— Я тоже испанец, сеньор! Надеюсь, вы можете отличить меня от англичанина?
— А почему на корабле флаг безбожной, еретической и беззаконной Британии?! — сурово спросила донья.
— Всякий носит шляпу того фасона, который пожелает! — заорал моряк. — Мне нет дела до того, почему вы прячетесь в кусты, услышав испанскую речь! Какого же черта вы интересуетесь тем, почему наш корабль, где плавают испанцы, идет под английским флагом?
— А дело в том, что, когда люди, которых считаешь англичанами по флагу, заговаривают с тобой по-испански, то ждешь подвоха!
— Кто бы ты ни был, парень, но ты, ей-Богу, плохо кончишь, не будь я Рамон-Головорез! — разъяренно выкрикнул незваный гость, рванул из-за пояса пистолет и, молниеносно упав на землю, боком откатился за валун. Тут же грохнуло у меня над самым ухом, да так, что я с перепугу шлепнулся задом на землю. В ушах у меня зазвенело, а во рту посолонело и пересохло. Тут же бабахнуло еще три раза, и кто-то заорал истошно, на весь лес:
— Убили-и-и-и-и-и! Карросо убили-и-и! Тут еще два раза грохнуло, и на меня сверху упала перебитая ветка.
— Донья! — завопил я истошно, потому что, сидя между кустов, я не видел ни ее, ни Роситы, а подняться было страшно. Но тут опять грохнуло, посыпались листья, и меня, конечно, никто не услышал. Только тут я вспомнил,
что у меня есть пистолеты. Я вытащил один и стал давить на закорючку, чтомне показала донья. Но пистолет не стрелял. Я захотел заплакать, но тут вспомнил, что еще надо взвести курок. Двумя большими пальцами я оттянул «молоточек» назад, а указательными надавил на крючок. Сперва он не нажимался, не нажимался, а потом вдруг как нажался! Чирк! Мигнула искорка, п-ш-ш! — что-то коротко зашипело… И в ту же секунду — ба-бах! Пистолет плюнул острым огнем, и тут же на куст с треском, воющим стоном и хрипом повалилось что-то тяжеленное, здоровенное и вонючее. Я оказался зажатым между тушей и краем куста. Судя по вони, которая была похожа на ту, которая шла от надсмотрщика Грегорио, это был белый мужчина. На меня лилось что-то горячее и немного липкое. Выкарабкавшись из-под туши, я понял, что это была кровь. Вся белая и чистенькая рубашка была облита ею: и штаны, и сапоги, и все-все… Я встал и только тут понял, что рядом со мной лежит огромный дядька, у которого из спины вырван кусок кровавого мяса, и серая грязнющая рубаха на глазах становится красной… Кровью пахло так, как в загоне для скота, где прирезают павшую корову. Пистолет, из которого я выстрелил, остался внизу, под дядькой, а второй я опять взял в руку и взвел курок. Держа его дулом от себя, на далеко вытянутых руках, я стал выбираться из кустов. Тут я услышал крики и лязг, звяк и звон. Это было похоже на то, как донья и Росита рубились утром шпагами, но только теперь шуму было больше. В просвете между деревьев я увидел, что на берегу речки Рамон и еще какой-то дядька нападают со шпагами на Роситу и донью, а третий целится в донью из пистолета. Он стоял ко мне спиной, полусогнувшись и выбирая время, чтобы пальнуть в донью, но боялся попасть в своих приятелей. А я, когда вылез из кустов, так и уперся пистолетом ему в спину. Он обернулся, толкнул мой пистолет спиной, и оба моих пальца нажали на крючок. Тут опять бахнуло, я уронил пистолет и отлетел в куст. А дядьке огнем прожгло в рубахе дыру. Кроме того, у него на спине оказалась небольшая круглая дырка, из которой капнула кровь. Дядька согнулся и как-то медленно свалился на бок. Тот, что бился с Роситой, обернулся, наверно, хотел поглядеть, а Росита как ткнет его шпагой — и прямо в пузо. Этот дядька тоже повалился, а Росита, вся какая-то не такая, дикая, страшная, стала нападать на того, который дрался с самой доньей Мерседес. Вдвоем они его стали гнать прямо на меня. Это был как раз тот, главный. Я испугался и заорал, потому что с перепугу забыл, как вставать и бегать. Я заорал так, что дядька испугался, тоже обернулся и тут донья ткнула его шпагой в руку, а Росита в ногу. Он уронил шпагу и упал, зажав здоровой рукой раненую. Тут донья еще его и по голове шпагой треснула, только плашмя.
