В кустах он обнаружил съемочную группу телевидения, те уже успели раскрутить штатив и пристреливали камеру.
– Убирайтесь отсюда! – сказал милиционер в штатском.
– А вы кто такие? – обиделся корреспондент.
– Мы на службе.
Корреспондент смерил его презрительным взглядом:
– На службе ходят в форме или хотя бы с удостоверением. У меня, например, удостоверение есть, – и он показал пластиковую карточку с броской надписью «Пресса».
– Или вы покидаете это место сами, или же вас уведут силой.
И тут корреспондент, повысив голос, стал говорить что-то о свободе прессы, пусть, мол, ему покажут закон, по которому он не имеет права снимать колоннаду ВДНХ.
– Может, вам еще аккредитация нужна? – кричал он. У милиционера было желание заткнуть корреспонденту рот, но он сдерживался, потому что ушлый оператор уже развернул камеру и вовсю снимал сотрудника органов в штатском. Второй же оперативник пытался прикрыть лицо газетой с завернутой в нее рацией, чтобы его не запечатлели для стопятидесятимиллионной аудитории: после этого на сыскной карьере можно было поставить крест.
– Тихо! – цыкнул оперативник и приложил палец к губам. – Вы знаете, зачем мы приехали?
– Мы знаем, что здесь делаем.
– Можно хотя бы не кричать?
– Можно, – согласился корреспондент, – но с одним условием: мы остаемся в кустах и снимаем все – от начала до конца.
И тут он увидел, как под деревьями, пригибаясь, пробирается другая съемочная группа.
– Они что, ошалели все? – и оперативник, засев в кустах, принялся докладывать полковнику Терехову об обстановке на месте предполагаемого обмена террориста на журналистку.
– Всех гнать к чертовой матери! – разъярился Терехов.
– Закона такого нет, – вздохнул оперативник, – шум поднимут, всех спугнем. Они же, сволочи, лишь только мы с претензиями к ним, тут же на камеру снимать начинают.
– Ваше предложение?
– По мне, – вздохнул оперативник, – пусть уж лучше в кустах сидят, но особо не высовываются.
– Хрен с ними. Предупреди об опасности и возьми с них расписку, что за последствия они претензий к нам потом иметь не будут.
– Есть, товарищ полковник! – радостно согласился оперативник и принялся обходить съемочные группы, которых к этому моменту в кустах уже было четыре.
«Дворники» усиленно мели тротуар. К автобусной станции подъехал странный автобус, без указания маршрута. За лобовым стеклом виднелась табличка «Люди», все боковые окна и заднее стекло закрывали занавески в веселенькие цветочки. И все же любопытные могли рассмотреть сквозь лобовое стекло, что в салоне сидит два десятка омоновцев в спортивных костюмах, а их милицейский инвентарь сложен в проходе между сиденьями. Омоновцы, уложив на подлокотники жестяные щиты, играли на них в карты.
Дорогин долго не мог припарковать машину, на всех стоянках вокруг ВДНХ, как на платных, так и на общественных, стояли гаишники и объясняли, что парковаться временно запрещено. Наконец он смог пристроиться возле гостиницы «Золотой колос». Он шел к колоннаде, всматриваясь в лица людей. «Эта парочка оказалась здесь случайно, – отмечал про себя Дорогин, – а вон тот мешочник – явно оперативник. И сумки его набиты мятыми газетами, – усмехнулся Сергей, когда резкий порыв ветра опрокинул легкую, как перышко, матерчатую сумку. Она напомнила ему цирковую гирю, сделанную из пенопласта и выкрашенную алюминиевой краской. – Дворники тоже такими не бывают», – отметил он, узрев мужчину с метлой и в оранжевой жилетке, беседующего с кем-то по рации.
Он несколько раз прошелся по площади, заметил и притаившихся в кустах телевизионщиков, и милицейских оперативников, прикинувшись идиотом, попытался зайти в автобус с ОМОНом. Долго выяснять, не подвезут ли его до Ивантеево, Дорогину не позволили.
