Она оделась в дорогу легко, яркий зеленый плащ очень шел ей, и вся она в этот дождливый день, на пустой платформе казалась прекрасным свежим бутоном.
– О чем это вы? Будто заранее решили, что с Тэрадой-сан что-то случится. Вот чудаки!.. Ничего не случится! Но если все-таки необходима будет помощь, – Мияко ухватила меня за нос и слегка дернула, – не забудьте, что я рядом. Могу пригодиться, сил у меня хватает. Никогда ни перед кем и ни перед чем не пасую: ни перед мужчинами, ни перед обстоятельствами. Терпеть не могу проигрывать. Так что не хандрить! Все будет отлично.
– Это точно. Мияко-сан вполне можно довериться, – дружелюбно улыбнулся адвокат Сува.
Наконец поезд тронулся, и мы превратились в рядовых пассажиров. Сува остался на платформе.
При том, что заботы и тревоги переполняли меня, воспоминания о пашем совместном путешествии остались у меня самые приятные.
А теперь позволю себе небольшое отступление.
У каждого человека свой запах. Он может быть сильнее, слабее, приятным или неприятным, женщина может обладать привлекательной внешностью, но исходящий от нее запах будет отталкивать вас, и наоборот. Запах человека – одна из составляющих его индивидуальности.
Мияко была прекрасна во всех отношениях: красивая, энергичная, общительная, отзывчивая. Потом, в деревне, мы виделись не слишком часто. Но в течение всей поездки и даже еще до отъезда она заботилась обо мне, как старшая сестра заботится о младшем брате, купила мне, например, одежду в дорогу, призывала экономно тратить деньги.
– Ни о чем не беспокойтесь, все совершенно нормально. Эти деньги ваши бабушки дали мне на поездку в город. И пожалуйста, учтите вот что: в деревне крайне важно, какое впечатление ты произведешь на людей при первой встрече. Если плохое, тебя ославят дураком. Тут все важно – одежда, манеры, но ни в коем случае нельзя подстраиваться под местных жителей.
Я чувствовал себя маленьким ребенком, но, как ни странно, мне это нравилось. Да-а, редко можно встретить в Японии женщину настолько деятельную, настолько разумную. А от аромата ее тела я просто пьянел.
Долгий путь дал нам возможность наговориться всласть. Мияко уже рассказывала мне, что, кроме дома Тадзими, в Деревне восьми могил был еще один богатый дом – Номура. Мияко была невесткой Сокити, главы этой семьи. То есть младший брат Сокити, Тацуо, был мужем Мияко.
– А чем занимался ваш муж?
– Он управлял заводом по производству электроприборов. Понятия не имею, что именно они производили, но во время войны очень процветали. Видимо, зарабатывали на производстве военной техники.
– А когда он умер?
– На третий год войны на Тихом океане, то есть в тот самый год, когда Япония начала терпеть поражение за поражением. Умер от кровоизлияния в мозг: злоупотреблял алкоголем.
– Он был молод?
Мияко звонко рассмеялась.
– Он был старше меня на целых десять лет. Да, пожалуй, можно сказать, что скончался он молодым. Я и представить себе не могла, что его не станет так внезапно. Конечно, мне было тяжело. К счастью, его компаньон оказался благородным человеком. Он не только взял все дело в свои руки, но и аккуратно переводил часть прибыли на мое имя. В общем, кормил меня.
– А с Синтаро вы давно дружите?
Я постарался задать этот вопрос как можно небрежнее, но все равно успел перехватить сверкнувший, как молния, взгляд Мияко.
– М-м-м… Да нет, не так уж давно… Я, разумеется, слышала о нем и раньше: мы как-никак земляки. Знала, что он ушел на военную службу. А познакомил меня с ним мой покойный муж. Во время войны престижно было иметь в друзьях кадрового офицера. Мы приглашали его в гости, ходили вместе в бары.
– Ваши отношения сохранились и после смерти мужа?
И снова Мияко бросила на меня пронзительный взгляд:
– Мы стали встречаться даже чаще, чем при жизни мужа. Я ведь осталась одна, первое время мне было очень тоскливо… Хотя, если говорить откровенно, военных я не люблю. Но Синтаро ведь служил в штабе, многое знал, от него можно было получить много интересной информации. Хм, получается, что я, так сказать, использовала его в своих интересах.