— В дом его! — скомандовала донья Росите. — Хватай его под руки! А ты собирай все оружие и догоняй нас!
Тут я пришел в себя. Донья и Росита поволокли Рамона-Головореза. Я даже не успел оглядеться, как они скрылись в кустах. Кругом валялись дядьки. У одного было только полголовы, у другого вырван живот, у толстого Карросо во лбу была кровавая дырка… Всего, пока я собирал ружья, я насчитал шесть человек. Делал я это быстро, но все время оглядывался на корабль, потому что от него к берегу быстро шли сразу две шлюпки. Там было полно народу. Но я успел и даже нашел оба своих пистолета и того дядьку, который случайно застрелился моим пистолетом в кустах. Шпаги и длинные ножи я потащил в охапке, а пистолеты рассовал за пояс и в сапоги. Донья стояла у ворот с заряженными пистолетами и ждала меня.
— Живей! Живей! — кричала она. Я еле-еле дополз до мостика и, ввалившись в ворота, стал бросать на землю все тяжеленное оружие. Дядька, которого они приволокли, лежал на земле связанный и стонал. Росита и донья стали крутить вороты, которыми поднимался мостик через ров.
— Ворота запри! — рявкнула донья. Я навалился сперва на одну створку, потом на другую. Теперь надо было еще задвинуть засов. Он был очень тугой и не двигался с места. Я схватил один из пистолетов и стад колотить им по рукоятке засова. Посыпалась ржавчина, еще несколько ударов, и я задвинул его. Тем временем донья и Росита, пыхтя и ругаясь, все еще крутили вороты. Я подошел и стал помогать. Мост кое-как поднялся.
— Мануэль! — приказала донья. — Залезай на стену! Видел, как я заряжала пистолеты? Вот пороховница, а здесь пули! Заряжай!
Я стал сыпать в дула порох и забивать тряпочками, которые отрывал от своей рубахи. Потом заложил в них пули. Из-под обрыва доносились голоса. Видно, нападавшие сомневались, стоит ли лезть наверх. Только когда я уже зарядил все пистолеты, они затопали по ступенькам. Выбрав момент, я оглянулся и увидел, что донья и Росита стоят у двери, ведущей прямо в подвал со двора. Дядьку они куда-то уже утащили, а сами теперь выкатывали из подвала большущую бочку. Я сразу понял, что это порох. Они выкатили ее во двор, поближе к стене. Росита побежала обратно, а донья стала сбивать топором верхний обруч с бочки.
— Не видно их, Мануэль? — крикнула она, содрав наконец обруч и выковыривая из бочки крышку.
— Они сейчас вылезут, сеньора! — ответил я. — Надо будет стрелять? Да?
— Конечно же, осел! — грубо сказала донья. — Только целься получше!
Как целиться, я не знал, а спросить боялся. Тем временем из погреба с проклятиями появилась Росита, едва тащившая за собой неподъемный мешок, в котором что-то каталось и грюкало. Донья тем временем зачерпнула ведерком порох, словно это была вода или лесок, и взбежала наверх.
— Помоги откатить пушку! — крикнула она. Пушка была тяжеленная, но все же нам удалось сдвинуть ее. Донья лопаткой принялась сыпать порох в горло пушки и утрамбовывать его палкой с набалдашником. Росита тем временем, вся красная от натуги, волокла по ступенькам мешок. Она еле-еле дотащила его до пушки, хотя он был заполнен всего-то на четверть… Донья тем временем забивала в пушку кусок пакли.
— Донья Мерседес! — заорал я. — Они уже пришли!
Действительно, матросы с корабля вылезли на край обрыва и с удивлением глядели на наш дом и на стены.
— Да тут целый форт, ребята! — ахнул кто-то из них.
— Черт побери! Разрази меня Господь, если там нет пушек!
— Эй ты, Мартинес, зачем ты взял только тридцать человек…
— Что-то мне расхотелось туда, братцы! — донеслось до меня.
Донья вытащила из мешка, который приволокла Росита, горсть крупных пуль и засыпала в пушки.
— Сейчас, сейчас! — бормотала она. — Погодите… Как только начнут подходить ближе, Мануэль, пали в них!
