Набрав в легкие побольше воздуха, он вложил в свои слова всю накопившуюся ненависть:
— Пошел ты в жопу со своей вонючей родиной! И со своими гэбистскими березками!
Коноваленко нехорошо улыбнулся. Артур, неуклюжий и нелепый в излишне пестром галстуке, подхватил саквояж и двинул в сторону конторки регистрации. Все, хватит! Сюда он больше не ездок!
Коноваленко, глядя вслед Артуру, склонился к воротнику плаща и произнес в микрофон:
— Объект отправлен на регистрацию, прием! Лейтенант нравился себе чрезвычайно. В этих темных очках, длинном светлом плаще с микрофоном в воротнике он чувствовал себя Джеймсом Бондом. В исполнении Шона Коннери.
XXII
Каверину оставалось пройти только формальности. Правда, самые неприятные. Его будто бы лишали его мужской силы. Ну, если не силы, то ее символов.
«Дерьмо, дерьмо, дерьмо!» — стучало в голове Каверина, забивая все мысли и чувства.
Первым делом ему пришлось сдать оружие. За железной дверью оружейки сидел флегматичный прапор, которому ровным счетом не было никакого дела до треволнений отставного опера. Прапор лишь осмотрел каверинский «Макаров», не иначе как на предмет порчи казенного имущества, и внимательно, пальцем, пересчитал патроны.
В отделе кадров, сдавая свое красное удостоверение, Каверин из уст грузного толстогубого капитана-кадровика услышал нечто вроде напутствия:
— Ну что, куда дальше?
— Поглядим, — независимо повел плечом Каверин, а про себя подумал: «Ах ты, дерьмо собачье!»
С полученным в зубы обходным листом он направился получать дурацкие подписи — в архиве, в маттехчасти и даже почему-то в медицинском кабинете. «А это-то на хрена!» — стиснул зубы Каверин.
Хорошо хоть анализы не заставили сдавать! Развели бездельников! Силовые, блин, структуры!
Уже на выходе из Управления Каверин отдал честь. Но не этому долбаному зданию. И не заплеванному знамени. А собственному фото, которое еще не успели снять с Доски Почета Управления.
* * * * *
Джазовый коллектив Виталия Майского репетировал в ДК железнодорожников у Трех вокзалов. Их туда пускали два раза в неделю на два часа. Бесплатно. Ну, не совсем. За эту услугу они отрабатывали по субботам на танцах. Все для тех же железнодорожников. Бартер — по-современному называл это Виталик.
Сегодня Виталик лютовал, так как играли его новую композицию. После седьмого прогона он, наконец, смилостивился:
— Ну что, ребята, на сегодня — все. Репетиция окончена. — Он взглянул на часы: — Точно, уложились минута в минуту, как в аптеке.
Музыканты принялись складывать инструменты и отключать аппаратуру. Виталик, покосившись на Олю, которая была явно не в лучшем настроении, напомнил:
— Завтра — как всегда, в семь.
Оля уже уложила скрипку в футляр и, набросив плащ на руку, спустилась со сцены в зал:
— Счастливо, ребята! До завтра!
В центре зала ее догнал Виталик и взял под локоть:
— Я провожу.
— Ну, проводи, — мягко высвобождая руку, не слишком охотно разрешила Оля.
Виталик шел в полушаге за нею, оглядывая ее ладно скроенную фигуру:
— Ну как твой мавр, сцены не устроил? — иронично поинтересовался он.
— Нормально все. — Оля была на удивление спокойна.
— Ну, видишь как. А ты волновалась.
Они прошли партер, и Виталик снова взял ее за руку, заставив обернуться:
— Оленька! — Он пристально смотрел ей прямо в глаза. — А мы премьеру твою так и не отметили.
— Ну, какие проблемы? — на его интимный тон Оля отвечала нейтрально, по-дружески. — Приезжайте к нам, отметим…
— Ну, это само собой, — перебил ее Виталик и продолжал вкрадчиво: — А может, поедем ко мне, посидим, выпьем? Послушаешь, что в ту пластинку не вошло.
— Не, Виталь, спасибо, мне домой надо.
— Оленька, ты же музыкант — надо быть свободнее… — не отставал Виталик.
— Надо, надо, — только чтобы он отстал, согласилась Оля.
— В конце концов, имею я отношение к тому, что ты играешь снова? — В его голосе прозвучал уже не интимный намек, а едва ли не требование расплатиться за оказанное благодеяние.
