— А потом — вложений в почтовый ящик не было. Звонка не было. Я послал людей, его офис уже вверх дном. Я рискнул, — он внимательно посмотрел на шефа, но тот вроде был спокоен, хотя и выглядел усталым, — позвонил на мобильный. Не отвечает. — Он удрученно поджал губы.
— Ну, сегодня что за день-то? — вздохнул Введенский. Точно, поспать не придется. — Проверь все изоляторы, наверняка попал под гребенку. К утру доложишь, а я сейчас наверх… — Он со значением указал пальцем в потолок. Кабинет вышестоящего начальства находился ровно над ними. — Там сейчас такое творится — не поверишь!
* * * * *
— Дело было так, Сань, можно я расскажу? — Фара уже заходился от смеха, предвкушая финал своей истории. — Ну, короче, всех на плацу построили, а Саню хохотунчик разобрал, да? Генерал вдоль строя идет, щеки на погонах, морда цвета лампасов, а Саня ржет, заливается.
— Сань, ты первый раз тогда, что ли? — встрял Космос.
— Ну да, только попробовал… Афганка, зеленая, знаешь, она же крепкая.
— Ну, и, короче, генерал подходит к Сане, — переведя взгляд с Космоса на Сашу, продолжил Фара, — тот стоит, крепится, генерал так на него посмотрел, как отец родной, да, и говорит: «Как служба, сынок?» А Саня: «Спасибо, товарищ генерал. Раз косяк, два косяк, и граница на замке, товарищ генерал».
— Эй, кончай базар! — раздался чей-то недовольный голос.
— Брат, чего орешь, я не пойму? Ты можешь вежливо попросить? — огрызнулся Кос.
— Что, серьезно, что ли? — недоверчиво переспросил Фару Фил.
— Клянусь Заратустрой! «Раз косяк, два косяк, и граница на замке»… — От их дружного хохота, наверное, враз проснулась уже вся камера…
* * * * *
— Да что такое! — заворочался Бек и поднял голову. — Это что за чурка? — указал он на Фархада.
— Не знаю, — раздраженно ответил Каверин.
— А должен знать, Володенька, — поучал его Бек. — Ты мент или кто? На хрен я тебя брал?
— Ребят, ну имейте совесть, дайте поспать! — с верхних нар по соседству приподнялся пожилой мужик в вытертой джинсовой куртке.
— Отец, прости. Возраст мы уважаем, — серьезно ответил Саша. И распорядился: — Все, давай спать.
— Раз косяк, два косяк… Потом губа, конечно… — бормотал, укладываясь, Фара.
— Отец, базара нет. — Естественно, последнее слово должно было остаться за Космосом.
Осталось оно, однако, за Белым:
— Жена рожает, а я на нарах… — тоскливо сказал он, глядя на грязные стены камеры. Да уж, ситуация, какой и врагу не пожелаешь. Ладно, утро вечера мудреней…
* * * * *
Оля проснулась от боли. Ныл живот. А на душе скребли кошки. Тысяча ободранных кошек. Эта душевная боль заставила ее подняться.
В палате тускло светил ночник. Сдержав стон, она медленно, стараясь не делать резких движений, вышла в коридор. Слава богу, никого. Тут только она поняла, что забыла надеть тапочки. Но возвращаться в палату не стала.
В закутке дежурной сестры Оля присела на край стула и набрала Сашин номер.
— Абонент не отвечает или временно недоступен. Позвоните, пожалуйста, позднее, — ответил чересчур вежливый механический голос. Господи, где же он? Кошки радостно принялись за свое черное дело…
* * * * *
Мобильники трещали без умолку. На разные лады. Прямо птичник, а не тюрьма! Один даже нагло выдавал звуки государственного гимна. Пожилой прапорщик с ненавистью смотрел на изъятое имущество. Развели тут…
Он беззвучно выматерился. Нашел в куче аппаратов «гимнюка» и попробовал заткнуть хотя бы его, тыркая толстым пальцем во все кнопки подряд.
— Мать твою, заколебали, — вслух ругнулся он, когда телефон уже молча завибрировал в его руке.
Чтобы перекрыть трели, он включил телевизор. На экране черный-черный дым валил из белого Белого дома. Час от часу не легче!
