«Этот подлец убил родного деда! Потом брата! А сегодня хотел убить меня…»
Что дало ему основание так говорить? И кому на самом деле понадобилось убивать дедушку, брата, а теперь еще и священников? Сплошь неразрешимые загадки.
Смерть Кодзэна подняла в Деревне восьми могил новую волну страхов. Нечто таинственное и зловещее виделось в том, что две жертвы из трех принадлежали к роду Тадзими. Но ведь третья жертва не имела к нашему роду никакого отношения, разве что храм Рэнкоодзи, настоятелем которого был покойный Кодзэн, являлся семейным храмом! Если первые две смерти, пусть с большим трудом, еще можно как-то объяснить, то третья представлялась совершенно бессмысленной.
Весть о загадочной смерти священника всколыхнула всю деревню. И уже ночью из города N. понаехали полицейские во главе с инспектором Исокавои.
Скажу о нем несколько слов. Инспектор Исокава, умудренный опытом профессионал высочайшего класса, в прокуратуре префектуры получил прозвище «старый лис». В связи с тем, что обстоятельства смерти брата вызвали подозрения у полиции, он начал расследование и каждый день приезжал в деревню из города N, в котором временно поселился. Так что сейчас его появление было вполне закономерным. Интересно другое: среди сыщиков оказался уже знакомый мне Коскэ Киндаити. Я не без удивления отметил, что у коллег он явно пользуется огромным авторитетом. Далее сам инспектор Исокава был с ним подчеркнуто любезен. Вот что этим людям удалось выяснить.
Яд, которым был отравлен Кодзэн, скорее всего, оказался в уксусе, использовавшемся для заправки некоторых блюд. Относительно того, когда ядовитое вещество добавили в уксус, можно сделать следующие предположения.
Пока в гостиной читали сутры, два столика с угощениями и около двадцати подносов находились на кухне, готовые для подачи гостям, оставалось только бульон разлить. В основном в кухне хлопотали женщины, но и мужчины нередко заглядывали сюда – кто воды попить, кто взять стакан.
Следовательно, возможность подложить яд в еду на столике Кодзэна существовала. Оставался вопрос: как мог преступник знать, что перед Кодзэном поставят именно этот столик? То, что столики предназначались для священников, было понятно, и тут преступник мог быть спокоен: если даже произойдет какая-то путаница, еда с ядом не окажется перед ним. Однако достанется яд Кодзэну или Эйсэну, сам Шакья-Муни не мог знать.
То, что в гостиную столик с отравленной едой внес я, а второй, нетронутый, Харуё, было абсолютной случайностью. Так же как совершенно случайно я встал справа от сестры; в таком порядке мы понесли столики, и отравленную еду я опять-таки случайно поставил перед Кодзэном. Все эти действия совершались автоматически, помимо нашего сознания или воли. Встань я слева от Харуё, умереть мог Эйсэн.
Правомерно ли из этого делать вывод, что преступнику было безразлично, кто умрет – Кодзэн или Эйсэн? Пожалуй, нет. Это было бы уж слишком бессмысленно.
Хотя вообще-то во всей этой истории бессмыслицы хватало. Тем не менее, очевидно было, что преступник отнюдь не кретин. На самом деле случившееся кажется нам бессмысленным просто потому, что мы не имеем ни малейшего представления о планах преступника. Пока мы следуем начертанной им схеме, и если не создадим свою собственную схему действий, никогда не узнаем об истинной цели двух прежних и последнего отравлений.
Очевидцам трагедии предложено было принять участие в эксперименте на месте происшествия. Инициатором эксперимента, похоже, был Коскэ Киндаити. Он попросил меня и Харуё повторить наш путь со столиками из кухни в гостиную. К счастью, благодаря предусмотрительности доктора Араи, к «преступному» столику никто не прикасался, из гостиной только труп вынесли для вскрытия, а все остальное оставалось в неприкосновенности, как в момент преступления.
Всех попросили занять свои прежние места.
– Удостоверьтесь, пожалуйста, что перед вами те самые подносы, с которых вы брали еду в момент трагедии.
