- Не двигайся!
- Страхуй меня!
- Не могу -Карл всхлипнул. - Не могу, Андерль!
И Бен увидел, как вначале посыпался снег, перелетая через край выступа великолепным облаком, золотым в последних лучах заходящего солнца. Он инстинктивно прижался к скале. И тут, как мгновенная врезка в кинофильме, в дымке падающего снега и льда мимо него пронеслись две темные фигуры. Одна из них с отвратительным хлюпающим звуком ударилась о выступ окошка. И они исчезли внизу.
Снег с шипением проносился мимо. Потом перестал.
И на склоне воцарилась тишина.
Трое спасателей были невредимы. Но они замерли, не в силах пошевелиться под впечатлением того, что они только что увидели.
- Дальше идите! - рявкнул Бен. Они собрали чувства в кулак и пошли.
Первый удар перевернул Джонатана в его стременах, и он повис вниз головой, бешено раскачиваясь, и разум его вертелся в каком-то бессознательном водовороте. Потом его снова что-то ударило, и кровь хлынула у него из носа. Он хотел спать, он не хотел, чтобы это снова ударило его. Больше ему от жизни ничего не надо было. Но они столкнулись в третий раз, удар получился по касательной, и их веревки переплелись. Инстинктивно Джонатан ухватился за то, что его ударило. Это был Жан-Поль, который наполовину вывалился из своего спальника-савана, закоченевший от холода и от смерти. Но Джонатан вцепился в него.
Когда сорвались Андерль и Карл, веревка, соединявшая их с мертвецом, лопнула, Жан-Поль перекатился через край и рухнул на Джонатана. Он спас Джонатана от падения, сыграв роль противовеса на веревке, которой он был привязан к Джонатану и которая была продернута наверху через карабин и крюк. Бок о бок они раскачивались в холодной тишине.
- Подтянись и сядь!
Джонатан услышал голос Бена - тихий, далекий, призрачный.
- Сядь!
А почему бы не повисеть вниз головой? Все. С него хватит. Дайте поспать. Зачем "сядь"?
- Подтянись, черт тебя дери!
"Они не оставят меня в покое, пока я не сделаю то, чего они хотят. Какая разница?" Он попытался подтянуться по веревке Жан-Поля, но пальцы не хотели сжиматься. Они совсем онемели. Ну и что?
- Джон! Ради Бога!
- Оставь меня в покое, - пробормотал он. - Уходи. Долина внизу была темная, и ему больше не было холодно. Ему вообще никак не было. Спать.
"Нет, это не сон. Это что-то другое. Ладно, попробуем сесть. Может, тогда они отстанут. Дышать не могу. Нос кровью забит. Спать".
Джонатан попробовал еще раз подтянуться, но пальцы его дрожали, толстые, бесполезные. Он высоко поднял руку и обвил ее вокруг веревки. Ему наполовину удалось подняться, но веревка выскальзывала. Ничего не сознавая, он начал пинать Жан-Поля, пока ему не удалось обвить его ногами и отжаться вверх, выпрямляя ноги - затем его собственная веревка ударила его по лбу.
"Вот, сижу. Теперь отстаньте. Глупая игра. Какая разница?"
- Попробуй поймать это!
Джонатан с силой зажмурил глаза, чтобы убрать с них пелену. Их было трое. Совсем близко. Вжались в стену.
"Какого черта им теперь надо? Почему они не отстанут?"
- Лови и обмотайся!
- Уходи, - пробормотал он.
Голос Бена ревел издалека.
- Обмотайся, черт возьми!
"Не надо злить Бена. Он плохой, когда злится". Ничего не соображая, Джонатан влез в петлю лассо. "Ну все. Ничего больше не просите. Дайте поспать. Да кончайте вы из меня воздух выжимать!"
Джонатан услышал, как кто-то взволнованно кричал Бену:
- Мы не можем подтянуть его. Веревка слишком тугая.
"Вот и хорошо. Отстаньте от меня".
- Джон? - Голос Бена не был сердитым. Он словно уговаривал ребенка. Джон у тебя ледоруб к руке примотан?
"Ну и что?"
- Обрежь веревку над собой.
"Бен сошел с ума. Ему надо поспать".
- Режь веревку, старик. Падать совсем недалеко. Мы тебя держим.