— Понедельник — день тяжелый, — вздохнул прапорщик и вырубил гребаный ящик…
XXX
Он так и проспал остаток ночи — одетый, скрючившись на узком диванчике, под недремлющим оком железного Феликса. Солнце разбудило. Невзирая на бурные ночные события, оно сегодня светило чуть ли не по-весеннему. Казалось, природе нет ни малейшего дела до политических катаклизмов.
Введенский встал, с хрустом потянулся. Новый день — новые заботы. Надо быть в форме. 14з стола он достал пузатую бутылку с волшебным элексиром. Там оставалось всего ничего, на донышке. Ну да ладно, на первый заряд бодрости хватит. Он плеснул коньяку в бокал, вдохнул его аромат и с наслаждением опрокинул в себя, будто это был не благородный напиток, а рюмка водки.
— Разрешите? — постучали в дверь. Ну наконец-то Коноваленко, где ж тебя носило?
— Входи. — Введенский поставил пустую бутылку под стол.
— С добрым утром, Игорь Леонидович. — Коноваленко цвел, как роза. Определив состояние шефа по заблестевшим глазам, подчиненный осмелился пошутить. — После первой не закусываете?
— Не борзей, — оборвал его Введенский. — Ну, что там?
— Нашли его. — Коноваленко моментально вытянулся в струнку. — В Бутырке.
— Да что ты! — восхитился Введенский. — Жив-здоров?
— Да ничего вроде. Омоновцы только помяли немного.
— Ну, ничего, до свадьбы заживет. — Введенский был доволен. «Объект» и в самом деле всего лишь попал под «гребенку». — Ладно — молодец, Коноваленко. Иди домой, отсыпайся.
— Есть, — козырнул Коноваленко.
Самому Введенскому отдыхать пока не светило. Надо было еще вызволять своих. Пока они еще свои.
Перед тем, как засесть за телефон, Игорь Леонидович заботливо прикрепил к российскому трехцветному флажку, что стоял у него на столе, черную полоску бумаги. «Траур по недолгой российской демократии, — усмехнулся он про себя. — Аминь».
* * * * *
Гостеприимные двери Бутырской тюрьмы были распахнуты настежь. Сегодня, в отличие от вчерашнего, выпускали. Уже без формальностей. И без эксцессов. Даже мобильники отдали. И чего, спрашивается, огород городили?
— Ну, Саня, это тебе не гауптвахта, понимаешь, — веселый Фархад размахивал голубыми, под цвет октябрьского неба, четками. Саша улыбался отстраненно — ему надо было дозвониться прямо сейчас, немедленно, еще вчера. Но у Кати было занято. Блин, да с кем же она треплется-то?
— Братва, я не понял, в чем дело? Метут без предъявы. Что за дела? Гонят ни свет, ни заря. Ну извиниться-то хотя бы можно? — несколько запоздало качал права Фил. Но ему никто не отвечал. Космос подставил лицо солнцу, а ногами выстукивал чечетку. Пчела по мобиле успокаивал родителей — у отца сердце не фонтан, поди, не спал всю ночь, телек смотрел, переживал за страну и за сына.
— Ну так, подумали, а чего мы будем хороших пацанов зря держать? Пусть едут… — наконец отозвался Саша и тут же закричал на всю улицу: — Але, Кать?
* * * * *
— Ты куда пропал — мы с ног сбились!.. — разъяренная Катерина вопила в трубку так, что слышала, наверное, вся Бутырка. — Что значит «не ори»? Немедленно звони матери, она там с ума сходит!..
— Кать, а… — Он не успел спросить, как голос тетки стал сладким-сладким:
— Да, родился, мальчик, конечно. Такой хорошенький, на три двести… Нормально, все у твоей Оли нормально, молока хоть залейся… Ну, в общем, я тебя поздравляю, папаша… — повесив трубку, Катя налила себе из мензурки пятьдесят граммов спирта и выпила. Слава богу, нашелся блудный племянник. И, сильно выдохнув — спирт все-таки, не крюшон, — она радостно помчалась к Оле:
— Олечка, кормить пора!
* * * * *
С полминуты Саша молча смотрел перед собой. Взгляд его был совершенно отсутствующим.
И, наконец, до него окончательно дошло, что же произошло! Какое чудо свершилось в мире. Чудо, такое нужное и важное именно сейчас.
— Мужики, у меня сын родился! — все еще не до конца веря собственным словам, проговорил он. И только когда друзья заорали так, что задрожали окна соседнего дома и едва не сработали сигнализации припаркованных автомобилей, Саша понял — все правда истинная, как и то, что они теперь свободны и над ними чудесное голубое небо без единого облачка.
