Выглядело это как каприз, но я надеялась удрать к испанцам. Росита уже сговорилась с одним матросиком, который мог бы переправить нас на берег. Однако план был раскрыт. О'Брайен велел высечь Роситу линьками, а матроса запороть до смерти. Тем не менее негритенка он мне купил. Так в моей каюте появилась эта смешная игрушечка, худющий черный ребенок, изящно и правильно выговаривавший кастильские слова. Хотя мне и было ясно, что капитан О'Брайен, несомненно, захочет через этого черномазика выведать мои секреты, я обрадовалась его появлению. Мне захотелось быть ему матерью, хотя существо это, полуобезьянка, как мне вначале казалось, имело вид самый жалкий и даже омерзительный. Но как он показал себя, когда налетели голландцы! Он спас нас от гибели, погасив горевшую гранату за какие-то мгновения до взрыва. Когда О'Брайен сбежал, сдался в плен, этот раб повел себя как мужчина. Я растерялась, не говоря уже о Росите, а наш черный малыш быстренько разыскал для нас шлюпку и увез от горящего и тонущего корабля за какие-то минуты до того, как тот утонул… Нет, без сомнения, божественное озарение нашло на меня, когда я попросила О'Брайена купить негритенка! Божий промысел вынес нас именно на тот остров, который мечтал найти О'Брайен, Божий промысел отбил нападение пиратов, придав мне силы наводить пушки и палить из них, хотя до того я никогда этого не делала. Я уж не говорю о бомбе, которую мортира сама по себе послала точно в пороховой погреб пиратского корабля…
Наконец, только Божьим промыслом можно объяснить то, что взятый в плен пират оказался моим кузеном Рамоном, сыном того самого дона Альфонсо, старшего брата моего отца, что построил дом и крепость, которую нашел мой маленький Мануэль…
— О, сеньора, это было так страшно! — залопотала Росита. — Я чуть не сошла с ума! Сначала получилась молния без грома, яркая-яркая, так что я ослепла на несколько минут. А потом закружился какой-то яркий золотистый водоворот перед глазами. Но когда я увидела вас с Мануэлем, то мне стало страшно. У вас были неживые лица. Я думала, вы совсем умерли. У вас было такое бледное лицо, что и у покойников не бывает. И вы совсем висели в кресле, будто тряпичная кукла, прощу прощения, сеньора… А Мануэль лежал на полу. Он даже не дышал, сеньора, клянусь Христом!
— Надо спрятать подальше эти чертовы перстеньки, — сказала я, снимая свой с пальца. — Порознь они безобидны, но если их соединить, получается что-то непонятное…
— Лучше выбросить их в море, сеньора, — предложил Мануэль. — Если в них сидит дьявол, он из моря не выберется…
— Ладно, я сама решу, что с ними делать. Идите готовить завтрак.
Росита и Мануэль пошли на кухню, а я стала разглядывать шкатулку, которую разбил Мануэль. Собственно, отлетела только одна планка, где в углублении и скрывался перстенек, завернутый в тряпицу. Тряпица так и лежала на столе , где я ее бросила. Не знаю, что меня к ней потянуло, наверно, я хотела ее выбросить. Но мне показалось, на ней виднеется какая-то буква, и я решила ее развернуть.
Я увидела стершиеся, но все же различимые письмена. Написано было по-арабски, но ниже более мелким почерком сделана приписка по-латыни:
«Разъединенные счастье приносят, соединенные силу сулят».
Дальше разобрать было трудно. Часть фразы попросту исчезла. Лишь в самом конце на краю тряпицы буквы сохранились, как ни странно, немного лучше: »…Взяты у альмохадов мною, доном Алонсо де Костелло де Оро в битве при Лас-Навас-де-Толоса. Лето господне MCCXII».