"Ну, давай же, режь. Пока не обрежешь, они не отстанут". Он вслепую рубил нейлоновую веревку над собой. Снова и снова, слабыми ударами, которые редко попадали в одно и то же место. Тут в его затухающее сознание вкралась некая мысль, и он остановился.
- Что он сказал? - крикнул Бен спасателям.
- Сказал, что если он перережет веревку, Жан-Поль упадет.
- Джон? Слушай меня. Можешь резать. Жан-Поль умер.
"Умер? Да, я помню. Он здесь, и он умер. Где Андерль? Где Карл? Их здесь нет, потому что они не умерли, как Жан-Поль. Правильно? Я ничего не понимаю. Но не все ли равно? Что это я делал? Да. Резал чертову веревку".
Он рубил снова и снова.
И вдруг она лопнула. Секунду оба тела падали вместе, потом Жан-Поль полетел дальше один. Когда ребра Джонатана затрещали под дернувшимся и крепко стиснувшим его лассо, он потерял сознание от боли. И в этом было милосердие судьбы, потому что удара о скалу он не почувствовал.
ЦЮРИХ, 6 АВГУСТА
Джонатан лежал в кровати в своей стерильной каморке в огромном, похожем на лабиринт, ультрасовременном больничном комплексе. Ему было до смерти скучно.
- ...Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать вниз. Вверх - одна, две, три, четыре, пять...
Терпеливо и сосредоточенно он высчитывал среднее число дырок в каждом квадратике акустической плитки, которой был выложен потолок. Удерживая эту цифру в памяти, он начал считать плитки вдоль и поперек, затем перемножать, чтобы получить общее число плиток. Это общее число он намеревался умножить на число дырок в каждой плитке, чтобы получить, в конце концов, общее число дырок во всем потолке!
Ему было ужасно скучно. Но скука эта длилась всего несколько дней. Большую же часть своего пребывания в больнице он был слишком погружен в страх, боль и благодарность за то, что остался в живых. Лишь однажды за время поездки вниз от окошка станции, он в тумане выплыл на поверхность сознания. Раскачиваясь и скрежеща, поезд катил по тоннелю, и Джонатан испытал почти дантовское смешение света и движения. Сквозь рябь более или менее отчетливо проступало лицо Бена, и Джонатан, еле ворочая языком, проговорил:
- Я ничего не чувствую ниже пояса.
Бен пробубнил что-то утешительное и растворился.
Когда Джонатан вновь соприкоснулся с действительностью, Данте уступил место Кафке. Над ним пробегал белейший потолок, а механический голос перечислял врачей по фамилиям. Накрахмаленный белый женский торс, перевернутый вниз головой, склонился над ним и покачал головой, похожей на яблоко в тесте. Его еще быстрее повезли дальше. Потолок остановил свой головокружительный бег, и где-то поблизости мужские голоса заговорили быстро и серьезно. Он хотел сказать им, что ничего не чувствует ниже пояса, но это, похоже, никого не интересовало. Они срезали шнурки с его ботинок и стали стягивать с него штаны. Медсестра зацокала языком и сказала, мешая сострадание со рвением:
- Это, вероятно, придется отрезать.
Нет! Это слово мгновенно родилось в мозгу Джонатана, но он потерял сознание, так и не успев сказать им, что предпочел бы умереть.
В конце концов, они спасли тот палец на ноге, о котором говорила медсестра, но до того Джонатан пережил несколько дней сильной боли, привязанный к кровати под пластиковым тентом, где его обмороженные конечности пребывали в чистом кислороде. Единственное облегчение, которое он получал в эти дни мучительной неподвижности, заключалось в ежедневном обтирании ваткой, смоченной спиртом. Но даже и в этой передышке были моменты продуманного унижения - мужеподобная медсестра, проделывавшая эту процедуру, неизменно обходилась с его гениталиями так, будто это были дешевые побрякушки, под которыми надо вытереть пыль.
Его ранения были многочисленны, но несерьезны. В дополнение к обморожению, у него был сломан нос от удара о труп Жан-Поля, два ребра от сдавливания лассо, и еще он получил легкое сотрясение при ударе о скалу. Из всего этого медленней всего заживал нос. Даже когда его выпустили из кислородной палатки, а ребра зажили до того, что пластырь начал причинять скорее неудобство, чем боль, широкая повязка через переносицу продолжала мучить его. Он даже читать не мог - белый бинт настолько отвлекал его взгляд, что приходилось сильно косить глаза.