Руки друзей и братвы, приехавшей встречать их, подхватили Сашу и начали качать, высоко подбрасывая в небо. На эту сцену без улыбки не могли смотреть даже те люди, что стояли у бутырских стен в ожидании того времени, когда начнут принимать передачи. А у Саши из карманов вываливались ключи и мелочь, подпрыгивая и крутясь на асфальте. Кто-то из пацанов собрал все это и заботливо положил Саше в карман, когда его, наконец, опустили на грешную землю.
Фара обнял Сашу и крепко, ладонью постучал по его спине:
— Най-най-на-на-най… Саня, дела потом, — махнул он рукой. — Вези меня смотреть сына! Для мужчины сын — первое дело, клянусь Аллахом!
Космос, как всегда, слова в простоте сказать не мог:
— В семье самурая дочь — кошмар, а сын — праздник, — очень многозначительно шевеля губами, вымолвил он. И глаза его округлились.
— Одно смущает, в понедельник родился… — посетовал Саша, на чьем лице продолжала блуждать счастливая улыбка.
— А кто тебе сказал, что понедельник плохая примета? В понедельник — это очень хорошо; понедельник — так наш город называется, Душанбе! — уверенно успокоил его Фара.
— Володя, — наклонился Саша к водителю, — едем в роддом. Но не забыл и о делах: — Космос, пошли людей в офис, скажи, чтоб прибрали все, — и опять вернулся к главной, самой важной теме: — Фарик, я не верю! Йо-хо-хо!
* * * * *
Под дикарский вопль счастливого отца на бутырском крыльце появилась мрачная троица в лице Бека, Левы и Каверина. Каверин как вкопанный остановился на верхних ступеньках и наблюдал за всей этой веселой вакханалией — его враг опять был на коне.
— Ну, что встал? Поехали, — прервал его размышления Бек, которого сейчас волновало только одно — как бы скорее пожрать Ну никак не мог он не есть больше трех часов подряд, даже ночью.
— Ты знаешь, Бек, — многозначительно ответил ему Каверин, усаживаясь в машину, — мы сегодня здесь не зря ночевали. Я чурбана-то этого вспомнил…
* * * * *
Саша торопил водителя, приказав ехать через центр. Фил советовал рвануть на МКАД, но Саше казалось, что это то же самое, что ехать, например, в Петербург через Калининград. Поэтому поехали прямо по Лесной — к Белорусскому.
И все вроде бы шло ничего. Только уже посредине Большой Грузинской, перед огромным сталинским домом с высоченной аркой, наперерез им выскочил спецназовец в пятнистой форме, закамуфлированной каске и… опять с десантным автоматом наперевес. Как они надоели! Все одно и то же, словно по дурному кругу!
— Чего ты машешь, еханый ты бабай! Я все равно проеду! Я к сыну еду! — психанул Саня. — Давай, Володь, поворачивай. Дворами поедем.
— Стоять! — заорал спецназовец, опускаясь на одно колено и совершенно определенно наводя автомат на Белова.
— Э-э, смотри, да он же запросто стрельнет! — глаза Космоса выражали неподдельное изумление и вместе с тем абсолютную уверенность в собственных словах.
— Ладно, ладно, — пробормотал Володя, потихоньку сдавая назад.
Удрученно вступил в обсуждение и Фил:
— Говорил я тебе, Белый, что не надо через центр ехать.
И зря он это сделал — Белый был сейчас, как сухой порох: только спичку поднеси.
— Ты мне будешь указывать, что мне делать! — заорал он уже на Фила, вымещая на нем свои злобу и бессилие.
Из арки тем временем медленно выезжал армейский «уазик», а за ним — огромный «Урал». В таких обычно перевозят солдатиков. Именно эту колонну, видимо, и ждали спецназовцы, чтоб пропустить ее вперед всех.
Грузовик свернул направо и приостановился перед светофором.
— Пацаны, ни хера себе, глянь, глянь! — ахнул Фил.
Глаза его будто бы остекленели. Из-под брезента, которым был накрыт какой-то бесформенный груз, свешивалась окровавленная рука человека. В том, что он был мертв, сомнений не было. Как и не было их в том, что весь кузов «Урала» забит человеческими телами, то есть, если быть точным до конца, трупами.
