Исторгая из себя стоны в совершенно немужественном количестве, Поуп наконец пришел в сознание. Он дважды попытался сесть, пока ему это не удалось. Совокупность боли - пальцы, пах, ушибленная голова - была столь велика, что он не мог натянуть на себя пиджак. Поуп соскользнул с постели и сидел на полу в полной невменяемости.
Джонатан размеренно заговорил:
- Ты поправишься, Поуп. Может быть, несколько дней у тебя будет странноватая походка, но при правильном лечении скоро будешь как огурчик. Но здесь от тебя никакой пользы не будет. Поэтому ты как можно скорее отправишься в Штаты. Ты понял?
Поуп уставился на него бессмысленными вытаращенными глазами. Он все еще не понял, что с ним произошло.
Джонатан еще медленнее и четче проговорил:
- Ты улетаешь в Штаты. Прямо сейчас. И я тебя больше никогда не увижу. Понятно, да?
Поуп с трудом кивнул.
Джонатан помог ему подняться и, приняв на себя большую часть его веса, довел до дверей. Чтобы не упасть, Поуп прислонился к косяку. В Джонатане вдруг пробудился преподаватель:
- "Откепать" - избить, изувечить, применить физические меры воздействия.
Ногтями цепляясь за стену, Поуп вышел. Джонатан закрыл за ним дверь, развинтил футляр своей портативной пишущей машинки и извлек оттуда все компоненты, необходимые для подкурки. Он глубоко погрузился в кресло, удерживая дым в легких как можно дольше при каждой затяжке. Анри Бак был другом. А он пощадил Поупа.
Уже четверть часа Джемайма сидела напротив него в полумраке кафе, храня полное молчание. Ее глаза изучали его лицо, на котором было непонятное, отсутствующее выражение.
- Меня тревожит не молчание, - сказала она наконец. - Меня тревожит вежливость.
Джонатан усилием воли вернул себя в настоящее.
- Прости, пожалуйста?
Она печально улыбнулась.
- Вот именно это я и имела в виду.
Джонатан глубоко вздохнул и все внимание перевел на нее.
- Извини. Я все думаю о завтрашнем дне.
- Все время только и слышу: "извини", да "прости", да "передай, пожалуйста, соль". И, знаешь, что мне меньше всего нравится?
- Что?
- У меня ведь и соли-то нет.
Джонатан рассмеялся.
- Мадам, вы неподражаемы.
- Да, но что я с этого имею? Извинения, прощения и выражения сожаления.
Он улыбнулся.
- Да, ты права. Из меня сегодня компания никудышная. Прошу...
- Только скажи - я тебя так по ноге двину!
Он дотронулся до ее пальцев. Время беззлобного обмена колкостями прошло.
Она стиснула ногами его ногу под столом.
- Как ты намерен поступить со мной, Джонатан?
- Ты о чем?
- Я вся твоя, братишка. Можешь поцеловать меня, пожать руку, переспать со мной, жениться на мне, поговорить со мной, избить меня или... Ты медленно поводишь головой из стороны в сторону. И это означает, что ни бить меня, ни спать со мной ты не собираешься. Так?
- Я хочу, чтобы ты уехала домой, Джем.
Она пристально посмотрела на него с гордостью и обидой во взгляде.
- Черт тебя подери, Джонатан Хэмлок! Ты Бог или кто? Сам себе придумал правила, и, если кто-нибудь тебя обидит и обманет, ты его давишь, как танк.
Она сердилась, потому что в ее глазах стояли совершенно непрошенные слезы. Она смахнула их тыльной стороной ладони.
- Для тебя нет различий между каким-то Майлзом Меллафом и... и мной, которая тебя любит. - Она не повысила голос, но так резко выговаривала согласные, что рассерженность ее не вызывала сомнений.
Джонатан ответил столь же резко.
- Ничего себе! Если бы ты меня не обворовала, я бы ни во что это не вляпался. Я привел тебя в мой дом. Я показал тебе мои картины. И я любил тебя - правда, очень недолго. А что сделала ты? Ты дала Дракону все козыри, чтобы втянуть меня в эту историю. В ситуацию, где у меня чертовски маленький шанс выжить. И еще говорит мне о любви!
- Но когда я получала это задание, я тебя еще не знала!