Позднее я узнал, что Мияко в трудные времена принялась скупать драгоценности и теперь могла не беспокоиться о своем будущем. По слухам, она обладала большим богатством. Она была настоящей деловой женщиной, каких в Японии встретишь нечасто.
– Я слышал, что Синтаро холост. Он живет с бабушками?
– Да, он холст, но живет не один, с ним живет его сестра Норико. Эта Норико… в общем, она…
Мияко, не договорив, замолкла. Я взглянул на нее и понял, что она недовольна собою.
– Я что-то не то спросил?
Мияко откашлялась:
– Простите, пожалуйста. Мне не следовало бы вдаваться в эти детали. Но раз уж начала, договорю. Видите ли, Норико родилась в тот самый год, когда разыгралась вся эта драма с вашим отцом. Мать ее, беременная ею, от потрясения скоропостижно скончалась. Норико, говорят, появилась на свет недоношенной, восьмимесячной. Никто не ожидал, что она выживет. Она и сейчас… Она на год моложе вас, а выглядит лет на девятнадцать– двадцать. Синтаро живет с ней в доме, который семья предоставила ему, когда он вернулся в деревню. Ведет крестьянский образ жизни.
На душе у меня опять стало скверно. Вот как аукаются злодеяния моего отца по прошествии стольких лет! И конечно же, кроме Норико, в деревне множество других жертв отца.
Я попытался представить себе, что меня там ждет, и почувствовал гнетущий неодолимый страх.
«Монахиня с крепким чаем»
В Окаяме мы с линии Сандзё пересели на линию Хакуби, в городе N. сели на другой поезд и вышли из вагона через несколько часов, в начале пятого вечера. По линии Сандзё мы ехали в вагоне второго класса, и это было вполне комфортно. А на линии Хакуби таких вагонов нет, и, кроме того, поезд был переполнен. Так что, выбравшись наконец на платформу, мы с облегчением вздохнули. Нам предстояло еще час ехать на автобусе и полчаса добираться до самой деревни пешком. Честно говоря, я был по горло сыт всеми этими переездами.
Автобус, к счастью, был почти пуст, и в нем состоялось мое первое знакомство с жителем Деревни восьми могил.
– О! Госпожа Мияко?! – громко окликнул Мияко сидевший напротив сухопарый человек, телосложением и одеждой напоминавший покойного дедушку. Лет ему было около пятидесяти.
– Китидзо-сан? Откуда вы?
– Ездил по делам в N. А вы из Кобэ? Как жаль деда Игаву…
Деревня восьми могил
– Зато конкурента не стало, радоваться нужно!
– Ну и шутки у вас, Мияко-сан!
– Но ведь вы часто ругались с господином Усимацу. Разве нет?
Позднее мне объяснили, что Китидзо, как и покойный дед, – только двое во всей деревне, – торговал лошадьми. Здесь принято было, единожды взявшись за какое-нибудь дело, заниматься им до самой смерти. Хотя война многое изменила даже в этой глухомани.
Мияко, кажется, затронула болезненную для Китидзо тему.
– Да бросьте, госпожа, – воскликнул он, – не городите чепухи! Меня его смерть очень огорчила. Полиция дергала без конца, все выясняла то одно, то другое, деревенские все подозрительно глядели на меня. Но я тут ни сном ни духом.
– Ну все, все! Никто же ни в чем вас не обвиняет! Скажите лучше: ничего не произошло в деревне в последние дни? Я имею в виду, что-нибудь необычное.
– В общем, нет. Вот доктору Араи не повезло: каждый день допрашивают.
– А! Это врач покойного Усимацу! Но не может же лечащий врач давать своему пациенту яд! Это ведь моментально раскроется. Да и всем известно, как хорошо относился доктор к господину Усимацу.
– Нет, его допрашивают как свидетеля. Наверняка кто-то подменил лекарство, которое доктор дал Усимацу, на яд. Но знаете, госпожа, – Китидзо понизил голос, – конечно, я не говорю, что доктор Араи убил старика, но все-таки тот умер, выпив лекарство, которое доктор прописал ему. Это многие обсуждают в деревне. И из-за этого доктор Араи растерял большинство своих пациентов.