— Сань, чего это, а? — изумленно спросил Космос.
— Это те, кому не повезло этой ночью, — ответил Саша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Ну, сегодня что за день-то? — вздохнул Введенский. Точно, поспать не придется. — Проверь все изоляторы, наверняка попал под гребенку. К утру доложишь, а я сейчас наверх… — Он со значением указал пальцем в потолок. Кабинет вышестоящего начальства находился ровно над ними. — Там сейчас такое творится — не поверишь!
* * * * *
— Дело было так, Сань, можно я расскажу? — Фара уже заходился от смеха, предвкушая финал своей истории. — Ну, короче, всех на плацу построили, а Саню хохотунчик разобрал, да? Генерал вдоль строя идет, щеки на погонах, морда цвета лампасов, а Саня ржет, заливается.
— Сань, ты первый раз тогда, что ли? — встрял Космос.
— Ну да, только попробовал… Афганка, зеленая, знаешь, она же крепкая.
— Ну, и, короче, генерал подходит к Сане, — переведя взгляд с Космоса на Сашу, продолжил Фара, — тот стоит, крепится, генерал так на него посмотрел, как отец родной, да, и говорит: «Как служба, сынок?» А Саня: «Спасибо, товарищ генерал. Раз косяк, два косяк, и граница на замке, товарищ генерал».
— Эй, кончай базар! — раздался чей-то недовольный голос.
— Брат, чего орешь, я не пойму? Ты можешь вежливо попросить? — огрызнулся Кос.
— Что, серьезно, что ли? — недоверчиво переспросил Фару Фил.
— Клянусь Заратустрой! «Раз косяк, два косяк, и граница на замке»… — От их дружного хохота, наверное, враз проснулась уже вся камера…
* * * * *
— Да что такое! — заворочался Бек и поднял голову. — Это что за чурка? — указал он на Фархада.
— Не знаю, — раздраженно ответил Каверин.
— А должен знать, Володенька, — поучал его Бек. — Ты мент или кто? На хрен я тебя брал?
— Ребят, ну имейте совесть, дайте поспать! — с верхних нар по соседству приподнялся пожилой мужик в вытертой джинсовой куртке.
— Отец, прости. Возраст мы уважаем, — серьезно ответил Саша. И распорядился: — Все, давай спать.
— Раз косяк, два косяк… Потом губа, конечно… — бормотал, укладываясь, Фара.
— Отец, базара нет. — Естественно, последнее слово должно было остаться за Космосом.
Осталось оно, однако, за Белым:
— Жена рожает, а я на нарах… — тоскливо сказал он, глядя на грязные стены камеры. Да уж, ситуация, какой и врагу не пожелаешь. Ладно, утро вечера мудреней…
* * * * *
Оля проснулась от боли. Ныл живот. А на душе скребли кошки. Тысяча ободранных кошек. Эта душевная боль заставила ее подняться.
В палате тускло светил ночник. Сдержав стон, она медленно, стараясь не делать резких движений, вышла в коридор. Слава богу, никого. Тут только она поняла, что забыла надеть тапочки. Но возвращаться в палату не стала.
В закутке дежурной сестры Оля присела на край стула и набрала Сашин номер.
— Абонент не отвечает или временно недоступен. Позвоните, пожалуйста, позднее, — ответил чересчур вежливый механический голос. Господи, где же он? Кошки радостно принялись за свое черное дело…
* * * * *
Мобильники трещали без умолку. На разные лады. Прямо птичник, а не тюрьма! Один даже нагло выдавал звуки государственного гимна. Пожилой прапорщик с ненавистью смотрел на изъятое имущество. Развели тут…
Он беззвучно выматерился. Нашел в куче аппаратов «гимнюка» и попробовал заткнуть хотя бы его, тыркая толстым пальцем во все кнопки подряд.
— Мать твою, заколебали, — вслух ругнулся он, когда телефон уже молча завибрировал в его руке.
Чтобы перекрыть трели, он включил телевизор. На экране черный-черный дым валил из белого Белого дома. Час от часу не легче!
— Понедельник — день тяжелый, — вздохнул прапорщик и вырубил гребаный ящик…
XXX
Он так и проспал остаток ночи — одетый, скрючившись на узком диванчике, под недремлющим оком железного Феликса. Солнце разбудило. Невзирая на бурные ночные события, оно сегодня светило чуть ли не по-весеннему. Казалось, природе нет ни малейшего дела до политических катаклизмов.
