— С огнем играешь, баро. Не понял еще? Я услышал, как, брякнув, открылось окно в комнате и невидимая мне Таня спросила:
— Андрей, я вас слушаю. Только покороче, пожалуйста!
— Близко к окну не подходи! — предупредил дед не то Таню, не то Андрея.
— Тань, скажи деду, чтоб пустил. Разговор есть. Срочный!
— О чем? — сказала Таня. — По-моему, уже все переговорено. Я прекращаю все эти дела. Мне надоело.
— Тань, ну что мы здесь на всю улицу орать будем? Пусти в дом, я тебе все объясню.
— Ладно, заходите, Андрей. Пропустите его, Анатолий Степанович.
Меня все это немного успокоило. Во-первых, по этим словам ясно, что пришли не по мою душу — уже хорошо. Во-вторых, это не менты, не Джамп и не Чудо-юдо. Скорее всего это граждане из той же фирмы, на которую пашут Леха Локтев и Петя Антонов. Подрядчики.
Приехали со срочным заказом на еще одну дырку в чьей-нибудь башке. А Танечка, устав от творческо-снайперской деятельности, ломается. Точнее, нагоняет цену. Сейчас этот самый Андрей будет ее убеждать, прямо как секретарь комсомольской организации знатную ткачиху: «Таня, имей сознательность! Если не ты — то кто же? Нюра болеет, у Вали сын расхворался, Лена — в декрете… Пойми, некому, кроме тебя!» Мне даже смешно стало. Если б не беспокоился, что прихлопнут, то, может, и заржал бы.
— Дура! — прокомментировал согласие Тани цыган и пропустил Андрея через сени.
Интересно, однако, на фига они за своей сотрудницей целую облаву прислали? Может, беспокоятся, что ее кто-то перекупил? Например, увидели меня с ней и решили, что я ей более выгодный контракт в обход Лехи предлагаю… Неприятно, если так. Пожалуй, могут и пришить.
Дед остался в сенях, отделенный от меня только тонкой дверью терраски. А вот дверь в комнату он оставил открытой. Поэтому мне, несмотря на пониженные тона, вся беседа Тани с Андреем была вполне слышна.
— Таня, — начал Андрей и впрямь очень похоже на комсомольского агитатора,
— работа есть. Хорошая. Двадцать тыщ гринов.
— Андрюша, — голосок Тани был прямо-таки ангельский, — что еще может быть за работа? Я не могу больше, вы можете это понять?
— Это мужики не могут, — настырно и немного похабно заметил ее собеседник, — а бабы — не хотят. Ну, сколько тебе надо? Твоя цена?
— Все, — сказала Таня, — уйдите, пожалуйста. Товарищ неинтеллигентно выразился, и Степаныч сказал с угрозой:
— Эй, ты! Я тебя сюда материться звал? Еще матом при ней скажешь — стрельну!
— Да заткнись ты! Козел старый! — огрызнулся Андрей, и тут произошло нечто, чего я не ожидал, а потому целых тридцать секунд не понимал ситуацию. Дело в том, что после того, как Андрей обозвал деда козлом, в комнате произошла какая-то возня, что-то с грохотом упало на пол, а еще через секунд пять слабо брякнули оконные стекла и некое тело со сдавленным матюком шмякнулось оземь рядом со скамейкой.
— Ведите себя прилично, — сказала Таня, пока ее посетитель, шипя и выражаясь — «сука» было самым нежным определением, — катался по траве около скамеечки. — Особенно с пожилыми людьми.
Судя по контурам, которые я рассмотрел в самом начале переговоров, Андрей был мальчик не хилый. Дед так и остался в сенях, поэтому наша юная скрипачка, выходит, одна шуранула из окна мужичка килограмм под восемьдесят… Ну, спортсменка-комсомолка!
— Я тебя, стерва, достану! — Андрей цапнул рукой скамейку, с трудом сел, согнувшись и скрипя зубами от боли. — Я тебя во все дырки…
Дальше он не успел. Чпок! Звук был примерно такой, когда пустую бутылку из-под шампанского открывают. Голова Андрея откинулась, его распрямило на секунду, а затем он, обмякнув, скатился со скамейки.
— Молодец! — прокомментировал старик.