«Хватит мозолить глаза», – он уселся на лавочку между двумя пенсионерами и двумя пенсионерками Мужчины попивали дешевое вино, завернув бутылки в пакеты, женщины тем временем обсуждали проблему повального пьянства среди мужчин. Народу на автостанции было достаточно много, в основном люди простецкие и небогатые кто чуть посостоятельнее, тот на своих машинах ездит. Среди публики попадались и очень интеллигентные лица.
С букетом цветов неподалеку от часов, укрепленных на стене станции, прохаживался молодой хорошо одетый мужчина. На его пальцах поблескивал крупным бриллиантом перстень. Он то и дело смотрел на часы, но не на общедоступные, станционные, а на свои наручные, словно мог доверять только дорогому хронометру.
Время подходило к четырем, оперативники настороженно вглядывались в каждого, кто появлялся на автостанции. Операторы припали к окулярам, готовые в любой момент начать съемку. Особо нетерпеливые снимали небольшие сценки на автостанции на случай, если ничего так и не произойдет и придется в новостях рассказывать лишь о фальшивом звонке террористов.
– Черкизян готов, – доложил помощник Терехову, когда тот переодевался в штатское.
– Сейчас, – полковник вышел во внутренний дворик управления. Рядом с машиной стоял Иван Черкизян. Наручники стягивали его руки за спиной, террорист улыбался, подставив лицо солнцу. Он стоял с таким видом, будто через пару часов его вздернут на виселицу.
– Вы объяснили, что от него требуется? – шепотом спросил Терехов у помощника.
– Вас ждали.
– Вы меня слышите? – полковник обратился к Черкизяну.
– Вы кто?
– Полковник милиции.
– Значит – сатрап! – с презрением проговорил подследственный.
Почему-то именно это слово показалось полковнику чрезвычайно обидным, потому что он точно не знал, что оно означает, знал лишь, что ничего хорошего. Тем не менее он попытался говорить спокойно:
– Вас сейчас вывезут в город. Вы понимаете? Черкизян кивнул, взгляд его сделался надменным.
– Вас посадят у стены, и вы будете сидеть там столько, сколько потребуется. Учтите, за вами со всех сторон будут наблюдать наши люди, никому не подавать никаких знаков, не смотреть никому в глаза. И не пытайтесь убежать, вокруг будут наши люди.
– Ясно, – Черкизян вновь кивнул. – А потом я пойду домой?
Терехову пришлось тяжело вздохнуть, чтобы не выругаться матом.
– Кто бы к вам ни обращался, не отвечайте, а скажут следовать за вами – идите.
– В игры со мной играете? – хитро прищурился Черкизян. – Я ваше масонское нутро насквозь вижу, у вас и перстень с масонским знаком.
Полковник Терехов машинально глянул на руку, которую украшало обручальное кольцо с незатейливой гравировкой.
– Вы к какой масонской ложе принадлежите? Я никому не скажу, – зашептал Черкизян.
– Снимите с него наручники, – распорядился полковник Терехов.
Терехову пришлось расписаться в том, что он принимает подследственного под свою ответственность, и лишь после этого конвоиры сняли с Черкизяна наручники.
– Садитесь, только без глупостей.
Черкизян забрался в «Волгу» полковника на заднее сиденье. Дверца была предусмотрительно заблокирована, а кнопка блокиратора лежала у шофера в кармане. Терехов сел рядом. Черкизян глупо усмехнулся и запустил руку в брюки, пальцем же левой руки стал ковыряться в носу. Это копошение находящегося рядом грязного, сопящего существа, обделенного разумом, нервировало Терехова. Он терпел, пока Черкизян ковырялся в носу, терпел, пока тот долго и глубокомысленно разглядывал полузасохшую соплю, извлеченную из носа, но не выдержал, когда представитель «Нового русского порядка» попытался вытереть ноготь об автомобильный чехол.
– Руки! – рявкнул Терехов.
Черкизян не успел довести черное дело до конца. От командного окрика он втянул голову в плечи и сунул вторую руку вместе с прилипшей к ногтю соплей в свои штаны, после чего дебильно открыл рот и высунул желтоватый, в засохшей слюне язык.
«Еще немного, и меня стошнит», – подумал Терехов, отодвигаясь подальше от Черкизяна.
Тот довольно громко сопел.