– Надо ж! И кто же разносит такие слухи?
– Ну, этого я сказать не могу. Хотя ладно, скажу: доктор Куно.
– Не может быть!
– Может, может быть! После того, как доктор Араи поселился у нас, Куно-сан будто переродился.
В любой деревне главный человек – врач. Ни старосту, ни директора школы так не уважают крестьяне, как доктора. Разумеется, не все, но очень многие деревенские медики стали вести себя заносчиво, отказывались по ночам ходить на вызовы, разве только к богатеям, и все привыкли принимать это как должное. Послевоенная Япония – в том числе и деревенская – разительно отличается от довоенной. Во время войны множество врачей покинуло города и поселилось в сельской местности. Они не жалели усилий, чтобы привлечь к себе как можно больше пациентов, и тут им на руку играл их городской опыт, культурные манеры и прочее. Как и всем нормальным людям, им льстило почтительное уважение, и они всячески старались заработать его, что вообще-то не так уж и легко в деревне, учитывая консервативную крестьянскую натуру. Но уж если доктор добился своего, то нет ничего удивительного, что крестьяне относятся к нему с гораздо большим почтением, чем, например, к учителю.
Как и по всей Японии, в Деревне восьми могил врачи-переселенцы заметно потеснили местных врачей, и, как я слышал, борьба за пациентов вызывала нешуточные конфликты между ними.
– Да что говорить, доктор Куно зазнался – больше некуда. В городе к больному ночью не пойдешь, так никто и не узнает, но в деревне – дудки! Раньше в благодарность с врачом рисом делились, рис-то все выращивают, а сейчас больше не хотят. И сами понимаете, для врача потерять пациентов – потерять все. Потому супруга Куно-сан, например, сама работает в поле, рис, картошку выращивает, как простая крестьянка.
Видимо, этот человек почему-то недолюбливал доктора Куно.
– Ну так вот, отношения между Куно и Араи давно уже плохие. И потому я думаю, что отраву старику подсунул именно доктор Куно.
Мияко явно разволновалась и, судорожно сглотнув, возразила:
– Куно-сэнсэй ненавидит Араи-сэнсэя, но при чем тут ни в чем не повинный господин Усимацу? На нем-то зачем отыгрываться?
– Нет, тут вы не правы. Я говорю так потому, что не хочу, чтобы обвиняли в чем-то Араи-сэнсэя. Тем более что как раз дед Мгава всей деревне рассказывал, какой Араи прекрасный врач, какие замечательные лекарства он рекомендует. И не случайно доктор Араи не переносит доктора Куно. И вот еще, – ни у кого в деревне, кроме врача, не может быть пилюль с ядом.
– Ну ладно, довольно! И вообще, я думаю, не стоит делиться с каждым встречным своими предположениями. Кроме того, перед вами родственник доктора Куно.
Китидзо впервые повернулся ко мне. В его глазах я прочел удивление.
– Это сын Цуруко-сан?
– Да, я родной внук господина Усимацу. Вот, впервые еду к вам в деревню. Рад познакомиться.
Китидзо моментально замолчал и, казалось, замкнулся в себе. Время от времени он украдкой поглядывал на меня, а потом наклонился к Мияко:
– Это вы решили взять его с собой? И напрасно! В деревне считают, что даже если его и зовут сюда, приезжать ему не следовало бы!
Меня пронизал холодок. Подобное заявление менее всего напоминало гостеприимное приветствие. Кажется, Китидзо хотел еще что-то добавить, но почувствовал, что Мияко его слова не понравились. Мы все молчали, он, скрестив на груди руки и сжав губы, по-прежнему украдкой бросал на меня взволнованные взгляды. У меня было ощущение, будто на меня взвалили тяжелый камень.