Я лично ничего хорошего в этом не находил. Пять или шесть автоматов с разных сторон замолотили по даче. И по терраске, и по окнам комнаты и, по-моему, даже по чердаку. Молотили наугад и бестолково, но уж очень густо. Даже на полу терраски я чуял явный дискомфорт. Я, конечно, нашел удобное место, ужом затиснувшись между рубленой стеной, к которой была пристроена терраска, старым дубовым комодом и массивным клеенчатым диваном эпохи первых пятилеток. Такой же, помнится, когда-то имелся у Чебаковых. Стекла, щепки, отсеченные пулями от рам и прочего деревянного имущества, наваленного на терраске, то и дело сыпались на пол. Рикошетов, слава Богу, быть не могло, пули, пронзая рамы и стекла, впивались в рубленую стену.
Из своего «блиндажа» я мог видеть дверь и несколько стекол на торцевой части терраски. Пули летели под углом, снизу вверх, поэтому зацепить меня: не могли. Опаснее было прохлопать момент, когда кто-нибудь сюда гранату запузырит. «Эргэдэшка» меня скорее всего здесь не достанет, хотя может оглоушить — осколки у нее тоненькие, легонькие — комод не пробьют. «Лимонка» может и достать, эти ее увесистые, чугунные дольки проковыряют дуб только так…
Однако, как всегда, все вышло не так. Кованый приклад «калаша» с треском и звоном долбанул по одной из рам, которая, к сожалению, открывалась внутрь. Стекла, дребезжа, посыпались на пол, затем некое темное тело перекинуло ногу в проем и оказалось всего в двух шагах от меня, рядом с комодом.
Не ждать же, пока увидит и сделает из меня решето?
«Макар» жахнул, мужик отлетел к застекленной стене, выбил из рам несколько уцелевших стекол, и автомат, бряцнув антабкой, грохнулся на пол. Хорошо упал — прикладом ко мне. Упал бы стволом, не рискнул бы я его хватать сразу и резко. Дернешь — а он, падла, зацепившись крючком за какую-нибудь дребедень, которой тут валом навалено, влепит по мне очередь.
Магазин был двойной — связанная изолентой пара. Я первым делом потыкал пальцем в патроны того, что не был вставлен в защелку. Туго — полный, под завязку. А из верхнего я стреканул короткой по бывшему владельцу — чтоб не ожил. Он вздрагивал от ударов пуль, но не более того, был бы живой — подпрыгнул и задергался напоследок.
Я заметил, что пальба стала глуше. Похоже, то ли стрелков поубавилось, то ли патроны решили расходовать более экономно. Да и вообще гражданам, устроившим фейерверк, пора было завязывать. Не знаю, как в здешних местах, но таким грохотом можно и ментов разбудить.
Граждане, видимо, довольно точно поняли, что им пора. Огонь прекратился, послышался топот ног. Где-то зафырчали моторы, хлопнули дверцы.
Мне тоже почудилось, что уже пора. Встречать друзей из милиции, можно сказать, коллег, ибо липовая ксива еще валялась в моем референтском пиджаке, как-то не очень хотелось. 105-й статьи за убийство при превышении пределов необходимой обороны я не шибко опасался, так же как и 218-й за пистолет и 196-й за липовую ксиву. Все это было сущей ерундой по сравнению с теми неприятностями, которые мне могло доставить знакомство с последователями Джампа или моего отца родного. Основания для ареста есть, а в СИЗО меня найдут обязательно.
Правда, после такого полива пулями высовываться из дома не шибко хотелось. Я переполз к двери, ведущей в сени. Фанера была местами искрошена
— столько дыр в ней провернули. Чтоб открыть ее, пришлось применить немалое усилие…
В сенях, раскинувшись, лежал старый цыган. Сколько пуль в него попало, я считать не стал, но хватило ему с избытком. Странно, что я не слышал, когда он шарахнул из своей двустволки, но казенники были открыты, а в правый даже засунут до половины новый патрон. Похоже, что очередь поливала Будулая тогда, когда он решил перезарядить свою «тулку» или «ижевку» — я так и не рассмотрел.
— Таня! — позвал я наудачу.
— Идите сюда, — голос был и ее, и не ее. С автоматом в руках и «Макаровым» в кармане я ползком, все еще не веря, что Танины знакомые удалились, перебрался в комнату.
Кармела сидела в простенке, держа в руках тот самый «винторез». Футляр был открыт снизу, я сразу увидел гнезда для двух частей винтовки и прицела.
— Теперь вы все знаете? — спросила она хрипло. Куда ее семнадцатилетний голосок подевался?