«Так обычно сопят гомосексуалисты, увидев мужчину, который им приглянулся, – подумал полковник Терехов. – Я на службе и не имею права давать волю чувствам. А так хотелось бы съездить пару раз по гнусной роже!»
Машина полковника остановилась на одной из свободных стоянок, контролировавшихся гаишниками.
– Повторите, что от вас требуется. Черкизян наивно смотрел на полковника и продолжал сопеть.
– Для начала выньте руки из штанов, – вкрадчивый голос полковника подействовал на Черкизяна, и он вынул руки. Полковник не удержался от соблазна посмотреть, исчезла сопля или нет. Ее не было видно.
«Сразу несколько установок в его голове не удержится, – понял Терехов, – придется говорить все по частям.»
– Выходим из машины. Спокойно. Пока мы будем идти рядом.
– Да.
– Вокруг мои люди, никаких попыток убежать, ясно?
– Ясно, – грустно согласился Черкизян, выбираясь из машины.
Он тут же привычно заложил руки за спину, как делал это в изоляторе.
– Идите так, как ходят все остальные, – посоветовал Терехов.
– Это как?
– Идите как я.
И Черкизян тут же старательно зашагал в ногу с Тереховым. Как тот ни пытался сбить шаг, так и не сумел. По дороге полковник отмечал расстановку своих людей. Вроде бы все входы и выходы на автостоянку были перекрыты.
– Телевидение, – подсказал Черкизян, показывая пальцем на оператора в кустах.
Объектив был направлен точно на нишу со свастикой – фотографии террориста в газетах так и не появились, их забраковал Яков Павлович:
– Террорист должен быть страшным, а не дебильным, – вынес приговор фотографиям главный редактор «Свободных новостей плюс».
– Не обращайте на них внимания, – процедил сквозь зубы Терехов, это тоже наши люди.
Вдвоем они оказались на островке автостанции, дальше Черкизян должен был следовать один.
– Видите ту нишу? Только рукой не показывайте, – предупредил полковник Терехов. – Там свастика нарисована.
– Да.
– Подойдите к ней и сядьте на выступ. Смотрите под ноги, на окрики не реагируйте, в пустые разговоры ни с кем не вступайте. Если вас попросят следовать за кем-нибудь, выполняйте.
– Закурить не найдется?
Приходя в умиление от наглости террориста, полковник достал пачку сигарет. Черкизян без зазрения совести вынул четыре сигареты сразу. Прикурив две сразу, он бросил бензиновую зажигалку полковника себе в карман и направился к нише.
Из четырех операторов, засевших в кустах, лишь один вовремя успел включить камеру, заснять момент, как озирающийся Черкизян идет к нише, все остальные включились лишь тогда, когда террорист стал протирать рукавом камень, на котором ему предстояло сидеть.
– По-моему, это обыкновенный бомж или дебил, – шептал корреспондент столичного канала, разглядывая Черкизяна.
Оператор прошептал:
– Что, прекращать съемку?
– Нет, продолжай.
Дорогин напрягся, боясь упустить что-нибудь важное. Он надеялся, что Варвару привезут на автостанцию, чтобы обменять на террориста.
Черкизян выкурил сигареты, метким щелчком отправил окурки в решетку ливневой канализации. Случайные прохожие не обращали на него внимания, мало ли какой бомж присел отдохнуть под свастикой! И тут…
Черкизян не спеша расстегнул брюки и принялся на глазах прохожих и оперативников под прицелами телекамер ожесточенно мастурбировать. Полковник Терехов беззвучно взвыл и прикрыл глаза ладонью.
– Я же говорил ему не подавать никаких знаков! Разговоры пассажиров на автостанции стихли, словно людей выключили. Полсотни глаз смотрели на Черкизяна, который самозабвенно занимался самоудовлетворением.
– Мама, а что это дядя делает? – раздался детский голосок. – Он что, писю себе хочет оторвать? Надо ему сказать, что так нельзя, она потом у него болеть будет.
Молодая мама, взглянув на Черкизяна, тихо ойкнула и зашипела:
– Молчи, дядя больной.
Муму, оторопев, взирал на террориста. «Или он идиот, – подумал Сергей, – или очень хитрый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48