Введенский встал, с хрустом потянулся. Новый день — новые заботы. Надо быть в форме. 14з стола он достал пузатую бутылку с волшебным элексиром. Там оставалось всего ничего, на донышке. Ну да ладно, на первый заряд бодрости хватит. Он плеснул коньяку в бокал, вдохнул его аромат и с наслаждением опрокинул в себя, будто это был не благородный напиток, а рюмка водки.
— Разрешите? — постучали в дверь. Ну наконец-то Коноваленко, где ж тебя носило?
— Входи. — Введенский поставил пустую бутылку под стол.
— С добрым утром, Игорь Леонидович. — Коноваленко цвел, как роза. Определив состояние шефа по заблестевшим глазам, подчиненный осмелился пошутить. — После первой не закусываете?
— Не борзей, — оборвал его Введенский. — Ну, что там?
— Нашли его. — Коноваленко моментально вытянулся в струнку. — В Бутырке.
— Да что ты! — восхитился Введенский. — Жив-здоров?
— Да ничего вроде. Омоновцы только помяли немного.
— Ну, ничего, до свадьбы заживет. — Введенский был доволен. «Объект» и в самом деле всего лишь попал под «гребенку». — Ладно — молодец, Коноваленко. Иди домой, отсыпайся.
— Есть, — козырнул Коноваленко.
Самому Введенскому отдыхать пока не светило. Надо было еще вызволять своих. Пока они еще свои.
Перед тем, как засесть за телефон, Игорь Леонидович заботливо прикрепил к российскому трехцветному флажку, что стоял у него на столе, черную полоску бумаги. «Траур по недолгой российской демократии, — усмехнулся он про себя. — Аминь».
* * * * *
Гостеприимные двери Бутырской тюрьмы были распахнуты настежь. Сегодня, в отличие от вчерашнего, выпускали. Уже без формальностей. И без эксцессов. Даже мобильники отдали. И чего, спрашивается, огород городили?
— Ну, Саня, это тебе не гауптвахта, понимаешь, — веселый Фархад размахивал голубыми, под цвет октябрьского неба, четками. Саша улыбался отстраненно — ему надо было дозвониться прямо сейчас, немедленно, еще вчера. Но у Кати было занято. Блин, да с кем же она треплется-то?
— Братва, я не понял, в чем дело? Метут без предъявы. Что за дела? Гонят ни свет, ни заря. Ну извиниться-то хотя бы можно? — несколько запоздало качал права Фил. Но ему никто не отвечал. Космос подставил лицо солнцу, а ногами выстукивал чечетку. Пчела по мобиле успокаивал родителей — у отца сердце не фонтан, поди, не спал всю ночь, телек смотрел, переживал за страну и за сына.
— Ну так, подумали, а чего мы будем хороших пацанов зря держать? Пусть едут… — наконец отозвался Саша и тут же закричал на всю улицу: — Але, Кать?
* * * * *
— Ты куда пропал — мы с ног сбились!.. — разъяренная Катерина вопила в трубку так, что слышала, наверное, вся Бутырка. — Что значит «не ори»? Немедленно звони матери, она там с ума сходит!..
— Кать, а… — Он не успел спросить, как голос тетки стал сладким-сладким:
— Да, родился, мальчик, конечно. Такой хорошенький, на три двести… Нормально, все у твоей Оли нормально, молока хоть залейся… Ну, в общем, я тебя поздравляю, папаша… — повесив трубку, Катя налила себе из мензурки пятьдесят граммов спирта и выпила. Слава богу, нашелся блудный племянник. И, сильно выдохнув — спирт все-таки, не крюшон, — она радостно помчалась к Оле:
— Олечка, кормить пора!
* * * * *
С полминуты Саша молча смотрел перед собой. Взгляд его был совершенно отсутствующим.
И, наконец, до него окончательно дошло, что же произошло! Какое чудо свершилось в мире. Чудо, такое нужное и важное именно сейчас.
— Мужики, у меня сын родился! — все еще не до конца веря собственным словам, проговорил он. И только когда друзья заорали так, что задрожали окна соседнего дома и едва не сработали сигнализации припаркованных автомобилей, Саша понял — все правда истинная, как и то, что они теперь свободны и над ними чудесное голубое небо без единого облачка.
