капитан. — Впрочем, я же снял с ее квартиры прослушивание. Я думал, что она... того.
— А вот это ты, подруга, со зла, — сказал полковник. — Немедленно возобнови прослушивание и не спускай глаз с этого мерзавца... как бишь его, Щукин?
— А то вы не помните, — вздохнул капитан. — Но... — Он замялся, бесцельно перелистывая акт экспертизы.
— Что тебя еще беспокоит? — спросил, нахмурясь, Соболевский.
— А эксперты уверены, что в машине сгорел именно мужчина? — собравшись с духом, выпалил капитан.
— Ну, — полковник даже развел руками, — это ты, брат, спросил... Умнеешь прямо на глазах, честное слово. По-твоему, наши эксперты неспособны мужика от бабы отличить? Не бойся, не бойся, жива твоя подопечная... Вот только где нам ее теперь искать? Признаться, когда ты мне тут про нее байки рассказывал, я тебе не до конца поверил... Чего там, думаю, облажался парень по молодости, а теперь себе оправдания ищет... Каюсь, ошибся. Эта твоя Скворцова нас еще за салом поводит, вот увидишь... Если ее раньше друзья-приятели не укатают.
— Да какие они ей приятели? — возмутился было капитан, но полковник остановил его нетерпеливым взмахом ладони.
— А кто ей приятели? — спросил он. — Мы с тобой, что ли? Человек — существо общественное, он так устроен, что вынужден искать одобрения себе подобных... А на наше с тобой одобрение, согласись, она рассчитывать не может. Так что выбирать ей, сам понимаешь, не приходится, тем более, что у Головы она на хорошем счету.
Капитан протяжно вздохнул. Спорить с полковником ему не хотелось, и дело тут было не в субординации. Соболевский был душа-человек, но при этом он оставался полковником ФСБ и не имел возможности в служебное время выслушивать излияния своих подчиненных, оказавшихся вдруг не в ладах с собственной совестью. «Не в ладах с совестью», — весьма обтекаемая фраза, которая может означать все, что угодно. Капитан ощущал этот разлад физически — как постоянную, ноющую и сосущую пустоту под ложечкой, словно он трое суток проходил, не имея маковой росинки во рту. С тех пор как его остроумная идея начала претворяться в жизнь, вся еда для него приобрела вкус толченых опилок, сигареты отдавали жженым волосом, а водка была похожа на ацетон. Смешно, но таковы были факты. Но хуже всего было то, что опять, как когда-то, капитан никак не мог решить, на чьей он стороне... То есть он решительно был на стороне больных детей. Кто же отважится признаться в обратном, пусть даже и себе самому? Но вот во всем остальном был полный туман, в котором время от времени возникали факты, заставлявшие его терять уверенность в том, что он действительно хорошо знает свою подопечную. А ведь весь его расчет был построен именно на этом...
«Черт бы меня побрал, — подумал капитан, грызя нижнюю губу, — я, кажется, не учел того, что люди меняются. И, между прочим, перемены эти не всегда к лучшему. Мог бы, к примеру, я измыслить такую штуку десять лет назад... Да что там десять! Три года назад? Черта с два, — ответил он себе, — не мог бы. А если бы кто-то предложил мне что-нибудь подобное, я просто набил бы идиоту морду... Жизнь меня, конечно, мяла, но я-то всегда действовал или думал, что действую, по собственной воле... По крайней мере, я почти всегда понимал, что происходит, и мог реагировать, как говорится, адекватно. А она просто оказалась поблизости от работающего вентилятора как раз в тот момент, когда кто-то додумался выплеснуть прямо на лопасти здоровенный бак дерьма... Лично я бы просто озверел и искрошил в капусту каждого, до кого смог бы дотянуться. Что, в принципе, она и проделала в свое время...»
— В общем, ступай, — сказал полковник, игнорируя задумчивость своего подчиненного, — работай. Ищи ее повсюду, только не привлекай к своим поискам ничьего внимания.
— Легко сказать, — вздохнул капитан.
— А у нас вообще работа нелегкая, — жестко сказал полковник. — И перестань вздыхать, как корова после случки, меня эти твои тонкости не волнуют. Дело надо делать, товарищ капитан, а не вздыхать. Тогда сопливые девчонки не будут на каждом шагу сажать нас с тобой в лужу... Внимательно следи за Головой — думаю, что в ближайшее время либо она вернется к нему с отчетом, либо, если она подалась в бега, он сам предпримет розыски. Так или иначе, он выведет нас на твою девушку.
— И что? — несколько агрессивно спросил капитан, выведенный из своего морально-психологического ступора намеренной грубостью Соболевского.
— И тогда мы продолжим работу по твоему плану, — ответил полковник. — А если опять ничего не получится, я возьму пистолет и пристрелю этого мерзавца к чертовой матери.
— Гм, — сказал капитан.
— Ну ладно, — остывая, согласился полковник, — ну, допустим, не сам... Пошлю кого-нибудь... тебя вот, например. Одним Щукиным больше, одним меньше — какая нам, в конце концов, разница?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58