Мы внимательно осмотрели подносы и их содержимое, особое внимание обращая на уже початые блюда. Сам Коскэ Киндаити внимательно осматривал каждую склянку с уксусом и что-то записывал в блокнот. Что, интересно? А, понял! Он отмечал, кто пользовался уксусом, а кто нет.
Риск прийти к неверным выводам оставался все равно. Ведь если с самими подносами все было понятно, склянки с уксусом, равно как и тарелочки с едой, случайно могли оказаться на соседнем подносе. Кроме того, несложно было палочками вместе с уксусом перенести яд в любую тарелку с едой.
Позднее Коскэ Киндаити огласил свое заключение: из всех присутствовавших на поминках только один человек совершенно не прикасался к уксусу. Этим человеком был я, Тацуя Тадзими!
Я всегда терпеть не мог уксус!
Путешествие Эйсэна
Я чувствовал себя совершенно обессиленным, и к ощущению крайней физической и моральныой усталости добавилось сознание собственной тупости.
Вскрытие Кодзэна решено было произвести на месте, и труп сразу же перенесли из гостиной в соседнюю комнату. Инспектор Исокава телеграммой вызвал патологоанатома из полицейского управления префектуры
Вечером всех нас с пристрастием допрашивали. Если после первых убийств совершенно непонятно было, кто убийца, где его искать и каким образом он мог подбросить яд, то в этом случае картина была несколько яснее. Во-первых, было понятно, что убийцу следует искать в этом самом доме, что он ловко подложил в еду яд, воспользовавшись суетой на кухне.
Стало быть, человек, убивший деда, брата, отравивший Кодзэна, находится совсем рядом со мной! При мысли об этом меня пробирал озноб.
Допросы длились до глубокой ночи. Ваш покорный слуга попал в лапы самого – по слухам – жесткого из сыщиков. Меня преследовало ощущение, что череда дерзких преступлений лишила моего мучителя способности рассуждать здраво. Он, по-видимому, воспринимал меня как маньяка-отравителя, без каких-либо мотивов убивавшего всех подряд. Наверное, преступник именно таков, но откуда уверенность в том, что этот преступник – я? Разве злодеяния моего отца являются достаточным основанием для того, чтобы считать злодеем меня?
Еще одно обстоятельство осложняло мое положение: в этой деревне я был чужаком, чьи действия непредсказуемы и непонятны. Во всей деревне не найдется ни одного человека, который без колебаний заступился бы за меня. Даже Харуё…
Но разве я имею право укорять сестру? Полицейские прямо-таки источали флюиды подозрительности, не удивительно, что весь мир смотрит на меня с недоверием и враждебностью. Такого рода горькие мысли совершенно истерзали меня. Следователь упорно пытался добиться от меня признания в убийстве. Его очевидная предвзятость и недоброжелательность отнимала у меня последние силы.
В эпоху Эдо применяли такую пытку: подозреваемому на протяжении нескольких дней не позволяли спать; душевное и физическое изнеможение лишало его всякой воли, и он признавался в том, что делал и чего не делал.
Нет, я не хочу сказать, что допрашивавший меня полицейский действовал подобными методами, скорее я сам истерзал себя своими горькими думами. Я дошел до того, что поверил в собственную порочность, в то, что, сам того не ведая, совершил ужасающие злодеяния.
Я уже готов был кричать:
– Да! Да! Это я виноват! Я – виновник всех несчастий! Я признаюсь во всем, только оставьте меня в покое!
И тут явился мой спаситель в лице Коскэ Киндаити.
– Господин инспектор, – обратился он к Исокаве, – мы можем денно и нощно выяснять, чьих рук эти дела, но ни к чему не придем, поскольку совершенно не понимаем, каким мотивом руководствовался преступник. В случае со стариком Усимацу, как и в случае с Куя, на первый взгляд может показаться, что мотивы преступления достаточно ясны, но, поразмышляв, приходишь к выводу, что эта ясность мнимая и их, мотивов, попросту нет. Или нам не удалось их обнаружить. А что касается убийства Кодзэна, тут мы не имеем даже намеков на мотивы убийства. И пока мы не поймем, в чем состоит замысел преступника, мы не имеем права осуждать или подозревать кого бы то ни было.