— Самое непосредственное, спасибо тебе, Виталик… — устало улыбнулась Оля, в который раз освобождая руку от его пожатия. — Но я, понимаешь, имею отношение к своему мужу…
* * * * *
Сверху, с балкона, за этой сценой уже давно наблюдал Саша. Ему, конечно, не нравилось, что этот хмырь липнет к его жене. Но в то же время ему было по-детски интересно, чем все это кончится. То есть в жене он особо не сомневался, посмотреть на брачные игры этих пидоров-однокурсников было занятно…
* * * * *
— То есть у вас любовь? Морковь… — поняв, что здесь ему ничего не обломится, протянул Виталик.
— Да, — спокойно и твердо ответила Оля, не принимая его игривого тона.
— А я думал, по расчету, — откровенно издеваясь, ухмыльнулся Виталик.
— Не хами, — оборвала его Оля и быстрыми шагами направилась к выходу из зала.
Виталик уже готов был махнуть на нее рукой, но его все же распирало, и он не смог остановиться:
— Хотя, Оль, знаешь, подожди. — И он побежал за нею, нагнав ее в вестибюле. — Я тебя понимаю и даже как-то поддерживаю. Если ты бездарь, надо устраиваться, работать известным местом…
Оля, уже не отвечая, лишь развернулась к Виталику и попыталась со всего размаха заехать ему по физиономии, но Виталик успел перехватить ее руку:
— Тихо-тихо! Что люди подумают?
И они оба опять не увидели, как из двери позади них в вестибюль вошел Белов. Но зато Виталик это мгновенно почувствовал. Саша двумя пальцами схватил его за нос: кровь и слезы хлынули одновременно.
— Привет, милый, — ласково улыбнулась мужу Оля.
— Привет, моя хорошая? Вы закончили? — Саша поцеловал ее в щеку, а стонущего Виталика заставил опуститься на колени.
— Закончили.
— Поехали домой? — Саша отпустил Виталика и носовым платком вытер окровавленные пальцы. Виталик, постанывая, прятал лицо в ладонях.
— Поехали, — радостно согласилась Оля.
— Как бабуля? — поинтересовался Саша, брезгливо ткнув платком в морду поверженного маэстро.
— Хорошо, — ответила Оля, взяв мужа под руку. — Пойдем отсюда…
* * * * *
На улице было тепло и влажно после дождя. Когда они свернули на Бульварное кольцо, Саша отпустил машину. Дальше они решили до дома пойти пешком. Благо до Котельнической неторопливым шагом всего-то минут двадцать ходу.
Обнявшись, они шли по вечерним бульварам и, казалось, не замечали никого. Ни влюбленных парочек, ни пьяных москвичей и гостей столицы, ни проносившихся мимо автомобилей.
— Саш, так странно, — говорила Оля, — мне даже не обидно. Я с детства думала — музыка для меня главное. И все вокруг говорили: занимайся, девочка, играй… И вдруг как молния ударила. И перевернулось все.
Он прижал ее к себе покрепче и легонько коснулся губами ее виска:
— Оль, да ну, — у него с консерваторией и музыкой были связаны свои, гораздо более приятные воспоминания. — Если б ты не играла на скрипке, мы бы с тобой, может, и не познакомились. Ты вспомни, вспомни.
— Ой, точно ведь! — обрадовалась Оля, будто впервые подумала об этом странном совпадении.
— Ну вот! — поддакнул Саша. — А то, что этот пидор сказал, это от зла. Мне б не дали, я б тоже что-нибудь такое брякнул.
Оля остановилась и пристально посмотрела Саше в глаза.
— Нет, Белов, ты бы так не сказал… Ты бы, скорее… Как дал мне! — И Оля кулачком стукнула в челюсть невидимого противника.
— У! Врезал бы! — Саша повторил ее жест. — Да я бы убил вааще!
— Вот поэтому я за тебя замуж вышла, — очень серьезно сказала Оля.
Саша рассмеялся:
— За то, что побил бы, да?
— Нет, мне просто нравится, как ты проблемы решаешь.
— А то, что мы из разных измерений, ничего? Оля снова замедлила шаги и пристально вгляделась в лицо мужа. Нет, он ничуть не изменился. Он был точно таким, как вчера, как позавчера. Точно — колючий ежик. Который все и всегда перевернет по-своему, не считаясь ни с чем и ни с кем. Даже с ней. Но теперь она знала наверняка: она будет любить его таким, какой он есть.
