«Сволочи! – ругалась про себя Белкина. – Почему мне никто не сообщил раньше? Я бы нашла что-нибудь свеженькое. А теперь придется говорить с милиционерами. Может, кто-нибудь из знакомых ментов на месте окажется, узнаю хотя бы официальную версию.»
Она, теперь уже игнорируя обитателей двора, двинулась к темно-синему микроавтобусу с милицейскими номерами и двумя антеннами спецсвязи.
– Привет, ребята, – развязно произнесла она, хотя никого из милиционеров не знала в лицо.
Надежда была на то, что ее кто-нибудь узнает, но и этого не произошло. Тогда она назвала свою фамилию и издание. Газету читали и фамилию слышали, как-никак это ей принадлежала сенсация – голый прокурор с проститутками.
Завязался разговор. Варвара постепенно выуживала служебную информацию. Следователь особо не упирался, дело казалось ему достаточно простым, в том, что это не убийство, он был уверен.
– Девочки сами покончили с собой. Скорее всего тоталитарная секта. Родители не подтверждают, но и не отрицают.
– С одноклассниками говорили? – затаив надежду, поинтересовалась Белкина.
– Говорил. Они-то и подсказали, что девочки в последнее время куда-то исчезали.
– Может, проституцией занимались? – села на своего любимого конька Белкина.
– Нет, они исчезали днем, вечером возвращались. Я говорил с участковым, он-то знает всех, кто мог бы привлечь девочек к занятию проституцией.
«Тоталитарные секты – не моя специальность», – подумала Варвара, тем не менее продолжала расспрашивать следователя.
Тот пытался с ней заигрывать, Белкина особенно не противилась, но между улыбками не забывала задавать вопросы:
– На крыше ничего интересного не нашли?
– Нет, ничего, кроме их следов.
– Может, все-таки была записка?
– Исключено.
– Может быть, ветром сдуло?
– Там полно битого кирпича, они бы обязательно придавили записку. Там уже все осмотрели и проверили, на крыше были только две девчонки, на битуме – их отчетливые следы. Они посидели на корыте из-под цемента, выкурили по сигарете и спрыгнули.
Дорогин присел на капот машины, неторопливо курил и смотрел на скорбную суету людей во дворе.
– Извините…
Сергей медленно повернулся. Перед ним стоял подросток с молодой овчаркой на поводке, парень приятный – лет шестнадцати, и щенок красивый.
– Вы журналист? – спросил подросток.
– Нет, случайно сюда приехал, знакомую одну жду, – сам не зная зачем, соврал Дорогин. Но потом понял, почему это произошло: ему не хотелось иметь никакого отношения к стервятникам-журналистам, слетевшимся на запах смерти.
– Я знал их всех, – сказал подросток, – нормальные девчонки. А по телевизору показали черт знает что. Вы не угостите меня сигаретой?
– Не рановато тебе?
– Родители знают, что я иногда курю. Разволновался просто. Я-то их хорошо знал, во дворе мы часто встречались. Я вот в этом доме живу…
Дорогин с удивлением посмотрел на собственную руку, машинально он уже протягивал парню сигареты.
Парень закурил и спрятался за машину. Сергей понял, что хоть и говорит подросток, будто родители в курсе его пагубной привычки, но все же опасается быть увиденным.
– Бабушка не знает, что я курю, – поняв ход мыслей Дорогина, сказал подросток.
– С чего это они, как ты думаешь? Подросток наклонился, потрепал щенка, посмотрел на Сергея:
– И вы думаете, что они сатанистки?
– Ничего я не думаю. Видел сюжет в новостях, вот и все. Вроде девчонки нормальные…
– Они точно не сатанистки. Всех сектантов в нашем дворе я знаю. Кстати, их мало. Если девчонка ходит в секту, то к ней не подойдешь, гуляет только со своими. Да и курили они все трое, а сектанты не курят.
– А сатанисты?
– И они, наверное, тоже не курят. Сатанисты вообще страшные. Вон в том доме живет один, так он котов вешает, но не пьет и не курит.
– Тебя как зовут?
– Анатолий, – с важностью произнес подросток. Сергею показалось, что сейчас паренек добавит и отчество.
– Щенка твоего как зовут?
– Барсиком зовут.
– Кошачье имя.