Авторитет Киндаити был, очевидно, настолько высок, что никаких возражений со стороны Исокавы не последовало, и я был освобожден от допросов, походивших больше на пытки.
– Да… Происшествие и в самом деле сверхзагадочное. Ни одно расследование не отнимало у меня столько сил и нервов. События двадцатишестилетней давности тоже долго не поддавались осмыслению, хотя потом выяснилось, что они носили в общем-то примитивный характер. Нынешние происшествия по масштабу куда меньше, но разобраться в них несравненно труднее. И очень вероятно, они как-то между собой связаны… Черт! Выросло два новых поколения, а прошлое до сих пор отзывается страшным эхом…
Оставив двоих полицейских охранять труп Кодзэна, группа дознавателей во главе с инспектором Исокавой в двенадцатом часу ночи покинула деревню. Труп оставался в доме, доктор из N. должен был прибыть завтра.
Вскоре после отъезда полицейских гости, которых они так надолго задержали, тоже потихоньку разошлись по домам. Просторная гостиная казалась пустой и унылой, словно обмелевшее озеро.
Усталость и апатия обуяли меня. Я в оцепенении сидел в гостиной, пытаясь справиться с напором горестных мыслей, но слезы помимо моей воли наворачивались на глаза.
Из кухни доносилось постукивание посуды, но голосов служанок не было слышно. Видимо, Осима и другие молчали, стесняясь меня. Неужто и они меня подозревают? Я один на всем белом свете, и мне не от кого ждать слова поддержки, ласковой ободряющей улыбки…
Жалость к самому себе затопила меня, как вдруг…
– Нет, это не так, – будто прочитав мои мысли, сказала Харуё и обхватила меня сзади за плечи. – Я всегда была и буду твоим другом. – Ласково обняв меня, она продолжила: – Кто бы что ни говорил, на меня ты всегда можешь положиться. Пожалуйста, помни об этом! Я верю тебе. Нет, не просто верю, я знаю, что ты не способен на подобные злодеяния.
Впервые в жизни я слышал такие теплые слова. Я, как малое дитя, головой уткнулся в ее грудь:
– Сестра! Дорогая сестричка! Ну скажи, что мне делать? Объясни, как я должен вести себя? Наверное, мне не надо было приезжать сюда. Я в любой момент могу вернуться в Кобэ… Сестра, миленькая, посоветуй, пожалуйста, как мне быть?
Ласково поглаживая меня по спине, Харуё ответила:
– Это было бы проявлением слабости, выброси эту идею из головы. Ты родился в этом доме, и ничто не может заставить тебя покинуть его. Я очень хочу, чтобы ты навсегда остался здесь.
– Но ведь как только я приехал сюда, одно за другим стали происходить эти ужасные несчастья; мне ни на минуту нельзя оставаться тут. Ну скажи мне, кто может творить здесь такое зло? И какая связь между мной и преступником?
– Тацуя-кун, – голос у Харуё дрожал, – забудь обо всей этой чепухе. Какое отношение ты можешь иметь к этим ужасным преступлениям? Взять, к примеру, хоть отравление брата. Разве у тебя было время подменить лекарство на яд? Ведь ты только-только приехал в деревню.
– Но у полицейских другое мнение. Они считают меня чуть ли не колдуном.
– Да они просто спятили. Все немного успокоится, и ошибка сама собой выяснится. Так что, Тацуя-кун, не отчаивайся.
– Сестрица! – Я хотел еще что-то сказать, но слова застряли в горле.
Харуё тоже некоторое время молчала, а потом, будто вспомнив о чем-то, спросила:
– Тацуя-кун, помнишь, ты задавал мне странный вопрос?
– Я задавал странный вопрос?
– Да. Ты спрашивал, не выезжал ли кто-нибудь из деревни в последнее время. Почему тебя это интересовало?