Но больше всего его донимала скука. Никто к нему не приходил. Бен не сопровождал его в Цюрих. Он остался в отеле, занимаясь оплатой счетов, розыском и перевозкой мертвых. Анна тоже осталась в отеле, и они несколько раз переспали.
Скука была столь велика, что Джонатан даже сподвигнулся дописать статью о Лотреке. Но перечитав написанное на другое утро, он застонал и выбросил статью в корзину рядом с кроватью.
Восхождение закончилось. Айгерские Пташки разлетелись на юг, по своим уютным гнездышкам, до поры до времени насытившись впечатлениями. Репортеры покрутились поблизости пару дней, но когда стало ясно, что Джонатан выживет, они вылетели из города, шумно махая крыльями, как стервятники, у которых отобрали кусок падали.
К исходу недели восхождение уже перестало быть новостью, и вскоре внимание прессы полностью переключилось на самое шумно разрекламированное событие десятилетия. Соединенные Штаты запустили двух деревенских пареньков со смущенными ухмылками на Луну, каковым достижением нация стремилась привить мировому сообществу Новое Почтение к космическим дистанциям и прогрессу американской технологии.
За все это время он получил единственное письмо - открытку от Черри, одна сторона которой была целиком покрыта почтовыми штампами и марками, свидетельствующими о том, что открытка пропутешествовала из Лонг-Айленда в Аризону, обратно на Лонг-Айленд, в Кляйне Шайдегг, в Сицилию, в Кляйне Шайдегг и в Цюрих. Сицилия? Вначале буквы были крупные, овальные, затем все мельче и убористей - ей явно не хватало места.
"Потрясающие новости!!! Наконец-то я избавилась от того бремени (гм-гм), которое так долго влачила! Избавилась и избавилась! Умопомрачительный мужчина! Скромный, нежный, смирный, остроумный - и любит меня. Все случилось вот так (здесь мысленно щелкни пальцами)! Встретились. Поженились. Трахнулись. Именно в такой последовательности! Куда катится мир? Ты упустил свой шанс. Теперь хоть все глаза выплачь! Боже, Джонатан, он великолепен! Мы поселились у меня. Заходи к нам, когда вернешься. Кстати о доме - я заходила от случая к случаю, убедиться, что никто его не украл. Никто его не украл. Но есть и плохие новости.
Мистер Монк уволился. Получил постоянное место в Управлении Национальных Парков. Как Аризона? Избавилась, слышишь?! Когда вернешься, все об этом расскажу.
Ну ладно, как там в Швейцарии?"
Шлеп.
Джонатан лежал, глядя в потолок.
В первый же день, когда был снят запрет на посещения, его посетил гость из американского консульства. Маленький, толстый, с зачесанными на лысину длинными волосами, с лягушачьими глазками, блестящими из-за очков в стальной оправе, гость относился к тем неприметным личностям, которых постоянно вербует ЦИР именно потому, что они совсем не соответствуют расхожим представлениям об облике "шпиона". Любого такого человека ЦИР использует столь последовательно, что они давно уже превратились в стереотип цировца, и любой иностранный агент вычислит их в толпе с первого взгляда.
Посетитель оставил маленький магнитофон новой модели, принятой на вооружение ЦИРом. В ней кнопки записи и воспроизведения поменяли местами, и в режиме воспроизведения обе кнопки срабатывали одновременно, так что запись стиралась по мере воспроизведения. Эта модель была заметно лучше предшествующей, еще более конспиративной, где запись стиралась еще до воспроизведения.
Как только Джонатан остался один, он снял крышку магнитофона и нашел на ее тыльной стороне приклеенный липкой лентой конверт. Это было подтверждение из его банка. В замешательстве он нажал кнопку воспроизведения, и из маленького динамика раздался голос Дракона, еще более тонкий и более металлический, чем обычно. Ему стоило лишь закрыть глаза, и перед ним предстало слабо светящееся в темноте лицо цвета слоновой кости и розовые глаза под густыми ватными бровями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
- Страхуй меня!