Боже мой! Значит, перстеньки были захвачены моим предком более чем за 400 лет до моего рождения, в 1212 году! И они лежали тут много лет, прежде чем до них добрался мой несчастный и многогрешный дядюшка, нашедший последний приют где-то в волнах моря. Быть может, он тоже случайно отломил эту планку, прочел, что разъединенные перстеньки приносят счастье, и взял с собой на остров тот, что нашел Мануэль. А второй брать не стал, видно, силы ему было не занимать… Хотя, наверно, тут было написано еще что-то вроде того, что они «силу сулят» дурную или нехорошую. Кроме того, дядюшка мог и проверить на себе эту самую силу. А то, что сила эта не самая добрая, я уже убедилась. Если в первый раз мне показалось, что меня ударили кнутом, то, когда мы соединили перстни с Мануэлем, произошло что-то еще более серьезное. Наверное, мы могли бы погибнуть…
Да, скорее всего дядюшка именно так и сделал. Он тоже получил удар, понял, что в соединении перстеньков какая-то страшная колдовская сила, с которой ему не совладать, и решил ограничиться «счастьем». А второй перстенек был со мной в течение всех этих странствий и скитаний, лежал в своем гнездышке и незримо помогал мне. И вот они снова вместе.
Интересно, что будет, если завернуть их в одну тряпицу и положить на прежнее место? Будут ли они считаться соединенными или нет?
Мне было жутко, но я решила положить перстеньки так, чтобы они соприкоснулись колечками. Я осторожно приблизила их друг к другу, ежеминутно ожидая увидеть голубую вспышку и ощутить удар… Перстеньки соприкоснулись, но ничего не произошло. Их таинственная сила проявлялась лишь тогда, когда выпуклый прямоугольник на одном входил в вогнутый паз на другом… В этом был их секрет.
А может быть, все же положить их в чашу для святых даров, где лежал перстенек, найденный Мануэлем? Наверно, не случайно дядюшка положил свой перстень в чашу и оставил в алтаре домовой церкви. То, что он не взял его с собой, тоже что-то значило…
Принес ли этот перстень счастье? Если считать, что счастье в богатстве, то безусловно.
А если кузен Рамон узнает о своих правах наследника?
Это заставило меня надеть мужское платье, вооружиться и выйти на стену замка. Я хотела успокоить себя, хотя и знала, что если кто-то из пиратов и уцелел в огне лесного пожара, то вряд ли решился бы при свете дня приблизиться к замку. Ночью, во время ливня, потушившего пожар, сделать это было невозможно, а сейчас, при ярком свете утра, у пиратов и вовсе не хватило бы мужества, ибо вчерашний огонь, который вели раскалившиеся пушки, заставил их думать, что в замке сильный гарнизон…
Перед тем как выйти из дома, я не удержалась от того, чтобы не покрасоваться перед зеркалом. На меня глядел некий молодой изящный кабальеро, которому не хватало лишь усов и бороды. Правда, мой бюст несколько более, чем следовало бы, обтягивала свободная рубаха, а бедра у «кабальеро», честно говоря, были несколько широковаты и слишком уж по-женски округлы. Да, похоже, что я все больше полнею! Боже мой! Ведь когда-то, было такое время, я радовалась, когда замечала, что фигура моя принимала все более плавные очертания… Переживала я тогда совсем по другому поводу. Меня смущало, что я до сих пор еще слишком угловата, что у меня острые тощие груди, что бедра и зад мои напоминают мальчишечьи. Неужели это когда-то было?!