Я, удивленный таким поворотом разговора, внимательно посмотрел на Харуё. В ее уставших глазах мелькнула искорка: наверняка ее осенили какие-то догадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Что дало ему основание так говорить? И кому на самом деле понадобилось убивать дедушку, брата, а теперь еще и священников? Сплошь неразрешимые загадки.
Смерть Кодзэна подняла в Деревне восьми могил новую волну страхов. Нечто таинственное и зловещее виделось в том, что две жертвы из трех принадлежали к роду Тадзими. Но ведь третья жертва не имела к нашему роду никакого отношения, разве что храм Рэнкоодзи, настоятелем которого был покойный Кодзэн, являлся семейным храмом! Если первые две смерти, пусть с большим трудом, еще можно как-то объяснить, то третья представлялась совершенно бессмысленной.
Весть о загадочной смерти священника всколыхнула всю деревню. И уже ночью из города N. понаехали полицейские во главе с инспектором Исокавои.
Скажу о нем несколько слов. Инспектор Исокава, умудренный опытом профессионал высочайшего класса, в прокуратуре префектуры получил прозвище «старый лис». В связи с тем, что обстоятельства смерти брата вызвали подозрения у полиции, он начал расследование и каждый день приезжал в деревню из города N, в котором временно поселился. Так что сейчас его появление было вполне закономерным. Интересно другое: среди сыщиков оказался уже знакомый мне Коскэ Киндаити. Я не без удивления отметил, что у коллег он явно пользуется огромным авторитетом. Далее сам инспектор Исокава был с ним подчеркнуто любезен. Вот что этим людям удалось выяснить.
Яд, которым был отравлен Кодзэн, скорее всего, оказался в уксусе, использовавшемся для заправки некоторых блюд. Относительно того, когда ядовитое вещество добавили в уксус, можно сделать следующие предположения.
Пока в гостиной читали сутры, два столика с угощениями и около двадцати подносов находились на кухне, готовые для подачи гостям, оставалось только бульон разлить. В основном в кухне хлопотали женщины, но и мужчины нередко заглядывали сюда – кто воды попить, кто взять стакан.
Следовательно, возможность подложить яд в еду на столике Кодзэна существовала. Оставался вопрос: как мог преступник знать, что перед Кодзэном поставят именно этот столик? То, что столики предназначались для священников, было понятно, и тут преступник мог быть спокоен: если даже произойдет какая-то путаница, еда с ядом не окажется перед ним. Однако достанется яд Кодзэну или Эйсэну, сам Шакья-Муни не мог знать.
То, что в гостиную столик с отравленной едой внес я, а второй, нетронутый, Харуё, было абсолютной случайностью. Так же как совершенно случайно я встал справа от сестры; в таком порядке мы понесли столики, и отравленную еду я опять-таки случайно поставил перед Кодзэном. Все эти действия совершались автоматически, помимо нашего сознания или воли. Встань я слева от Харуё, умереть мог Эйсэн.
Правомерно ли из этого делать вывод, что преступнику было безразлично, кто умрет – Кодзэн или Эйсэн? Пожалуй, нет. Это было бы уж слишком бессмысленно.
Хотя вообще-то во всей этой истории бессмыслицы хватало. Тем не менее, очевидно было, что преступник отнюдь не кретин. На самом деле случившееся кажется нам бессмысленным просто потому, что мы не имеем ни малейшего представления о планах преступника. Пока мы следуем начертанной им схеме, и если не создадим свою собственную схему действий, никогда не узнаем об истинной цели двух прежних и последнего отравлений.
Очевидцам трагедии предложено было принять участие в эксперименте на месте происшествия. Инициатором эксперимента, похоже, был Коскэ Киндаити. Он попросил меня и Харуё повторить наш путь со столиками из кухни в гостиную. К счастью, благодаря предусмотрительности доктора Араи, к «преступному» столику никто не прикасался, из гостиной только труп вынесли для вскрытия, а все остальное оставалось в неприкосновенности, как в момент преступления.
Всех попросили занять свои прежние места.
– Удостоверьтесь, пожалуйста, что перед вами те самые подносы, с которых вы брали еду в момент трагедии.