- Не могу -Карл всхлипнул. - Не могу, Андерль!
И Бен увидел, как вначале посыпался снег, перелетая через край выступа великолепным облаком, золотым в последних лучах заходящего солнца. Он инстинктивно прижался к скале. И тут, как мгновенная врезка в кинофильме, в дымке падающего снега и льда мимо него пронеслись две темные фигуры. Одна из них с отвратительным хлюпающим звуком ударилась о выступ окошка. И они исчезли внизу.
Снег с шипением проносился мимо. Потом перестал.
И на склоне воцарилась тишина.
Трое спасателей были невредимы. Но они замерли, не в силах пошевелиться под впечатлением того, что они только что увидели.
- Дальше идите! - рявкнул Бен. Они собрали чувства в кулак и пошли.
Первый удар перевернул Джонатана в его стременах, и он повис вниз головой, бешено раскачиваясь, и разум его вертелся в каком-то бессознательном водовороте. Потом его снова что-то ударило, и кровь хлынула у него из носа. Он хотел спать, он не хотел, чтобы это снова ударило его. Больше ему от жизни ничего не надо было. Но они столкнулись в третий раз, удар получился по касательной, и их веревки переплелись. Инстинктивно Джонатан ухватился за то, что его ударило. Это был Жан-Поль, который наполовину вывалился из своего спальника-савана, закоченевший от холода и от смерти. Но Джонатан вцепился в него.
Когда сорвались Андерль и Карл, веревка, соединявшая их с мертвецом, лопнула, Жан-Поль перекатился через край и рухнул на Джонатана. Он спас Джонатана от падения, сыграв роль противовеса на веревке, которой он был привязан к Джонатану и которая была продернута наверху через карабин и крюк. Бок о бок они раскачивались в холодной тишине.
- Подтянись и сядь!
Джонатан услышал голос Бена - тихий, далекий, призрачный.
- Сядь!
А почему бы не повисеть вниз головой? Все. С него хватит. Дайте поспать. Зачем "сядь"?
- Подтянись, черт тебя дери!
"Они не оставят меня в покое, пока я не сделаю то, чего они хотят. Какая разница?" Он попытался подтянуться по веревке Жан-Поля, но пальцы не хотели сжиматься. Они совсем онемели. Ну и что?
- Джон! Ради Бога!
- Оставь меня в покое, - пробормотал он. - Уходи. Долина внизу была темная, и ему больше не было холодно. Ему вообще никак не было. Спать.
"Нет, это не сон. Это что-то другое. Ладно, попробуем сесть. Может, тогда они отстанут. Дышать не могу. Нос кровью забит. Спать".
Джонатан попробовал еще раз подтянуться, но пальцы его дрожали, толстые, бесполезные. Он высоко поднял руку и обвил ее вокруг веревки. Ему наполовину удалось подняться, но веревка выскальзывала. Ничего не сознавая, он начал пинать Жан-Поля, пока ему не удалось обвить его ногами и отжаться вверх, выпрямляя ноги - затем его собственная веревка ударила его по лбу.
"Вот, сижу. Теперь отстаньте. Глупая игра. Какая разница?"
- Попробуй поймать это!
Джонатан с силой зажмурил глаза, чтобы убрать с них пелену. Их было трое. Совсем близко. Вжались в стену.
"Какого черта им теперь надо? Почему они не отстанут?"
- Лови и обмотайся!
- Уходи, - пробормотал он.
Голос Бена ревел издалека.
- Обмотайся, черт возьми!
"Не надо злить Бена. Он плохой, когда злится". Ничего не соображая, Джонатан влез в петлю лассо. "Ну все. Ничего больше не просите. Дайте поспать. Да кончайте вы из меня воздух выжимать!"
Джонатан услышал, как кто-то взволнованно кричал Бену:
- Мы не можем подтянуть его. Веревка слишком тугая.
"Вот и хорошо. Отстаньте от меня".
- Джон? - Голос Бена не был сердитым. Он словно уговаривал ребенка. Джон у тебя ледоруб к руке примотан?
"Ну и что?"
- Обрежь веревку над собой.
"Бен сошел с ума. Ему надо поспать".
- Режь веревку, старик. Падать совсем недалеко. Мы тебя держим.