- Деньги ты взяла утром. Когда уже узнала меня.
Своим молчанием она признала, что временная последовательность ее действий меняет все дело. Потом она попыталась что-то объяснить, но бросила, не сказав и нескольких слов.
Официант принес кофейник, и в его присутствии они замерли самым нелепым образом. За время этой паузы оба успокоились. Когда официант ушел, Джемайма глубоко вздохнула и улыбнулась.
- Прости меня, Джонатан!
- Еще раз попросишь прощенья - я тебя так по ноге двину!
Конфликт утратил остроту. Она отхлебнула кофе.
- Что там, в горах? Будет очень трудно?
- Надеюсь, что до горы дело не дойдет.
- Но будет очень трудно?
- Будет очень мокро. Ее передернуло.
- Я всегда ненавидела это сочетание - "мокрое дело". Я могу чем-нибудь помочь?
- Ничем, Джемайма. Просто держись в стороне. Отправляйся домой.
Когда она вновь заговорила, голос ее был сух, как будто она трезво взглянула на ситуацию со стороны.
- Боюсь, Джонатан, что между нами все кончено. Люди вроде нас так редко влюбляются. Даже смешно подумать о нас, как о "влюбленных". Но вышло так, что мы любим друг друга. И было бы так мерзко... так чертовски мерзко... - Она пожала плечами и потупилась.
- Джем, со мной что-то происходит. Я... - Ему было почти стыдно говорить об этом. - Сегодня я пощадил Поупа. Даже не знаю почему. Мне просто... было все равно.
- Что ты хочешь сказать? Как это ты "пощадил Поупа"?
- Детали не имеют значения. Но происходит что-то странное... непривычное... Может быть, через несколько лет...
- Нет!
Столь моментальный отказ удивил его.
- Нет, Джонатан, я взрослая, привлекательная женщина. Я не представляю, как я буду сидеть и ждать тебя, пока ты не созреешь или не устанешь настолько, что постучишься в мою дверь.
Он подумал над этим и ответил:
- Ты исключительно права, Джем.
Они молча пили кофе. И потом она посмотрела на него, и в ее арлекинских глазах отразилось постепенное осознание того, что сейчас произошло.
- Господи! - изумленно прошептала она. - И это наяву. Сейчас между нами действительно все кончится. Мы скажем друг другу "прощай". И все.
- Джонатан ласково спросил:
- Ты сможешь сегодня вылететь в Штаты?
Она внимательно изучала салфетку, лежащую у нее на коленях.
- Не знаю. Вероятно.
Джонатан встал, кончиками пальцев тронул ее за щеку и вышел из кафе.
Последний ужин альпинистов в отеле прошел как-то напряженно. Никто не ел много, кроме Андерля, у которого вообще отсутствовал орган, вырабатывающий страх, и Бена, которому в любом случае не нужно было идти в гору. Джонатан высматривал у каждого из завтрашних спутников признаки хоть какой-то реакции на появление Клемента Поупа, и, хотя волнение проявлялось в изобилии, естественные тяготы предстоящего восхождения не оставляли никакой возможности разобраться в причинах волнений. Утреннее отвратительное настроение Биде дозрело до стадии холодной официальности, а Анна предпочла не покидать свой привычный кокон замкнутости. Карл слишком серьезно относился к принятым самим на себя обязанностям руководителя и не мог уделять внимания мелочам этикета. Несмотря на бутылку шампанского, присланную со стола греческого купчины, весь ужин был прямо-таки заряжен паузами, которых никто не замечал, пока их тяжесть не становилась внезапно ощутимой для всех, и все начинали облегчать ее поверхностно-веселой светской трепотней, постепенно переходившей в обрывки полуфраз и бессмысленные словесные завитушки.
Хотя столовая была забита Айгерскими Пташками в ярком, полупраздничном оперении, в самой тональности разговоров ощущалась заметная перемена. Да по временам девичий смех - "аллегро виваче сфорцандо" - рассыпался поверх привычного "пондерозо" мужчин средних лет. Но фоном всему был "бассо остинато" нетерпения. Когда же начнется это самое восхождение? Они уже сидят здесь два дня. А ведь надо еще и сделки заключать и прочие удовольствия ловить. Когда же, наконец, ждать этих падений - избави, конечно, Бог от них?