Мы внимательно осмотрели подносы и их содержимое, особое внимание обращая на уже початые блюда. Сам Коскэ Киндаити внимательно осматривал каждую склянку с уксусом и что-то записывал в блокнот. Что, интересно? А, понял! Он отмечал, кто пользовался уксусом, а кто нет.
Риск прийти к неверным выводам оставался все равно. Ведь если с самими подносами все было понятно, склянки с уксусом, равно как и тарелочки с едой, случайно могли оказаться на соседнем подносе. Кроме того, несложно было палочками вместе с уксусом перенести яд в любую тарелку с едой.
Позднее Коскэ Киндаити огласил свое заключение: из всех присутствовавших на поминках только один человек совершенно не прикасался к уксусу. Этим человеком был я, Тацуя Тадзими!
Я всегда терпеть не мог уксус!
Путешествие Эйсэна
Я чувствовал себя совершенно обессиленным, и к ощущению крайней физической и моральныой усталости добавилось сознание собственной тупости.
Вскрытие Кодзэна решено было произвести на месте, и труп сразу же перенесли из гостиной в соседнюю комнату. Инспектор Исокава телеграммой вызвал патологоанатома из полицейского управления префектуры
Вечером всех нас с пристрастием допрашивали. Если после первых убийств совершенно непонятно было, кто убийца, где его искать и каким образом он мог подбросить яд, то в этом случае картина была несколько яснее. Во-первых, было понятно, что убийцу следует искать в этом самом доме, что он ловко подложил в еду яд, воспользовавшись суетой на кухне.
Стало быть, человек, убивший деда, брата, отравивший Кодзэна, находится совсем рядом со мной! При мысли об этом меня пробирал озноб.
Допросы длились до глубокой ночи. Ваш покорный слуга попал в лапы самого – по слухам – жесткого из сыщиков. Меня преследовало ощущение, что череда дерзких преступлений лишила моего мучителя способности рассуждать здраво. Он, по-видимому, воспринимал меня как маньяка-отравителя, без каких-либо мотивов убивавшего всех подряд. Наверное, преступник именно таков, но откуда уверенность в том, что этот преступник – я? Разве злодеяния моего отца являются достаточным основанием для того, чтобы считать злодеем меня?
Еще одно обстоятельство осложняло мое положение: в этой деревне я был чужаком, чьи действия непредсказуемы и непонятны. Во всей деревне не найдется ни одного человека, который без колебаний заступился бы за меня. Даже Харуё…
Но разве я имею право укорять сестру? Полицейские прямо-таки источали флюиды подозрительности, не удивительно, что весь мир смотрит на меня с недоверием и враждебностью. Такого рода горькие мысли совершенно истерзали меня. Следователь упорно пытался добиться от меня признания в убийстве. Его очевидная предвзятость и недоброжелательность отнимала у меня последние силы.
В эпоху Эдо применяли такую пытку: подозреваемому на протяжении нескольких дней не позволяли спать; душевное и физическое изнеможение лишало его всякой воли, и он признавался в том, что делал и чего не делал.
Нет, я не хочу сказать, что допрашивавший меня полицейский действовал подобными методами, скорее я сам истерзал себя своими горькими думами. Я дошел до того, что поверил в собственную порочность, в то, что, сам того не ведая, совершил ужасающие злодеяния.
Я уже готов был кричать:
– Да! Да! Это я виноват! Я – виновник всех несчастий! Я признаюсь во всем, только оставьте меня в покое!
И тут явился мой спаситель в лице Коскэ Киндаити.
– Господин инспектор, – обратился он к Исокаве, – мы можем денно и нощно выяснять, чьих рук эти дела, но ни к чему не придем, поскольку совершенно не понимаем, каким мотивом руководствовался преступник. В случае со стариком Усимацу, как и в случае с Куя, на первый взгляд может показаться, что мотивы преступления достаточно ясны, но, поразмышляв, приходишь к выводу, что эта ясность мнимая и их, мотивов, попросту нет. Или нам не удалось их обнаружить. А что касается убийства Кодзэна, тут мы не имеем даже намеков на мотивы убийства. И пока мы не поймем, в чем состоит замысел преступника, мы не имеем права осуждать или подозревать кого бы то ни было.