Дядьки у обрыва стояли толпой, но вперед не шли.
— Что же они не стреляют, — спросил кто-то из них у большого верзилы в шляпе и с черной тряпкой, закрывавшей левый глаз. — Рассыпьтесь, ребята, не стойте кучей! — сказал он, похоже с опаской. — Черт его знает, может, у них там и вправду пушка… Бегом — десять налево, а десять — направо!
Команда была исполнена, только несколько человек остались посередине. Они разошлись друг от друга подальше и присели в траву, так что виднелись только их большие черные шляпы.
— Черт побери! — тихо сказала донья. — Опоздали… Только что можно было их одним выстрелом сшибить вниз… Мануэль, ты не видишь, у них нет топоров или веревок?
— Не вижу, сеньора!
— Следи за теми, что пойдут с того края… — она указала налево. — Возьми пистолеты и стреляй, как только увидишь их в десяти шагах от стены, понял?
— Я сделаю все! — сказал я, забирая пистолеты. Я побежал вдоль стены и встал в каменной бочке. Там была как бы комнатка с входом без двери и узкими окнами, чуть шире, чем прорези между зубцами стены. Эти узенькие окна были направлены на три стороны. Взглянув в одно из этих окон-прорезей, я увидел, как несколько моряков побежали налево и спрятались за деревьями. Теперь они были напрямую от моей бочки в ста шагах. Было хорошо видно, как шевелятся листья лиан. Прибежала донья:
— Мы уже все пушки зарядили, помогай пушки откатывать.
Нападавшие стали приближаться к воротам. Пригибаясь к земле, они по одному подбегали ближе. Почему-то мне совсем не было страшно. Я вроде бы знал, что они, наверно, захотят нас убить, но почему-то был уверен в том,
что нас не убьют. Стало совсем жарко. В лесу все что-то похрустывало и потрескивало.
— Уж не ночи ли они дожидаются? — обеспокоенно сказала донья.
— Вот этого не надобно! — охнула Росита. — Да спасет нас Господь!
Донья убежала в дом и вскоре вернулась с охапкой ружей и тяжелой сумкой с пулями. Пушки и мортиры были уже наготове, и теперь они с Роситой стали заряжать ружья. В мортиры донья и Росита запихали огромные, с арбуз величиной, чугунные шары-бомбы. Солнце уже стало валиться к закату. Донья и все мы с утра ничего не ели и были очень утомлены. А враг все не шел — чего-то ждал.
— Ну, ладно! — сказала донья. — Я начинаю канонаду!
Она подпалила кресалом скрученную из просмоленной пакли веревочку и прицепила ее к палке, на которой было что-то вроде щипчиков. Подойдя к одной из пушек, она с помощью Роситы нацелила ее туда, где торчали из травы шляпы. Подсыпав пороху на небольшую дырочку, проделанную в пушке сверху, она прижала к этой дырочке тлеющую веревку… Сперва зашипело, потом порох, насыпанный на дырочку, фукнул ярким пламенем, и вдруг так бабахнуло, что даже стена затряслась. Дым окутал стену, а в той стороне, куда выстрелила пушка, кто-то заорал. Я взглянул туда и увидел, что из травы выскочили все, кто там прятался, и почему-то быстро побежали к обрыву. А весь луг вдруг загорелся, будто был сделан из пороха.
— Паклю зажгло, а она — траву! — захохотала донья. — Ишь подпалила им пятки! Огонь!
И подскочила к другой пушке… Ба-бах! Тут я увидел, как сразу трое из убегавших повалились на траву и тут же их догнал огонь, очень быстро сжиравший траву. На том месте, где он прошел, осталась только серая, покрытая пеплом земля да черные, похожие на обугленные дрова, тела убитых. Оставшиеся добежали до ступенек и, сгрудившись у них, стали толкаться, и в этот момент — тара-pax! — выпалила третья пушка. Тут я и вовсе удивился: только что пятеро стояли у края обрыва, а после того, как дым рассеялся, мы никого не увидели…
— Ура! — завопила донья, бросаясь на боковую стену, где было еще пять пушек. Однако палить было больше незачем. А получилось вот что: когда огонь добежал до самого обрыва, он повернул влево и быстро-быстро сожрал всю-всю траву на поляне вокруг нашей каменной стены. Искры полетели к нам во двор.
— Господи! — ахнула донья. — Скорее бочку с порохом со двора!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79