Саша, похоже, идеально почувствовал ее настроение, и ему захотелось сделать для нее что-то необыкновенное. Луну, что ли, с неба достать?
Они стояли на мосту и смотрели друг на друга. Будто в первый раз. Полная луна отражалась в черной воде Яузы, а на той стороне светился окнами их общий дом.
— Смотри! — Саша осторожно освободил свою руку и одним махом вскочил на перила моста.
— Сань, ты что, дурак, что ли? — в ужасе выдохнула Оля.
Перила были мокрые и скользкие. А уж узкие — шириной в Олино запястье!
— Тихо-тихо. Все нормально, — успокоил ее Саша, раскинув руки и балансируя над бездной.
Поймав равновесие, Саша медленно, как канатоходец, двинулся по перилам вперед. Снизу, из черноты, доносился размеренный плеск воды.
Оля прижала руки к груди и столь же медленно, как и Саша, двигалась вслед за ним:
— Саша, не надо! Они мокрые…
Саша лишь бросил на нее озорной взгляд, продолжая идти дальше. Пройдя несколько метров, он остановился и, не без труда удерживая равновесие, повернулся к жене:
— Вот это мне нравится. Понимаешь?
— Понимаю. Только слезь, а? — умоляюще протянула к нему руки Оля.
В последний раз оглянувшись на воду, Саша спрыгнул на мостовую.
— Господи, ну и чучел ты… — Она обняла его, словно после долгой разлуки.
— Оль, ну ты что? — провел ладонью по ее влажным волосам Саша.
— Знаешь, я сейчас на тебя смотрела и вспомнила. У меня в детстве подружка ночевала, я ночью просыпаюсь, а она в одной рубашке стоит в окне на самом краю. Спиной, глаза закрыты, и раскачивается… Мне иногда кажется, что я, как лунатичка, иду за тобой с закрытыми глазами… И боюсь, если открою — упаду.
— Не бойся, маленькая. Я не дам тебе упасть, я рядышком буду…
* * * * *
Каверин был пьян, что называется, в задницу. Пить он начал сразу, через двадцать метров от Управления, в ближайшей забегаловке. По дороге домой он перехватил по сто грамм еще в паре мест. Но, понимая, что коктейль из злобы и алкоголя может сыграть с ним дрянную шутку, собрал остатки воли в кулак и — через гастроном, естественно, — отправился домой, к Светке. Пусть и стерва, но все же жена. Родная.
Ученая Светка, увидев его в таком всклокоченном виде и с горючим, ни слова не говоря, стала готовить закусь. Посолиднее. Из стратегических запасов.
Глотая водку стаканами, Каверин вспоминал о закуске, только когда Светка буквально вкладывала ему кусок в рот. В остальное время он рычал и матерился, разбрасывая по столу бумаги из красной папки, которыми прежде так дорожил.
Наконец, найдя какую-то бледную ксерокопию, он издал особенно воинственный вопль.
С ксеры, уже почти выцветшей, на него смотрел Белов. Собственной персоной. Сволочь! Это был один из тысяч экземпляров, которые еще два года назад висели на каждом столбе и призывали найти и обезвредить опасного преступника. Найти и обезвредить! Тогда его можно было задушить собственными руками!
Поздно! Поздно…
Схватив вилку, Каверин пригвоздил рожу Белова к капустному кочану, который Светка оставила на подоконнике. Замороженным взглядом он был готов просверлить дырки в портрете. А лучше — в голове Белова.
От бессилия Каверин готов был заплакать, но не мог себе даже этого позволить. Ярость благородная достигла у него последней точки кипения. Огромным столовым ножом, которым Светка как раз-таки и собиралась рубить кочан для засолки, отставной опер принялся кромсать ненавистную физиономию, заодно начав шинковать капусту. Но Светка даже не рассмеялась — она опасалась раздражать мужа в таком состоянии.
— Все, хватит, иди закуси! — Светка решительно отобрала у мужа нож и пододвинула тарелку с жареной колбасой.
Исчерпав силы в борьбе с призраком, Каверин устало привалился к столу и налил до краев, начисто игнорируя закуску.