Вот так вот мы и приблизились к Деревне восьми могил. Едва автобус остановился, Китидзо выскочил из него и стал быстро удаляться. Мы с Мияко переглянулись: ясно было, что Китидзо спешит сообщить жителям деревни о моем приезде. Мияко вздохнула и сказала:
– Правильно говорил Сува-сан. Все происходит именно так, как он предполагал. Что ж, и в самом деле требуется мужество, чтобы все это пережить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– О чем это вы? Будто заранее решили, что с Тэрадой-сан что-то случится. Вот чудаки!.. Ничего не случится! Но если все-таки необходима будет помощь, – Мияко ухватила меня за нос и слегка дернула, – не забудьте, что я рядом. Могу пригодиться, сил у меня хватает. Никогда ни перед кем и ни перед чем не пасую: ни перед мужчинами, ни перед обстоятельствами. Терпеть не могу проигрывать. Так что не хандрить! Все будет отлично.
– Это точно. Мияко-сан вполне можно довериться, – дружелюбно улыбнулся адвокат Сува.
Наконец поезд тронулся, и мы превратились в рядовых пассажиров. Сува остался на платформе.
При том, что заботы и тревоги переполняли меня, воспоминания о пашем совместном путешествии остались у меня самые приятные.
А теперь позволю себе небольшое отступление.
У каждого человека свой запах. Он может быть сильнее, слабее, приятным или неприятным, женщина может обладать привлекательной внешностью, но исходящий от нее запах будет отталкивать вас, и наоборот. Запах человека – одна из составляющих его индивидуальности.
Мияко была прекрасна во всех отношениях: красивая, энергичная, общительная, отзывчивая. Потом, в деревне, мы виделись не слишком часто. Но в течение всей поездки и даже еще до отъезда она заботилась обо мне, как старшая сестра заботится о младшем брате, купила мне, например, одежду в дорогу, призывала экономно тратить деньги.
– Ни о чем не беспокойтесь, все совершенно нормально. Эти деньги ваши бабушки дали мне на поездку в город. И пожалуйста, учтите вот что: в деревне крайне важно, какое впечатление ты произведешь на людей при первой встрече. Если плохое, тебя ославят дураком. Тут все важно – одежда, манеры, но ни в коем случае нельзя подстраиваться под местных жителей.
Я чувствовал себя маленьким ребенком, но, как ни странно, мне это нравилось. Да-а, редко можно встретить в Японии женщину настолько деятельную, настолько разумную. А от аромата ее тела я просто пьянел.
Долгий путь дал нам возможность наговориться всласть. Мияко уже рассказывала мне, что, кроме дома Тадзими, в Деревне восьми могил был еще один богатый дом – Номура. Мияко была невесткой Сокити, главы этой семьи. То есть младший брат Сокити, Тацуо, был мужем Мияко.
– А чем занимался ваш муж?
– Он управлял заводом по производству электроприборов. Понятия не имею, что именно они производили, но во время войны очень процветали. Видимо, зарабатывали на производстве военной техники.
– А когда он умер?
– На третий год войны на Тихом океане, то есть в тот самый год, когда Япония начала терпеть поражение за поражением. Умер от кровоизлияния в мозг: злоупотреблял алкоголем.
– Он был молод?
Мияко звонко рассмеялась.
– Он был старше меня на целых десять лет. Да, пожалуй, можно сказать, что скончался он молодым. Я и представить себе не могла, что его не станет так внезапно. Конечно, мне было тяжело. К счастью, его компаньон оказался благородным человеком. Он не только взял все дело в свои руки, но и аккуратно переводил часть прибыли на мое имя. В общем, кормил меня.
– А с Синтаро вы давно дружите?
Я постарался задать этот вопрос как можно небрежнее, но все равно успел перехватить сверкнувший, как молния, взгляд Мияко.
– М-м-м… Да нет, не так уж давно… Я, разумеется, слышала о нем и раньше: мы как-никак земляки. Знала, что он ушел на военную службу. А познакомил меня с ним мой покойный муж. Во время войны престижно было иметь в друзьях кадрового офицера. Мы приглашали его в гости, ходили вместе в бары.
– Ваши отношения сохранились и после смерти мужа?
И снова Мияко бросила на меня пронзительный взгляд:
– Мы стали встречаться даже чаще, чем при жизни мужа. Я ведь осталась одна, первое время мне было очень тоскливо… Хотя, если говорить откровенно, военных я не люблю. Но Синтаро ведь служил в штабе, многое знал, от него можно было получить много интересной информации. Хм, получается, что я, так сказать, использовала его в своих интересах.