"Ну, давай же, режь. Пока не обрежешь, они не отстанут". Он вслепую рубил нейлоновую веревку над собой. Снова и снова, слабыми ударами, которые редко попадали в одно и то же место. Тут в его затухающее сознание вкралась некая мысль, и он остановился.
- Что он сказал? - крикнул Бен спасателям.
- Сказал, что если он перережет веревку, Жан-Поль упадет.
- Джон? Слушай меня. Можешь резать. Жан-Поль умер.
"Умер? Да, я помню. Он здесь, и он умер. Где Андерль? Где Карл? Их здесь нет, потому что они не умерли, как Жан-Поль. Правильно? Я ничего не понимаю. Но не все ли равно? Что это я делал? Да. Резал чертову веревку".
Он рубил снова и снова.
И вдруг она лопнула. Секунду оба тела падали вместе, потом Жан-Поль полетел дальше один. Когда ребра Джонатана затрещали под дернувшимся и крепко стиснувшим его лассо, он потерял сознание от боли. И в этом было милосердие судьбы, потому что удара о скалу он не почувствовал.
ЦЮРИХ, 6 АВГУСТА
Джонатан лежал в кровати в своей стерильной каморке в огромном, похожем на лабиринт, ультрасовременном больничном комплексе. Ему было до смерти скучно.
- ...Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать вниз. Вверх - одна, две, три, четыре, пять...
Терпеливо и сосредоточенно он высчитывал среднее число дырок в каждом квадратике акустической плитки, которой был выложен потолок. Удерживая эту цифру в памяти, он начал считать плитки вдоль и поперек, затем перемножать, чтобы получить общее число плиток. Это общее число он намеревался умножить на число дырок в каждой плитке, чтобы получить, в конце концов, общее число дырок во всем потолке!
Ему было ужасно скучно. Но скука эта длилась всего несколько дней. Большую же часть своего пребывания в больнице он был слишком погружен в страх, боль и благодарность за то, что остался в живых. Лишь однажды за время поездки вниз от окошка станции, он в тумане выплыл на поверхность сознания. Раскачиваясь и скрежеща, поезд катил по тоннелю, и Джонатан испытал почти дантовское смешение света и движения. Сквозь рябь более или менее отчетливо проступало лицо Бена, и Джонатан, еле ворочая языком, проговорил:
- Я ничего не чувствую ниже пояса.
Бен пробубнил что-то утешительное и растворился.
Когда Джонатан вновь соприкоснулся с действительностью, Данте уступил место Кафке. Над ним пробегал белейший потолок, а механический голос перечислял врачей по фамилиям. Накрахмаленный белый женский торс, перевернутый вниз головой, склонился над ним и покачал головой, похожей на яблоко в тесте. Его еще быстрее повезли дальше. Потолок остановил свой головокружительный бег, и где-то поблизости мужские голоса заговорили быстро и серьезно. Он хотел сказать им, что ничего не чувствует ниже пояса, но это, похоже, никого не интересовало. Они срезали шнурки с его ботинок и стали стягивать с него штаны. Медсестра зацокала языком и сказала, мешая сострадание со рвением:
- Это, вероятно, придется отрезать.
Нет! Это слово мгновенно родилось в мозгу Джонатана, но он потерял сознание, так и не успев сказать им, что предпочел бы умереть.
В конце концов, они спасли тот палец на ноге, о котором говорила медсестра, но до того Джонатан пережил несколько дней сильной боли, привязанный к кровати под пластиковым тентом, где его обмороженные конечности пребывали в чистом кислороде. Единственное облегчение, которое он получал в эти дни мучительной неподвижности, заключалось в ежедневном обтирании ваткой, смоченной спиртом. Но даже и в этой передышке были моменты продуманного унижения - мужеподобная медсестра, проделывавшая эту процедуру, неизменно обходилась с его гениталиями так, будто это были дешевые побрякушки, под которыми надо вытереть пыль.
Его ранения были многочисленны, но несерьезны. В дополнение к обморожению, у него был сломан нос от удара о труп Жан-Поля, два ребра от сдавливания лассо, и еще он получил легкое сотрясение при ударе о скалу. Из всего этого медленней всего заживал нос. Даже когда его выпустили из кислородной палатки, а ребра зажили до того, что пластырь начал причинять скорее неудобство, чем боль, широкая повязка через переносицу продолжала мучить его. Он даже читать не мог - белый бинт настолько отвлекал его взгляд, что приходилось сильно косить глаза.