Я стала расчесывать волосы и обнаружила новый повод для расстройства: в одной из первых же прядей мне попался седой, совершенно седой волос! Это было так неприятно, что утро показалось мне вновь испорченным и весь этот замок дона Альфонсо стал казаться мне совсем мрачным… Наскоро закончив причесываться и не забыв, разумеется, выдернуть седой волос из головы, я надела шпагу, сунула за пояс пистолеты и спустилась во двор. На просохших каменных плитах кое-где поблескивали мутноватые лужи, заливисто перекликались птицы. Пахло сыростью, немного гарью. По звонким ступеням лестницы я поднялась на стену. За рекой стоял не тронутый пожаром зеленый, вымытый и освеженный дождем лес, а вокруг замка дона Альфонсо вплоть до самой бухты все было выжжено. Пожар стер зеленые краски на целую милю от реки с севера на юг и от бухты с запада на восток. Всюду торчали и валялись обугленные стволы пальм, уничтоженные огнем другие деревья… Дождь вбил пепел в землю и, казалось, навеки покрыл ее серой коркой. Я оглядела остров, обойдя по стене весь замок. Нет, дон Альфонсо, неудачно вы выбрали место для своей крепости. Сейчас положение ее улучшилось, так как теперь со стены была видна бухта. А раньше любой корабль мог зайти в бухту незамеченным. Впрочем, возможно, что у дона Альфонсо было еще какое-либо укрепление. Надо будет прочитать получше все его бумаги…
Больше всего меня сейчас интересовал вопрос: уцелел ли кто-нибудь с потопленного бомбой фрегата под английским флагом? Бесспорно, какие-то шансы были и у тех, кто находился на взорванном корабле, и у тех, кто оказался в горящем лесу. Кто-то мог избежать смерти. Вероятно, спаслись — если вообще кто-нибудь спасся, — но не более десятка. Куда они могли скрыться?
Вчерашний дождь был нешуточный. Его лучше всего пережидать в таком месте, где на голову не будут падать вывороченные с корнем деревья. Лучше всего пережидать такую грозу в каменном доме или в пещере. Тогда наиболее вероятно, что те, кто уцелел от лесного пожара, оказались в южной части острова, у скал. Где-то там они могут скрываться и сейчас.
Конечно, мне хотелось бы верить, что все негодяи погибли, но осторожность заставляла предполагать худшее. Возможно, сейчас они прячутся где-нибудь, убежденные, что по острову рыщут вооруженные до зубов солдаты. Но рано или поздно они рискнут и выйдут на разведку, поймут, что никакого гарнизона нет, и… в одну прекрасную ночь мы можем не проснуться. И это лишь самый оптимистический вариант, ибо, разобравшись, что перед ними женщины, разбойники скорее всего не дадут нам умереть спокойно. Для свойственных пиратам грубых утех им даже Мануэль может пригодиться.
Разглядывая в подзорную трубу выжженную пустыню, я внезапно услышала какой-то неясный, глуховатый, но ритмичный звук. Для ударов топором по дереву он был слишком частый, к тому же слышался он не от леса, а со стороны бухты. Звук становился все более отчетливым, и я начала вспоминать, что слышала где-то нечто подобное…
Около полугода назад О'Брайен зашел в устье Ориноко, чтобы пополнить запас пресной воды. Вода была мутная, илистая, и он велел процедить ее через мешковину и песок. Бочек было много, вода цедилась медленно, а потому работа затянулась допоздна. Майкл не хотел понапрасну утомлять своих людей, а потому решил сниматься с якоря утром. Он пришел ночевать ко мне, мы приступили к ужину и уже хотели отослать Роситу, дабы приступить к делам интимным, как вдруг О'Брайен, до того вальяжно сидевший с бокалом вина и моловший обычный вздор, которым имел обыкновение меня развлекать, встрепенулся и подошел к окну каюты…
— Боюсь, сеньора, что сегодня ночь будет весьма неспокойная, — произнесон уже не шутливым тоном. — Ты слышишь, это индейские барабаны…
Я услышала в ночи точь-в-точь такой же звук, какой доносился только что…
Та ночь в устье Ориноко была тревожной, но не более того. Хотя капитан не на шутку опасался ночной атаки индейских пирог и канониры провели всю ночь у пушек, заряженных картечью, никто к нам не сунулся. Однако неутомимый гул многочисленных барабанов, нервный, ритмичный, сводящий с ума, страшащий какой-то сверхъестественной силой, не давал мне сомкнуть глаз до самого восхода солнца. Едва рассвело, О'Брайен велел поднимать якоря и спешно покинул жутковатое место…
И вот сегодня я услышала вновь этот ритмичный гул. Правда, он поначалу был намного слабее, чем тот, что мы слышали сквозь шум прибоя, находясь в полумиле от берега. Но тот гул, доносившийся из прибрежных зарослей, был монотонный и мерный. А сейчас я явственно ощутила, что гул нарастает, приближается ко мне, неся с собой все ту же мистическую угрозу…
Он становился все громче и громче, и я поняла, что мне нужно скорее звать на помощь Роситу и Мануэля, а может быть, и освобождать из-под стражи Рамона, хотя он со своими ранами мог помочь нам скорее лишь советом. Если, конечно, захочет.