Позднее я узнал, что Мияко в трудные времена принялась скупать драгоценности и теперь могла не беспокоиться о своем будущем. По слухам, она обладала большим богатством. Она была настоящей деловой женщиной, каких в Японии встретишь нечасто.
– Я слышал, что Синтаро холост. Он живет с бабушками?
– Да, он холст, но живет не один, с ним живет его сестра Норико. Эта Норико… в общем, она…
Мияко, не договорив, замолкла. Я взглянул на нее и понял, что она недовольна собою.
– Я что-то не то спросил?
Мияко откашлялась:
– Простите, пожалуйста. Мне не следовало бы вдаваться в эти детали. Но раз уж начала, договорю. Видите ли, Норико родилась в тот самый год, когда разыгралась вся эта драма с вашим отцом. Мать ее, беременная ею, от потрясения скоропостижно скончалась. Норико, говорят, появилась на свет недоношенной, восьмимесячной. Никто не ожидал, что она выживет. Она и сейчас… Она на год моложе вас, а выглядит лет на девятнадцать– двадцать. Синтаро живет с ней в доме, который семья предоставила ему, когда он вернулся в деревню. Ведет крестьянский образ жизни.
На душе у меня опять стало скверно. Вот как аукаются злодеяния моего отца по прошествии стольких лет! И конечно же, кроме Норико, в деревне множество других жертв отца.
Я попытался представить себе, что меня там ждет, и почувствовал гнетущий неодолимый страх.
«Монахиня с крепким чаем»
В Окаяме мы с линии Сандзё пересели на линию Хакуби, в городе N. сели на другой поезд и вышли из вагона через несколько часов, в начале пятого вечера. По линии Сандзё мы ехали в вагоне второго класса, и это было вполне комфортно. А на линии Хакуби таких вагонов нет, и, кроме того, поезд был переполнен. Так что, выбравшись наконец на платформу, мы с облегчением вздохнули. Нам предстояло еще час ехать на автобусе и полчаса добираться до самой деревни пешком. Честно говоря, я был по горло сыт всеми этими переездами.
Автобус, к счастью, был почти пуст, и в нем состоялось мое первое знакомство с жителем Деревни восьми могил.
– О! Госпожа Мияко?! – громко окликнул Мияко сидевший напротив сухопарый человек, телосложением и одеждой напоминавший покойного дедушку. Лет ему было около пятидесяти.
– Китидзо-сан? Откуда вы?
– Ездил по делам в N. А вы из Кобэ? Как жаль деда Игаву…
Деревня восьми могил
– Зато конкурента не стало, радоваться нужно!
– Ну и шутки у вас, Мияко-сан!
– Но ведь вы часто ругались с господином Усимацу. Разве нет?
Позднее мне объяснили, что Китидзо, как и покойный дед, – только двое во всей деревне, – торговал лошадьми. Здесь принято было, единожды взявшись за какое-нибудь дело, заниматься им до самой смерти. Хотя война многое изменила даже в этой глухомани.
Мияко, кажется, затронула болезненную для Китидзо тему.
– Да бросьте, госпожа, – воскликнул он, – не городите чепухи! Меня его смерть очень огорчила. Полиция дергала без конца, все выясняла то одно, то другое, деревенские все подозрительно глядели на меня. Но я тут ни сном ни духом.
– Ну все, все! Никто же ни в чем вас не обвиняет! Скажите лучше: ничего не произошло в деревне в последние дни? Я имею в виду, что-нибудь необычное.
– В общем, нет. Вот доктору Араи не повезло: каждый день допрашивают.
– А! Это врач покойного Усимацу! Но не может же лечащий врач давать своему пациенту яд! Это ведь моментально раскроется. Да и всем известно, как хорошо относился доктор к господину Усимацу.
– Нет, его допрашивают как свидетеля. Наверняка кто-то подменил лекарство, которое доктор дал Усимацу, на яд. Но знаете, госпожа, – Китидзо понизил голос, – конечно, я не говорю, что доктор Араи убил старика, но все-таки тот умер, выпив лекарство, которое доктор прописал ему. Это многие обсуждают в деревне. И из-за этого доктор Араи растерял большинство своих пациентов.