– Правильно. У меня был кот, но он выпрыгнул из окна, любил на форточке посидеть, и разбился. Вот я и завел щенка, а в память о коте дал ему имя Барсик. Подрастет, станет Барсом.
– Хороший пес, породистый.
– Чистокровный. Только документов у него нет, потому дешево и достался.
– Так что, ты думаешь, все-таки случилось?
– Я знаю одного урода, скорее всего это из-за него: приставал к ним.
Дорогин понимал, напрямую подростка спрашивать не стоит: из-за подростковой солидарности парень, пожалуй, виновника трагедии не назовет.
И тогда он зашел с другой стороны:
– И что твой урод? Где он сейчас?
– Крутился во дворе, потом куда-то схилял.
– С чего ты взял, что это именно он виновен?
– Приставал он к ним. Может, Славик и ни при чем… Знаете, как-то две недели тому назад, когда дождь шел, сильный дождь, я видел, как девчонки втроем в микроавтобус садились. Там машина стояла, – парень показал на улицу, чуть в сторону от троллейбусной и автобусной остановки.
– Как же ты это мог видеть утром?
– Я щенка вывел, мы с Барсиком гуляли. Дождь пошел такой, что мы сразу к дому побежали, а они мне навстречу. Помню, поздоровались, они смеялись. Я еще обернулся, а они сели в микроавтобус и уехали в сторону города.
– Ну и что из того? – сказал Дорогин.
– Ничего, просто вам рассказал. А Машку я хорошо знал, в одну группу в детский сад ходили. Потом еще в бассейне вместе плавали. Хорошая девчонка, она мне как-то сказала, что мечтает стать актрисой и даже готовится к этому. Вот и сбылась ее мечта, – грустно сказал парень. – Все хотела на экране всему миру показаться, вот ее и показывают. А я еще ей говорил, что мечта обязательно должна сбыться.
Дорогину стало грустно. Почему-то именно эта маленькая деталь, что девчонка хотела стать актрисой, тронула его сердце. Он и сам был человеком кино.
– Вот и ваша знакомая идет, – сказал паренек, завидев спешащую к машине Белкину. – Не буду мешать, спасибо за сигарету, – и подросток побежал с собакой.
Варвара выглядела злой.
– Ничего хорошего. К родителям сейчас лезть бесполезно, всех соседей, всех детей во дворе уже обработали и зомбировали. Рассказывают они с удовольствием, но сразу видно, новости они посмотрели и общественное мнение уже сформировано. Нам с тобой, Дорогин, здесь делать больше нечего. Газета выйдет только через неделю, пусть об этом напишет кто-нибудь из отдела хроники. Маленькая заметочка с дебильным вопросом в конце: «Так кто же виновен в том, что школьницы решили расстаться с жизнью?». Никто не виновен, сами, дуры, и виноваты. Послезавтра похороны, значит, пик вакханалии придется на этот день. А потом случится что-нибудь еще, и о бедных девчонках забудут. Переживать будут только их родные, – Варвара еще раз глянула на высокий дом и, как бы обращаясь к самой себе, сказала:
– А вот мне никогда не приходила в голову мысль о самоубийстве, слишком я люблю жизнь, Дорогин. Да ты, наверное, тоже?
– Меня хотели убить, а вот чтобы самому свести счеты с жизнью, такого не было. Мы с тобой, Варвара, нормальные люди, без всяких комплексов.
* * *
Гаспаров взял в руки кий, сложил на столе пирамидку, быстро ее разбил и принялся топтаться вокруг стола, то и дело поглядывая на шары, прикидывая траектории ударов. Партию доиграть он не успел, появился охранник.
– Что тебе?
– Приехал Яков Павлович.
Если в редакцию «Свободных новостей плюс» главный редактор приезжал с помпой, каждый раз с размахом обставляя свое появление, то в дом к фактическому хозяину газеты, о существовании которого знали лишь посвященные, он приезжал почти инкогнито. Не хватало черных очков, высоко поднятого воротника, а так же шарфа, прикрывающего нижнюю часть лица. Расстояние от машины до двери он преодолел почти бегом, прикрывая лицо ладонью, словно из куста мог выскочить папарацци и, ослепив вспышкой, сделать пару снимков.