Да, гул шел с моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Наконец, только Божьим промыслом можно объяснить то, что взятый в плен пират оказался моим кузеном Рамоном, сыном того самого дона Альфонсо, старшего брата моего отца, что построил дом и крепость, которую нашел мой маленький Мануэль…
— О, сеньора, это было так страшно! — залопотала Росита. — Я чуть не сошла с ума! Сначала получилась молния без грома, яркая-яркая, так что я ослепла на несколько минут. А потом закружился какой-то яркий золотистый водоворот перед глазами. Но когда я увидела вас с Мануэлем, то мне стало страшно. У вас были неживые лица. Я думала, вы совсем умерли. У вас было такое бледное лицо, что и у покойников не бывает. И вы совсем висели в кресле, будто тряпичная кукла, прощу прощения, сеньора… А Мануэль лежал на полу. Он даже не дышал, сеньора, клянусь Христом!
— Надо спрятать подальше эти чертовы перстеньки, — сказала я, снимая свой с пальца. — Порознь они безобидны, но если их соединить, получается что-то непонятное…
— Лучше выбросить их в море, сеньора, — предложил Мануэль. — Если в них сидит дьявол, он из моря не выберется…
— Ладно, я сама решу, что с ними делать. Идите готовить завтрак.
Росита и Мануэль пошли на кухню, а я стала разглядывать шкатулку, которую разбил Мануэль. Собственно, отлетела только одна планка, где в углублении и скрывался перстенек, завернутый в тряпицу. Тряпица так и лежала на столе , где я ее бросила. Не знаю, что меня к ней потянуло, наверно, я хотела ее выбросить. Но мне показалось, на ней виднеется какая-то буква, и я решила ее развернуть.
Я увидела стершиеся, но все же различимые письмена. Написано было по-арабски, но ниже более мелким почерком сделана приписка по-латыни:
«Разъединенные счастье приносят, соединенные силу сулят».
Дальше разобрать было трудно. Часть фразы попросту исчезла. Лишь в самом конце на краю тряпицы буквы сохранились, как ни странно, немного лучше: »…Взяты у альмохадов мною, доном Алонсо де Костелло де Оро в битве при Лас-Навас-де-Толоса. Лето господне MCCXII».
Боже мой! Значит, перстеньки были захвачены моим предком более чем за 400 лет до моего рождения, в 1212 году! И они лежали тут много лет, прежде чем до них добрался мой несчастный и многогрешный дядюшка, нашедший последний приют где-то в волнах моря. Быть может, он тоже случайно отломил эту планку, прочел, что разъединенные перстеньки приносят счастье, и взял с собой на остров тот, что нашел Мануэль. А второй брать не стал, видно, силы ему было не занимать… Хотя, наверно, тут было написано еще что-то вроде того, что они «силу сулят» дурную или нехорошую. Кроме того, дядюшка мог и проверить на себе эту самую силу. А то, что сила эта не самая добрая, я уже убедилась. Если в первый раз мне показалось, что меня ударили кнутом, то, когда мы соединили перстни с Мануэлем, произошло что-то еще более серьезное. Наверное, мы могли бы погибнуть…
Да, скорее всего дядюшка именно так и сделал. Он тоже получил удар, понял, что в соединении перстеньков какая-то страшная колдовская сила, с которой ему не совладать, и решил ограничиться «счастьем». А второй перстенек был со мной в течение всех этих странствий и скитаний, лежал в своем гнездышке и незримо помогал мне. И вот они снова вместе.