Но больше всего его донимала скука. Никто к нему не приходил. Бен не сопровождал его в Цюрих. Он остался в отеле, занимаясь оплатой счетов, розыском и перевозкой мертвых. Анна тоже осталась в отеле, и они несколько раз переспали.
Скука была столь велика, что Джонатан даже сподвигнулся дописать статью о Лотреке. Но перечитав написанное на другое утро, он застонал и выбросил статью в корзину рядом с кроватью.
Восхождение закончилось. Айгерские Пташки разлетелись на юг, по своим уютным гнездышкам, до поры до времени насытившись впечатлениями. Репортеры покрутились поблизости пару дней, но когда стало ясно, что Джонатан выживет, они вылетели из города, шумно махая крыльями, как стервятники, у которых отобрали кусок падали.
К исходу недели восхождение уже перестало быть новостью, и вскоре внимание прессы полностью переключилось на самое шумно разрекламированное событие десятилетия. Соединенные Штаты запустили двух деревенских пареньков со смущенными ухмылками на Луну, каковым достижением нация стремилась привить мировому сообществу Новое Почтение к космическим дистанциям и прогрессу американской технологии.
За все это время он получил единственное письмо - открытку от Черри, одна сторона которой была целиком покрыта почтовыми штампами и марками, свидетельствующими о том, что открытка пропутешествовала из Лонг-Айленда в Аризону, обратно на Лонг-Айленд, в Кляйне Шайдегг, в Сицилию, в Кляйне Шайдегг и в Цюрих. Сицилия? Вначале буквы были крупные, овальные, затем все мельче и убористей - ей явно не хватало места.
"Потрясающие новости!!! Наконец-то я избавилась от того бремени (гм-гм), которое так долго влачила! Избавилась и избавилась! Умопомрачительный мужчина! Скромный, нежный, смирный, остроумный - и любит меня. Все случилось вот так (здесь мысленно щелкни пальцами)! Встретились. Поженились. Трахнулись. Именно в такой последовательности! Куда катится мир? Ты упустил свой шанс. Теперь хоть все глаза выплачь! Боже, Джонатан, он великолепен! Мы поселились у меня. Заходи к нам, когда вернешься. Кстати о доме - я заходила от случая к случаю, убедиться, что никто его не украл. Никто его не украл. Но есть и плохие новости.
Мистер Монк уволился. Получил постоянное место в Управлении Национальных Парков. Как Аризона? Избавилась, слышишь?! Когда вернешься, все об этом расскажу.
Ну ладно, как там в Швейцарии?"
Шлеп.
Джонатан лежал, глядя в потолок.
В первый же день, когда был снят запрет на посещения, его посетил гость из американского консульства. Маленький, толстый, с зачесанными на лысину длинными волосами, с лягушачьими глазками, блестящими из-за очков в стальной оправе, гость относился к тем неприметным личностям, которых постоянно вербует ЦИР именно потому, что они совсем не соответствуют расхожим представлениям об облике "шпиона". Любого такого человека ЦИР использует столь последовательно, что они давно уже превратились в стереотип цировца, и любой иностранный агент вычислит их в толпе с первого взгляда.
Посетитель оставил маленький магнитофон новой модели, принятой на вооружение ЦИРом. В ней кнопки записи и воспроизведения поменяли местами, и в режиме воспроизведения обе кнопки срабатывали одновременно, так что запись стиралась по мере воспроизведения. Эта модель была заметно лучше предшествующей, еще более конспиративной, где запись стиралась еще до воспроизведения.
Как только Джонатан остался один, он снял крышку магнитофона и нашел на ее тыльной стороне приклеенный липкой лентой конверт. Это было подтверждение из его банка. В замешательстве он нажал кнопку воспроизведения, и из маленького динамика раздался голос Дракона, еще более тонкий и более металлический, чем обычно. Ему стоило лишь закрыть глаза, и перед ним предстало слабо светящееся в темноте лицо цвета слоновой кости и розовые глаза под густыми ватными бровями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48