Яков Павлович даже запыхался. Здесь ему приходилось бывать не часто, раз-два в месяц, не более. Если его позвали, значит, разговор серьезный. О чем пойдет речь с хозяином, главный редактор обычно узнавал лишь на месте.
– Что запыхался, журналист? – опираясь на кий, произнес Эдуард Гаспаров и мелком аккуратно натер торец кия. Затем потер пальцы, стряхивая кусочки мела.
– Добрый вечер, – вкрадчиво произнес, сверкнув стеклами очков, главный редактор.
– Проходи, рассказывай.
– О чем, Эдуард Таирович?
– О политике, о всяких скандалах. Ты же в этом деле куда более продвинутый, чем я?
– Вы больше меня знаете, – угодливо произнес главный редактор. – Вы знаете правду, я же питаюсь слухами, сплетнями. Что журналисты на кончике пера принесут, то мне и известно.
– Это ты, брат, врешь – насчет перьев и прочей дряни. Компьютеров у тебя полная редакция, и правды в них накопилось не меньше, чем у меня в голове. Она, конечно, сильно разбавлена домыслами и версиями, но правду выловить можно. На бильярде я с тобой играть не стану, потому как ты профан, а я профессионал. Поэтому пойдем в кабинет, поговорим.
Яков Павлович оглядывался по сторонам, видя свое отражение в огромных аквариумах, в которых медленно плавали ленивые экзотические рыбы.
– Нравятся мои красавицы?
– Ничего.., красивые рыбы.
– Не то слово – красивые. Оглянись.., у тебя за спиной.., полосатые.., видишь?
– Как же не видеть, вижу, одна еще пузырьки выпускает, словно тонет.
– С Мадагаскара штучка. В Москве таких нет, все подохли, ухаживать за ними никто не умеет. Пойдем, я тебе еще кое-что покажу, – и, аккуратно поставив намазанный мелом кий, хозяин повел гостя на второй этаж в кабинет, где был всего лишь один небольшой аквариум. – Смотри, вот эти две рыбки, – холеным ногтем Гаспаров постучал по стеклу, маленькие рыбки зашевелились, затем судорожно дернулись, – больше крутой тачки стоят. Могу тебе сказать, в Москве есть еще одна такая рыбка, а у меня две – самец и самка. Видишь, пузатенькая, через две недели икру метать начнет.
– И что, разбогатеть с этого можно?
– Конечно можно, если мелочь выживет. Главный редактор газеты подошел к стеклу аквариума и уставился на две абсолютно неприглядные рыбки. Одна действительно чуть круглее другой, ее брюшко было побольше, а верхний плавник чуть ярче.
– Хорошие мои, – сказал Гаспаров, указывая на кожаное кресло, в котором полчаса тому назад сидел Сергей Самохвалов. – Я тебя зачем пригласил, как ты думаешь?
– Наверное, дело есть, о стратегии и тактике издания хотите поговорить. Может, мы что-нибудь не то опубликовали."
– Нет, это меня не интересует. У тебя чутье журналистское есть – самоцензура, называется. Закуривай сигары.
Главный редактор, куривший трубку, к сигарам был равнодушен. Но он изобразил восхищение, долго обнюхивал сигару ручной работы, вертел ее в пальцах. Хозяин подал машинку для обрезания. Главный редактор, сделав первую затяжку, судорожно закашлялся. Гаспаров засмеялся:
– Продирает табачок?
– Крепкие они для меня. Я люблю более ароматные, хотя и это, надо признать, вкусно.
– Ко всему привычка нужна. Что-то вы в газете политикой увлеклись и всякими мелочами? Я хочу от издания вот чего…
Главный редактор подался вперед, боясь пропустить хоть слово. Гаспаров иногда говорил лишь намеками, но спрашивал затем строго и, не дай бог, его не поймешь. Гаспаров ходил с сигарой, пуская колечки дыма, иногда останавливался над аквариумом, заглядывал в воду, любуясь рыбами.
– Я хочу, чтобы ты со своими писаками развернул вот какую компанию… Кстати, как ты, Яков Павлович, к порнографии относишься?
– Ну как отношусь.., можно сказать, не употребляю. Но если надо…
– Я не это имел в виду, – чеканя каждое слово, произнес Эдуард, – надо, чтобы появилось несколько статей. Статьи должны быть солидные, аналитические. В них надо оправдать существование порнографии, как жанра изо– и видеопродукции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48