— Вот за десять лет сколько! — Он хватал вываленные из красной папки бумаги и совал их жене под нос. — Ты глянь! Грамоты, благодарности, звания!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Пошел ты в жопу со своей вонючей родиной! И со своими гэбистскими березками!
Коноваленко нехорошо улыбнулся. Артур, неуклюжий и нелепый в излишне пестром галстуке, подхватил саквояж и двинул в сторону конторки регистрации. Все, хватит! Сюда он больше не ездок!
Коноваленко, глядя вслед Артуру, склонился к воротнику плаща и произнес в микрофон:
— Объект отправлен на регистрацию, прием! Лейтенант нравился себе чрезвычайно. В этих темных очках, длинном светлом плаще с микрофоном в воротнике он чувствовал себя Джеймсом Бондом. В исполнении Шона Коннери.
XXII
Каверину оставалось пройти только формальности. Правда, самые неприятные. Его будто бы лишали его мужской силы. Ну, если не силы, то ее символов.
«Дерьмо, дерьмо, дерьмо!» — стучало в голове Каверина, забивая все мысли и чувства.
Первым делом ему пришлось сдать оружие. За железной дверью оружейки сидел флегматичный прапор, которому ровным счетом не было никакого дела до треволнений отставного опера. Прапор лишь осмотрел каверинский «Макаров», не иначе как на предмет порчи казенного имущества, и внимательно, пальцем, пересчитал патроны.
В отделе кадров, сдавая свое красное удостоверение, Каверин из уст грузного толстогубого капитана-кадровика услышал нечто вроде напутствия:
— Ну что, куда дальше?
— Поглядим, — независимо повел плечом Каверин, а про себя подумал: «Ах ты, дерьмо собачье!»
С полученным в зубы обходным листом он направился получать дурацкие подписи — в архиве, в маттехчасти и даже почему-то в медицинском кабинете. «А это-то на хрена!» — стиснул зубы Каверин.
Хорошо хоть анализы не заставили сдавать! Развели бездельников! Силовые, блин, структуры!
Уже на выходе из Управления Каверин отдал честь. Но не этому долбаному зданию. И не заплеванному знамени. А собственному фото, которое еще не успели снять с Доски Почета Управления.
* * * * *
Джазовый коллектив Виталия Майского репетировал в ДК железнодорожников у Трех вокзалов. Их туда пускали два раза в неделю на два часа. Бесплатно. Ну, не совсем. За эту услугу они отрабатывали по субботам на танцах. Все для тех же железнодорожников. Бартер — по-современному называл это Виталик.
Сегодня Виталик лютовал, так как играли его новую композицию. После седьмого прогона он, наконец, смилостивился:
— Ну что, ребята, на сегодня — все. Репетиция окончена. — Он взглянул на часы: — Точно, уложились минута в минуту, как в аптеке.
Музыканты принялись складывать инструменты и отключать аппаратуру. Виталик, покосившись на Олю, которая была явно не в лучшем настроении, напомнил:
— Завтра — как всегда, в семь.
Оля уже уложила скрипку в футляр и, набросив плащ на руку, спустилась со сцены в зал:
— Счастливо, ребята! До завтра!
В центре зала ее догнал Виталик и взял под локоть:
— Я провожу.
— Ну, проводи, — мягко высвобождая руку, не слишком охотно разрешила Оля.
Виталик шел в полушаге за нею, оглядывая ее ладно скроенную фигуру:
— Ну как твой мавр, сцены не устроил? — иронично поинтересовался он.
— Нормально все. — Оля была на удивление спокойна.
— Ну, видишь как. А ты волновалась.
Они прошли партер, и Виталик снова взял ее за руку, заставив обернуться:
— Оленька! — Он пристально смотрел ей прямо в глаза. — А мы премьеру твою так и не отметили.
— Ну, какие проблемы? — на его интимный тон Оля отвечала нейтрально, по-дружески. — Приезжайте к нам, отметим…
— Ну, это само собой, — перебил ее Виталик и продолжал вкрадчиво: — А может, поедем ко мне, посидим, выпьем? Послушаешь, что в ту пластинку не вошло.
— Не, Виталь, спасибо, мне домой надо.
— Оленька, ты же музыкант — надо быть свободнее… — не отставал Виталик.
— Надо, надо, — только чтобы он отстал, согласилась Оля.
— В конце концов, имею я отношение к тому, что ты играешь снова? — В его голосе прозвучал уже не интимный намек, а едва ли не требование расплатиться за оказанное благодеяние.