— Конечно, не все! — усмехнулся я кисло. — Но порядочно…
— Все равно… — пробормотала она. — Надоело все… Думала, что убьют, — не убили.
— Вообще-то это такое дело, что успеется. А сейчас, по-моему, драпать надо. И поживей…
— Зачем? — спросила Таня, и я как-то очень по-глупому ответил:
— В милицию заберут…
— Давно пора, — сказала эта дура вполне серьезно. — Пусть заберут и расстреляют.
— А есть за что? — спросил я, косясь на «винторез». Мне очень не хотелось, чтобы Танечка от большой тоски душевной провернула во мне дырку диаметром 9 миллиметров.
— На мне смертей больше, чем на Чикатило, — ответила Таня. — Пора бросать.
— Так что же вы, извиняюсь, голову в окно не выставили? — поинтересовался я.
— Страшно стало, — созналась Таня.
— А вам не страшно, что вас усадят в тюрягу и будут держать, пока вы не превратитесь в старую каргу? Может, побегаем?
Таня с минуту подумала и сказала:
— Бегите. Мне надоело.
«Ну и черт с тобой!» — подумал я. Своя кожа мне всегда была дороже чужой рожи. Держа автомат наизготовку с переводчиком на «авт», я кубарем слетел с крыльца — на всякий случай, хотя уже и урчание моторов не было слышно. Тишина была гробовая и очень понятная. Мирные жители после такого шума до утра будут сидеть по домам и в сортир, если приспичит, побегут лишь короткими перебежками. Улица была пуста, но на калитке липко поблескивала кровь. То ли дед напоследок ковырнул кого-то картечью, то ли Танечка произвела очередное вышибание мозгов с помощью инфракрасной оптики. Очень неприятно было ощущать за своей спиной присутствие «винтореза», но, видно, в артистической голове Кармелы ничего подобного не замышлялось. Я очутился на улице и торопливо припустил бегом, точно не зная, куда, собственно, направляюсь. В лес, к партизанам? Или в город прямо с «калашом» наперевес? Знакомых по поселку этому я не числил. Тем не менее я топал и топал, когда вдруг за моей спиной мне послышался характерный дребезжащий звук мотора ветеранского «Запорожца». Того самого, белого. Что у девочки на уме, я не знал, а потому шарахнулся к забору, держа автомат наготове.
— Садитесь, — пригласила Таня, — поедем куда-нибудь…
Я сел. Лучше плохо ехать, чем хорошо идти. При свете редких уличных фонарей я увидел на Таниной руке перстень с выпуклым плюсом…
НА «ЛЕЖКЕ» ДЖЕКА
— Бензину много? — спросил я Кармелу.
— Полный бак и канистра.
Я поглядел на заднее сиденье и с удивлением увидел, кроме скрипичного футляра, большую спортивную сумку и… свой «референтский» костюм.
— Что ж вы его забыли? — почти ехидно спросила Таня. — Со всеми своими документами… Прямо клад для угрозыска!
Да, это точно, с тобой, тетка, совсем голову потеряешь! У меня аж уши загорелись, хорошо, что в темноте не видно…
— А вы, значит, раздумали правосудию отдаваться? — проворчал я.
— Я сама выбираю, кому отдаваться, а кому нет, — обрубила она. — Из поселка я вас, пожалуй, вывезу, но дальше — думайте сами.
— Вам есть куда деваться? — спросил я.
— Нет, — сворачивая в какой-то на первый взгляд тупиковый проулок, ответила Кармела. — А вам?
Я ответил не сразу. Если привезти ее к папочке, то бишь к Чудо-юде, то есть, конечно, надежда выкрутиться, отдав ее голову. Но только надежда. Если уж отец родной повелел мне в «Волгу» мину пристроить, значит, приговор окончательный и обжалованию не подлежит. За что, почему, ради каких-таких высоких целей — он объяснять не любит. Может, из-за Адлерберга, может, из-за Кармелы, а может, из-за того, о чем я понятия не имею и иметь не должен. Так что катить в том направлении мне совершенно не светило. Да и вообще, ни в Москву, ни через Москву ехать на тачке, дважды светившейся рядом со мной, номер которой я оставил в памяти Чудо-юдиного компьютера, не было смысла. Далеко по Ярославке не упилишь. Там все могут перегородить, во всяком случае, обшмонают наверняка. Танины бывшие друзья вполне могли влететь, если у них нет возможности где-то поблизости разгрузиться от автоматов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79