Авторитет Киндаити был, очевидно, настолько высок, что никаких возражений со стороны Исокавы не последовало, и я был освобожден от допросов, походивших больше на пытки.
– Да… Происшествие и в самом деле сверхзагадочное. Ни одно расследование не отнимало у меня столько сил и нервов. События двадцатишестилетней давности тоже долго не поддавались осмыслению, хотя потом выяснилось, что они носили в общем-то примитивный характер. Нынешние происшествия по масштабу куда меньше, но разобраться в них несравненно труднее. И очень вероятно, они как-то между собой связаны… Черт! Выросло два новых поколения, а прошлое до сих пор отзывается страшным эхом…
Оставив двоих полицейских охранять труп Кодзэна, группа дознавателей во главе с инспектором Исокавой в двенадцатом часу ночи покинула деревню. Труп оставался в доме, доктор из N. должен был прибыть завтра.
Вскоре после отъезда полицейских гости, которых они так надолго задержали, тоже потихоньку разошлись по домам. Просторная гостиная казалась пустой и унылой, словно обмелевшее озеро.
Усталость и апатия обуяли меня. Я в оцепенении сидел в гостиной, пытаясь справиться с напором горестных мыслей, но слезы помимо моей воли наворачивались на глаза.
Из кухни доносилось постукивание посуды, но голосов служанок не было слышно. Видимо, Осима и другие молчали, стесняясь меня. Неужто и они меня подозревают? Я один на всем белом свете, и мне не от кого ждать слова поддержки, ласковой ободряющей улыбки…
Жалость к самому себе затопила меня, как вдруг…
– Нет, это не так, – будто прочитав мои мысли, сказала Харуё и обхватила меня сзади за плечи. – Я всегда была и буду твоим другом. – Ласково обняв меня, она продолжила: – Кто бы что ни говорил, на меня ты всегда можешь положиться. Пожалуйста, помни об этом! Я верю тебе. Нет, не просто верю, я знаю, что ты не способен на подобные злодеяния.
Впервые в жизни я слышал такие теплые слова. Я, как малое дитя, головой уткнулся в ее грудь:
– Сестра! Дорогая сестричка! Ну скажи, что мне делать? Объясни, как я должен вести себя? Наверное, мне не надо было приезжать сюда. Я в любой момент могу вернуться в Кобэ… Сестра, миленькая, посоветуй, пожалуйста, как мне быть?
Ласково поглаживая меня по спине, Харуё ответила:
– Это было бы проявлением слабости, выброси эту идею из головы. Ты родился в этом доме, и ничто не может заставить тебя покинуть его. Я очень хочу, чтобы ты навсегда остался здесь.
– Но ведь как только я приехал сюда, одно за другим стали происходить эти ужасные несчастья; мне ни на минуту нельзя оставаться тут. Ну скажи мне, кто может творить здесь такое зло? И какая связь между мной и преступником?
– Тацуя-кун, – голос у Харуё дрожал, – забудь обо всей этой чепухе. Какое отношение ты можешь иметь к этим ужасным преступлениям? Взять, к примеру, хоть отравление брата. Разве у тебя было время подменить лекарство на яд? Ведь ты только-только приехал в деревню.
– Но у полицейских другое мнение. Они считают меня чуть ли не колдуном.
– Да они просто спятили. Все немного успокоится, и ошибка сама собой выяснится. Так что, Тацуя-кун, не отчаивайся.
– Сестрица! – Я хотел еще что-то сказать, но слова застряли в горле.
Харуё тоже некоторое время молчала, а потом, будто вспомнив о чем-то, спросила:
– Тацуя-кун, помнишь, ты задавал мне странный вопрос?
– Я задавал странный вопрос?
– Да. Ты спрашивал, не выезжал ли кто-нибудь из деревни в последнее время. Почему тебя это интересовало?
Я, удивленный таким поворотом разговора, внимательно посмотрел на Харуё. В ее уставших глазах мелькнула искорка: наверняка ее осенили какие-то догадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41