Интересно, что будет, если завернуть их в одну тряпицу и положить на прежнее место? Будут ли они считаться соединенными или нет?
Мне было жутко, но я решила положить перстеньки так, чтобы они соприкоснулись колечками. Я осторожно приблизила их друг к другу, ежеминутно ожидая увидеть голубую вспышку и ощутить удар… Перстеньки соприкоснулись, но ничего не произошло. Их таинственная сила проявлялась лишь тогда, когда выпуклый прямоугольник на одном входил в вогнутый паз на другом… В этом был их секрет.
А может быть, все же положить их в чашу для святых даров, где лежал перстенек, найденный Мануэлем? Наверно, не случайно дядюшка положил свой перстень в чашу и оставил в алтаре домовой церкви. То, что он не взял его с собой, тоже что-то значило…
Принес ли этот перстень счастье? Если считать, что счастье в богатстве, то безусловно.
А если кузен Рамон узнает о своих правах наследника?
Это заставило меня надеть мужское платье, вооружиться и выйти на стену замка. Я хотела успокоить себя, хотя и знала, что если кто-то из пиратов и уцелел в огне лесного пожара, то вряд ли решился бы при свете дня приблизиться к замку. Ночью, во время ливня, потушившего пожар, сделать это было невозможно, а сейчас, при ярком свете утра, у пиратов и вовсе не хватило бы мужества, ибо вчерашний огонь, который вели раскалившиеся пушки, заставил их думать, что в замке сильный гарнизон…
Перед тем как выйти из дома, я не удержалась от того, чтобы не покрасоваться перед зеркалом. На меня глядел некий молодой изящный кабальеро, которому не хватало лишь усов и бороды. Правда, мой бюст несколько более, чем следовало бы, обтягивала свободная рубаха, а бедра у «кабальеро», честно говоря, были несколько широковаты и слишком уж по-женски округлы. Да, похоже, что я все больше полнею! Боже мой! Ведь когда-то, было такое время, я радовалась, когда замечала, что фигура моя принимала все более плавные очертания… Переживала я тогда совсем по другому поводу. Меня смущало, что я до сих пор еще слишком угловата, что у меня острые тощие груди, что бедра и зад мои напоминают мальчишечьи. Неужели это когда-то было?!
Я стала расчесывать волосы и обнаружила новый повод для расстройства: в одной из первых же прядей мне попался седой, совершенно седой волос! Это было так неприятно, что утро показалось мне вновь испорченным и весь этот замок дона Альфонсо стал казаться мне совсем мрачным… Наскоро закончив причесываться и не забыв, разумеется, выдернуть седой волос из головы, я надела шпагу, сунула за пояс пистолеты и спустилась во двор. На просохших каменных плитах кое-где поблескивали мутноватые лужи, заливисто перекликались птицы. Пахло сыростью, немного гарью. По звонким ступеням лестницы я поднялась на стену. За рекой стоял не тронутый пожаром зеленый, вымытый и освеженный дождем лес, а вокруг замка дона Альфонсо вплоть до самой бухты все было выжжено. Пожар стер зеленые краски на целую милю от реки с севера на юг и от бухты с запада на восток. Всюду торчали и валялись обугленные стволы пальм, уничтоженные огнем другие деревья… Дождь вбил пепел в землю и, казалось, навеки покрыл ее серой коркой. Я оглядела остров, обойдя по стене весь замок. Нет, дон Альфонсо, неудачно вы выбрали место для своей крепости. Сейчас положение ее улучшилось, так как теперь со стены была видна бухта. А раньше любой корабль мог зайти в бухту незамеченным. Впрочем, возможно, что у дона Альфонсо было еще какое-либо укрепление. Надо будет прочитать получше все его бумаги…
Больше всего меня сейчас интересовал вопрос: уцелел ли кто-нибудь с потопленного бомбой фрегата под английским флагом? Бесспорно, какие-то шансы были и у тех, кто находился на взорванном корабле, и у тех, кто оказался в горящем лесу. Кто-то мог избежать смерти. Вероятно, спаслись — если вообще кто-нибудь спасся, — но не более десятка. Куда они могли скрыться?