Актер и его цветастая партнерша вошли в столовую поздно, как обычно, и размашисто помахали альпинистам, надеясь создать впечатление, что их как-то выделили из прочих, приняв их приветствие.
Ужин завершился на деловой ноте, когда Карл безо всякой надобности распорядился, чтобы все легли спать как можно раньше. Он поведал коллегам, что пройдет по всем номерам за два часа до рассвета и разбудит каждого, чтобы они успели тихонько выйти до того, как постояльцы и репортеры заметят их отсутствие.
Свет не горел в комнате Джонатана. От лунного сияния, отраженного снегом за окном, накрахмаленное постельное белье испускало собственное свечение. Джонатан сидел в темноте. На коленях у него лежал пистолет, который оставил ему Поуп, тяжелый и неуклюжий из-за глушителя, придававшего оружию вид какого-то мутанта из скобяной лавки. Забирая его у стойки (при виде коробки конфет в подарок от мужчины мужчине администратор выразительно выгнул брови), Джонатан узнал, что Поуп отбыл в Соединенные Штаты, получив первую медицинскую помощь, необходимость которой возникла после того, как он, по его же словам, - изобретательности Поупа оставалось только позавидовать - поскользнулся в ванной несколько раз подряд.
Хотя перед восхождением определенно надо было бы поспать, Джонатан не рискнул принять таблетку. Этой ночью у объекта будет последний шанс нанести упреждающий удар - если только он не решил подождать, пока они не окажутся на скале. Хотя убийство одного из участников столь опасного восхождения поставит под угрозу жизни остальных, оно не вызовет никаких подозрений и не оставит никаких следов. Всё зависело от того, насколько объекту хватит решительности - и сообразительности.
Но какой смысл сидеть и трепыхаться по этому поводу! Джонатан резко поднялся с кресла и развернул спальный мешок напротив двери, чтобы силуэт каждого входящего был четко виден на фоне света в коридоре. Забравшись в мешок, он снял пистолет с предохранителя и взвел курок, чтобы не пришлось издавать эти два звука позднее, когда любой звук будет, возможно, иметь решающее значение. Он положил пистолет на пол возле себя и постарался заснуть.
В приготовления такого типа он никогда особо не верил. Объекты санкций всегда прибегали к подобным мерам и всегда тщетно. Его неверие было вполне обоснованным. Пока он ворочался и находил удобную позу, чтобы хоть немножечко поспать, он оказался прямо поверх пистолета, быстро извлечь который из-под спального мешка было просто невозможно.
Должно быть, он задремал, потому что совершенно явственно вздрогнул, когда, не раскрывая глаз, почувствовал в комнате свет и движение.
Он открыл глаза. Дверь была настежь раскрыта, и человек - Биде - был отчетливо виден в рамке желтого прямоугольника. Пистолет в руке Биде сверкнул серебром на фоне черного края двери, когда француз осторожно прикрыл ее за собой. Джонатан не шелохнулся. Он почувствовал, как его собственный пистолет уперся ему в поясницу, и проклял злую судьбу, которая его туда засунула. Темная фигура Биде приблизилась к кровати.
Хотя Джонатан заговорил тихо, казалось, что его голос заполнил собой всю комнату, погруженную во тьму.
- Не двигайтесь, Жан-Поль.
Биде замер, не понимая, откуда исходит голос.
Джонатан понял, как ему нужно разыграть эту партию. Он должен продолжать говорить тихо, властно, монотонно.
- Я прекрасно вас вижу, Жан-Поль. И без колебаний убью вас при малейшем движении вопреки моей команде.
- Да. - Голос Биде был хриплым от страха.
- Справа от вас ночник. Нащупайте его, но не включайте, пока я не скажу.
Послышался шорох, потом Жан-Поль сказал:
- Нащупал.
Джонатан, не меняя монотонной интонации чревовещателя, все же понял, что долго блефовать ему не удастся.
- Включите лампу. Но не оборачивайтесь. Продолжайте смотреть на свет. Поняли? - Джонатан не решался сделать лишнее движение, необходимое для того, чтобы вытащить руки из спальника и нашарить пистолет. - Поняли, Жан-Поль?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48