— Самое непосредственное, спасибо тебе, Виталик… — устало улыбнулась Оля, в который раз освобождая руку от его пожатия. — Но я, понимаешь, имею отношение к своему мужу…
* * * * *
Сверху, с балкона, за этой сценой уже давно наблюдал Саша. Ему, конечно, не нравилось, что этот хмырь липнет к его жене. Но в то же время ему было по-детски интересно, чем все это кончится. То есть в жене он особо не сомневался, посмотреть на брачные игры этих пидоров-однокурсников было занятно…
* * * * *
— То есть у вас любовь? Морковь… — поняв, что здесь ему ничего не обломится, протянул Виталик.
— Да, — спокойно и твердо ответила Оля, не принимая его игривого тона.
— А я думал, по расчету, — откровенно издеваясь, ухмыльнулся Виталик.
— Не хами, — оборвала его Оля и быстрыми шагами направилась к выходу из зала.
Виталик уже готов был махнуть на нее рукой, но его все же распирало, и он не смог остановиться:
— Хотя, Оль, знаешь, подожди. — И он побежал за нею, нагнав ее в вестибюле. — Я тебя понимаю и даже как-то поддерживаю. Если ты бездарь, надо устраиваться, работать известным местом…
Оля, уже не отвечая, лишь развернулась к Виталику и попыталась со всего размаха заехать ему по физиономии, но Виталик успел перехватить ее руку:
— Тихо-тихо! Что люди подумают?
И они оба опять не увидели, как из двери позади них в вестибюль вошел Белов. Но зато Виталик это мгновенно почувствовал. Саша двумя пальцами схватил его за нос: кровь и слезы хлынули одновременно.
— Привет, милый, — ласково улыбнулась мужу Оля.
— Привет, моя хорошая? Вы закончили? — Саша поцеловал ее в щеку, а стонущего Виталика заставил опуститься на колени.
— Закончили.
— Поехали домой? — Саша отпустил Виталика и носовым платком вытер окровавленные пальцы. Виталик, постанывая, прятал лицо в ладонях.
— Поехали, — радостно согласилась Оля.
— Как бабуля? — поинтересовался Саша, брезгливо ткнув платком в морду поверженного маэстро.
— Хорошо, — ответила Оля, взяв мужа под руку. — Пойдем отсюда…
* * * * *
На улице было тепло и влажно после дождя. Когда они свернули на Бульварное кольцо, Саша отпустил машину. Дальше они решили до дома пойти пешком. Благо до Котельнической неторопливым шагом всего-то минут двадцать ходу.
Обнявшись, они шли по вечерним бульварам и, казалось, не замечали никого. Ни влюбленных парочек, ни пьяных москвичей и гостей столицы, ни проносившихся мимо автомобилей.
— Саш, так странно, — говорила Оля, — мне даже не обидно. Я с детства думала — музыка для меня главное. И все вокруг говорили: занимайся, девочка, играй… И вдруг как молния ударила. И перевернулось все.
Он прижал ее к себе покрепче и легонько коснулся губами ее виска:
— Оль, да ну, — у него с консерваторией и музыкой были связаны свои, гораздо более приятные воспоминания. — Если б ты не играла на скрипке, мы бы с тобой, может, и не познакомились. Ты вспомни, вспомни.
— Ой, точно ведь! — обрадовалась Оля, будто впервые подумала об этом странном совпадении.
— Ну вот! — поддакнул Саша. — А то, что этот пидор сказал, это от зла. Мне б не дали, я б тоже что-нибудь такое брякнул.
Оля остановилась и пристально посмотрела Саше в глаза.
— Нет, Белов, ты бы так не сказал… Ты бы, скорее… Как дал мне! — И Оля кулачком стукнула в челюсть невидимого противника.
— У! Врезал бы! — Саша повторил ее жест. — Да я бы убил вааще!
— Вот поэтому я за тебя замуж вышла, — очень серьезно сказала Оля.
Саша рассмеялся:
— За то, что побил бы, да?
— Нет, мне просто нравится, как ты проблемы решаешь.
— А то, что мы из разных измерений, ничего? Оля снова замедлила шаги и пристально вгляделась в лицо мужа. Нет, он ничуть не изменился. Он был точно таким, как вчера, как позавчера. Точно — колючий ежик. Который все и всегда перевернет по-своему, не считаясь ни с чем и ни с кем. Даже с ней. Но теперь она знала наверняка: она будет любить его таким, какой он есть.