– Надо ж! И кто же разносит такие слухи?
– Ну, этого я сказать не могу. Хотя ладно, скажу: доктор Куно.
– Не может быть!
– Может, может быть! После того, как доктор Араи поселился у нас, Куно-сан будто переродился.
В любой деревне главный человек – врач. Ни старосту, ни директора школы так не уважают крестьяне, как доктора. Разумеется, не все, но очень многие деревенские медики стали вести себя заносчиво, отказывались по ночам ходить на вызовы, разве только к богатеям, и все привыкли принимать это как должное. Послевоенная Япония – в том числе и деревенская – разительно отличается от довоенной. Во время войны множество врачей покинуло города и поселилось в сельской местности. Они не жалели усилий, чтобы привлечь к себе как можно больше пациентов, и тут им на руку играл их городской опыт, культурные манеры и прочее. Как и всем нормальным людям, им льстило почтительное уважение, и они всячески старались заработать его, что вообще-то не так уж и легко в деревне, учитывая консервативную крестьянскую натуру. Но уж если доктор добился своего, то нет ничего удивительного, что крестьяне относятся к нему с гораздо большим почтением, чем, например, к учителю.
Как и по всей Японии, в Деревне восьми могил врачи-переселенцы заметно потеснили местных врачей, и, как я слышал, борьба за пациентов вызывала нешуточные конфликты между ними.
– Да что говорить, доктор Куно зазнался – больше некуда. В городе к больному ночью не пойдешь, так никто и не узнает, но в деревне – дудки! Раньше в благодарность с врачом рисом делились, рис-то все выращивают, а сейчас больше не хотят. И сами понимаете, для врача потерять пациентов – потерять все. Потому супруга Куно-сан, например, сама работает в поле, рис, картошку выращивает, как простая крестьянка.
Видимо, этот человек почему-то недолюбливал доктора Куно.
– Ну так вот, отношения между Куно и Араи давно уже плохие. И потому я думаю, что отраву старику подсунул именно доктор Куно.
Мияко явно разволновалась и, судорожно сглотнув, возразила:
– Куно-сэнсэй ненавидит Араи-сэнсэя, но при чем тут ни в чем не повинный господин Усимацу? На нем-то зачем отыгрываться?
– Нет, тут вы не правы. Я говорю так потому, что не хочу, чтобы обвиняли в чем-то Араи-сэнсэя. Тем более что как раз дед Мгава всей деревне рассказывал, какой Араи прекрасный врач, какие замечательные лекарства он рекомендует. И не случайно доктор Араи не переносит доктора Куно. И вот еще, – ни у кого в деревне, кроме врача, не может быть пилюль с ядом.
– Ну ладно, довольно! И вообще, я думаю, не стоит делиться с каждым встречным своими предположениями. Кроме того, перед вами родственник доктора Куно.
Китидзо впервые повернулся ко мне. В его глазах я прочел удивление.
– Это сын Цуруко-сан?
– Да, я родной внук господина Усимацу. Вот, впервые еду к вам в деревню. Рад познакомиться.
Китидзо моментально замолчал и, казалось, замкнулся в себе. Время от времени он украдкой поглядывал на меня, а потом наклонился к Мияко:
– Это вы решили взять его с собой? И напрасно! В деревне считают, что даже если его и зовут сюда, приезжать ему не следовало бы!
Меня пронизал холодок. Подобное заявление менее всего напоминало гостеприимное приветствие. Кажется, Китидзо хотел еще что-то добавить, но почувствовал, что Мияко его слова не понравились. Мы все молчали, он, скрестив на груди руки и сжав губы, по-прежнему украдкой бросал на меня взволнованные взгляды. У меня было ощущение, будто на меня взвалили тяжелый камень.
Вот так вот мы и приблизились к Деревне восьми могил. Едва автобус остановился, Китидзо выскочил из него и стал быстро удаляться. Мы с Мияко переглянулись: ясно было, что Китидзо спешит сообщить жителям деревни о моем приезде. Мияко вздохнула и сказала:
– Правильно говорил Сува-сан. Все происходит именно так, как он предполагал. Что ж, и в самом деле требуется мужество, чтобы все это пережить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41