Руки друзей и братвы, приехавшей встречать их, подхватили Сашу и начали качать, высоко подбрасывая в небо. На эту сцену без улыбки не могли смотреть даже те люди, что стояли у бутырских стен в ожидании того времени, когда начнут принимать передачи. А у Саши из карманов вываливались ключи и мелочь, подпрыгивая и крутясь на асфальте. Кто-то из пацанов собрал все это и заботливо положил Саше в карман, когда его, наконец, опустили на грешную землю.
Фара обнял Сашу и крепко, ладонью постучал по его спине:
— Най-най-на-на-най… Саня, дела потом, — махнул он рукой. — Вези меня смотреть сына! Для мужчины сын — первое дело, клянусь Аллахом!
Космос, как всегда, слова в простоте сказать не мог:
— В семье самурая дочь — кошмар, а сын — праздник, — очень многозначительно шевеля губами, вымолвил он. И глаза его округлились.
— Одно смущает, в понедельник родился… — посетовал Саша, на чьем лице продолжала блуждать счастливая улыбка.
— А кто тебе сказал, что понедельник плохая примета? В понедельник — это очень хорошо; понедельник — так наш город называется, Душанбе! — уверенно успокоил его Фара.
— Володя, — наклонился Саша к водителю, — едем в роддом. Но не забыл и о делах: — Космос, пошли людей в офис, скажи, чтоб прибрали все, — и опять вернулся к главной, самой важной теме: — Фарик, я не верю! Йо-хо-хо!
* * * * *
Под дикарский вопль счастливого отца на бутырском крыльце появилась мрачная троица в лице Бека, Левы и Каверина. Каверин как вкопанный остановился на верхних ступеньках и наблюдал за всей этой веселой вакханалией — его враг опять был на коне.
— Ну, что встал? Поехали, — прервал его размышления Бек, которого сейчас волновало только одно — как бы скорее пожрать Ну никак не мог он не есть больше трех часов подряд, даже ночью.
— Ты знаешь, Бек, — многозначительно ответил ему Каверин, усаживаясь в машину, — мы сегодня здесь не зря ночевали. Я чурбана-то этого вспомнил…
* * * * *
Саша торопил водителя, приказав ехать через центр. Фил советовал рвануть на МКАД, но Саше казалось, что это то же самое, что ехать, например, в Петербург через Калининград. Поэтому поехали прямо по Лесной — к Белорусскому.
И все вроде бы шло ничего. Только уже посредине Большой Грузинской, перед огромным сталинским домом с высоченной аркой, наперерез им выскочил спецназовец в пятнистой форме, закамуфлированной каске и… опять с десантным автоматом наперевес. Как они надоели! Все одно и то же, словно по дурному кругу!
— Чего ты машешь, еханый ты бабай! Я все равно проеду! Я к сыну еду! — психанул Саня. — Давай, Володь, поворачивай. Дворами поедем.
— Стоять! — заорал спецназовец, опускаясь на одно колено и совершенно определенно наводя автомат на Белова.
— Э-э, смотри, да он же запросто стрельнет! — глаза Космоса выражали неподдельное изумление и вместе с тем абсолютную уверенность в собственных словах.
— Ладно, ладно, — пробормотал Володя, потихоньку сдавая назад.
Удрученно вступил в обсуждение и Фил:
— Говорил я тебе, Белый, что не надо через центр ехать.
И зря он это сделал — Белый был сейчас, как сухой порох: только спичку поднеси.
— Ты мне будешь указывать, что мне делать! — заорал он уже на Фила, вымещая на нем свои злобу и бессилие.
Из арки тем временем медленно выезжал армейский «уазик», а за ним — огромный «Урал». В таких обычно перевозят солдатиков. Именно эту колонну, видимо, и ждали спецназовцы, чтоб пропустить ее вперед всех.
Грузовик свернул направо и приостановился перед светофором.
— Пацаны, ни хера себе, глянь, глянь! — ахнул Фил.
Глаза его будто бы остекленели. Из-под брезента, которым был накрыт какой-то бесформенный груз, свешивалась окровавленная рука человека. В том, что он был мертв, сомнений не было. Как и не было их в том, что весь кузов «Урала» забит человеческими телами, то есть, если быть точным до конца, трупами.
— Сань, чего это, а? — изумленно спросил Космос.
— Это те, кому не повезло этой ночью, — ответил Саша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27