Саша, похоже, идеально почувствовал ее настроение, и ему захотелось сделать для нее что-то необыкновенное. Луну, что ли, с неба достать?
Они стояли на мосту и смотрели друг на друга. Будто в первый раз. Полная луна отражалась в черной воде Яузы, а на той стороне светился окнами их общий дом.
— Смотри! — Саша осторожно освободил свою руку и одним махом вскочил на перила моста.
— Сань, ты что, дурак, что ли? — в ужасе выдохнула Оля.
Перила были мокрые и скользкие. А уж узкие — шириной в Олино запястье!
— Тихо-тихо. Все нормально, — успокоил ее Саша, раскинув руки и балансируя над бездной.
Поймав равновесие, Саша медленно, как канатоходец, двинулся по перилам вперед. Снизу, из черноты, доносился размеренный плеск воды.
Оля прижала руки к груди и столь же медленно, как и Саша, двигалась вслед за ним:
— Саша, не надо! Они мокрые…
Саша лишь бросил на нее озорной взгляд, продолжая идти дальше. Пройдя несколько метров, он остановился и, не без труда удерживая равновесие, повернулся к жене:
— Вот это мне нравится. Понимаешь?
— Понимаю. Только слезь, а? — умоляюще протянула к нему руки Оля.
В последний раз оглянувшись на воду, Саша спрыгнул на мостовую.
— Господи, ну и чучел ты… — Она обняла его, словно после долгой разлуки.
— Оль, ну ты что? — провел ладонью по ее влажным волосам Саша.
— Знаешь, я сейчас на тебя смотрела и вспомнила. У меня в детстве подружка ночевала, я ночью просыпаюсь, а она в одной рубашке стоит в окне на самом краю. Спиной, глаза закрыты, и раскачивается… Мне иногда кажется, что я, как лунатичка, иду за тобой с закрытыми глазами… И боюсь, если открою — упаду.
— Не бойся, маленькая. Я не дам тебе упасть, я рядышком буду…
* * * * *
Каверин был пьян, что называется, в задницу. Пить он начал сразу, через двадцать метров от Управления, в ближайшей забегаловке. По дороге домой он перехватил по сто грамм еще в паре мест. Но, понимая, что коктейль из злобы и алкоголя может сыграть с ним дрянную шутку, собрал остатки воли в кулак и — через гастроном, естественно, — отправился домой, к Светке. Пусть и стерва, но все же жена. Родная.
Ученая Светка, увидев его в таком всклокоченном виде и с горючим, ни слова не говоря, стала готовить закусь. Посолиднее. Из стратегических запасов.
Глотая водку стаканами, Каверин вспоминал о закуске, только когда Светка буквально вкладывала ему кусок в рот. В остальное время он рычал и матерился, разбрасывая по столу бумаги из красной папки, которыми прежде так дорожил.
Наконец, найдя какую-то бледную ксерокопию, он издал особенно воинственный вопль.
С ксеры, уже почти выцветшей, на него смотрел Белов. Собственной персоной. Сволочь! Это был один из тысяч экземпляров, которые еще два года назад висели на каждом столбе и призывали найти и обезвредить опасного преступника. Найти и обезвредить! Тогда его можно было задушить собственными руками!
Поздно! Поздно…
Схватив вилку, Каверин пригвоздил рожу Белова к капустному кочану, который Светка оставила на подоконнике. Замороженным взглядом он был готов просверлить дырки в портрете. А лучше — в голове Белова.
От бессилия Каверин готов был заплакать, но не мог себе даже этого позволить. Ярость благородная достигла у него последней точки кипения. Огромным столовым ножом, которым Светка как раз-таки и собиралась рубить кочан для засолки, отставной опер принялся кромсать ненавистную физиономию, заодно начав шинковать капусту. Но Светка даже не рассмеялась — она опасалась раздражать мужа в таком состоянии.
— Все, хватит, иди закуси! — Светка решительно отобрала у мужа нож и пододвинула тарелку с жареной колбасой.
Исчерпав силы в борьбе с призраком, Каверин устало привалился к столу и налил до краев, начисто игнорируя закуску.
— Вот за десять лет сколько! — Он хватал вываленные из красной папки бумаги и совал их жене под нос. — Ты глянь! Грамоты, благодарности, звания!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27