Вчерашний дождь был нешуточный. Его лучше всего пережидать в таком месте, где на голову не будут падать вывороченные с корнем деревья. Лучше всего пережидать такую грозу в каменном доме или в пещере. Тогда наиболее вероятно, что те, кто уцелел от лесного пожара, оказались в южной части острова, у скал. Где-то там они могут скрываться и сейчас.
Конечно, мне хотелось бы верить, что все негодяи погибли, но осторожность заставляла предполагать худшее. Возможно, сейчас они прячутся где-нибудь, убежденные, что по острову рыщут вооруженные до зубов солдаты. Но рано или поздно они рискнут и выйдут на разведку, поймут, что никакого гарнизона нет, и… в одну прекрасную ночь мы можем не проснуться. И это лишь самый оптимистический вариант, ибо, разобравшись, что перед ними женщины, разбойники скорее всего не дадут нам умереть спокойно. Для свойственных пиратам грубых утех им даже Мануэль может пригодиться.
Разглядывая в подзорную трубу выжженную пустыню, я внезапно услышала какой-то неясный, глуховатый, но ритмичный звук. Для ударов топором по дереву он был слишком частый, к тому же слышался он не от леса, а со стороны бухты. Звук становился все более отчетливым, и я начала вспоминать, что слышала где-то нечто подобное…
Около полугода назад О'Брайен зашел в устье Ориноко, чтобы пополнить запас пресной воды. Вода была мутная, илистая, и он велел процедить ее через мешковину и песок. Бочек было много, вода цедилась медленно, а потому работа затянулась допоздна. Майкл не хотел понапрасну утомлять своих людей, а потому решил сниматься с якоря утром. Он пришел ночевать ко мне, мы приступили к ужину и уже хотели отослать Роситу, дабы приступить к делам интимным, как вдруг О'Брайен, до того вальяжно сидевший с бокалом вина и моловший обычный вздор, которым имел обыкновение меня развлекать, встрепенулся и подошел к окну каюты…
— Боюсь, сеньора, что сегодня ночь будет весьма неспокойная, — произнесон уже не шутливым тоном. — Ты слышишь, это индейские барабаны…
Я услышала в ночи точь-в-точь такой же звук, какой доносился только что…
Та ночь в устье Ориноко была тревожной, но не более того. Хотя капитан не на шутку опасался ночной атаки индейских пирог и канониры провели всю ночь у пушек, заряженных картечью, никто к нам не сунулся. Однако неутомимый гул многочисленных барабанов, нервный, ритмичный, сводящий с ума, страшащий какой-то сверхъестественной силой, не давал мне сомкнуть глаз до самого восхода солнца. Едва рассвело, О'Брайен велел поднимать якоря и спешно покинул жутковатое место…
И вот сегодня я услышала вновь этот ритмичный гул. Правда, он поначалу был намного слабее, чем тот, что мы слышали сквозь шум прибоя, находясь в полумиле от берега. Но тот гул, доносившийся из прибрежных зарослей, был монотонный и мерный. А сейчас я явственно ощутила, что гул нарастает, приближается ко мне, неся с собой все ту же мистическую угрозу…
Он становился все громче и громче, и я поняла, что мне нужно скорее звать на помощь Роситу и Мануэля, а может быть, и освобождать из-под стражи Рамона, хотя он со своими ранами мог помочь нам скорее лишь советом. Если, конечно, захочет.
Да, гул шел с моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79