— Задавлю падлу! — яростно хрипел он.
И задавил бы, кабы пожарный, как-то исхитрившись, не перекинул его через себя хитрым приемом, припечатав со всего маху затылком к полу.
— Здоровый, чертяка! — сказал, тяжело дыша, пожарный.
Сказал — по-русски.
Потому что в огнезащитном костюме его никто не мог услышать. Кроме — него самого.
И опустился подле недвижимого тела.
Ну вот — и свиделись!..
Вот он, виновник торжества. Его торжества! Тот самый предатель. Которого следует убить. Ему! Потому что затем он сюда и прибыл! Затем, чтобы привести приговор в исполнение!
И он выполнит то, зачем его сюда послали. Прямо теперь! Потому что никто ему в том помешать уже не сможет! Все те, кто мог ему помешать, теперь спасаются от пожара сами и спасают мирное, которому ничего не угрожает, население!
Не до него им теперь! Он всем им нашел занятие!..
Пожарный, бывший «чистильщиком», сидел, переводя дух и собираясь с силами.
Еще мгновение, и его миссию можно считать завершенной.
Нет, он не станет его резать.
И не будет душить.
И не выбросит с пятого этажа.
Зачем следить там, где можно этого избежать?..
Приговоренный к высшей мере задохнется в дыму пожара — наглотается дыма и отравится продуктами горения. По крайней мере так установит вскрытие! И станет единственной во всем этом пожаре жертвой!
Чистая смерть...
Немцы, конечно, установят факт поджога, найдя остатки «взрывателей» и оплавившиеся шестеренки будильников. Но только поджога. Доказать, что их подопечного убили, — они не смогут! И даже если поджигателя арестуют, его будут судить за пожар и нанесение ущерба здоровью, повлекшего смерть потерпевшего, а не за преднамеренное убийство.
Это если возьмут!.. Потому что взять его надо еще умудриться — кто догадается искать злоумышленника, облаченного в пожарную униформу, среди пожара и пожарных? Кто сможет опознать его в огнезащитном костюме? Да и кто будет опознавать, когда он согнал сюда без счету пожарных машин и пожарных расчетов, которые друг дружку в упор не знают?! Да он полночи еще может здесь бродить, принимая благодарности от спасенных жителей.
Нет, здесь все чисто!
Он доделает свое дело, спокойно спустится вниз, отойдет куда-нибудь в сторонку, избавится от «маскарадного» костюма и тихо исчезнет в дыму и пламени! Которые сам же и учинил! Как Люцифер...
Время у него в запасе есть — огонь они собьют быстро, а вот дым рассеется еще не скоро, потому что использованная им «адская смесь» чадит очень долго.
Ну что — пора?..
Он расстегнул костюм и вытянул из кармана дымовую шашку. Небольшую. Маленькую. Но не столь безобидную, как те, другие.
Он достал дымовую шашку и резиновый мешок, который натянет на голову бездыханного предателя.
Затем подожжет «дымовуху», сунет ее в мешок и затянет шнурком горловину. Через мгновенье дым заполнит внутренний объем мешка и наполнит легкие жертвы, вытесняя из них кислород. Он умрет, не приходя в сознание, даже не поняв, что произошло. Умрет от продуктов горения, что осядут в его бронхах...
Это будет легкая смерть. Которую предатель, возможно, не заслужил.
Но все же это будет — смерть!..
«Чистильщик» приподнял обреченному полковнику голову и потянул вниз, к плечам, мешок. Голова пролезала легко, потому что мешок был просторный, дабы нагар, осевший на коже и волосах, был равномерным.
Вот и все...
Голова оказалась в мешке.
«Дымовуха» — в руке.
Осталось чиркнуть колесиком зажигалки...
Меч правосудия был занесен. Нужно было лишь опустить его.
Но...
Глава 40
Herr Kuznezov сидел в тюрьме. В престижной — в Матросской Тишине. Компания подобралась замечательная — один задолжавший государству пару миллиардов долларов олигарх, один вор в законе, серийный маньяк, людоед и убийца, и он — Herr Kuznezov.
Herr Kuznezov уже успел сознаться в совершении трех десятков особо опасных преступлений, отчего сокамерники его уважали. И не обижали.
— Ты, главное, все отрицай! — учил его олигарх. — Тверди, что никаких противозаконных деяний не совершал и никаких умыслов не имел.
— А я и не имел. И не совершал, — говорил Кузнецов.
— Молодец! — хвалил его вор в законе. — Иди в глухой отказ, лепи горбатого, требуй «очников» и адвокатов, не то тебе легавые четвертак намотают.
— Я и так отказываюсь, потому что ничего не сделал!
— Я тоже ничего, — подсаживался к нему, заглядывал в глаза и тихо говорил маньяк. — Я их пальцем не тронул.
И верно, пальцем никого не трогал, только ножичком.
— Я людей люблю.
И точно — любил. По-своему...
— За что они меня здесь держат?..
— Кончай гнилой базар! — недовольно кричал вор в законе. — Пошли играть!
Зеки играли в «Монополию», которую прислали с передачкой олигарху. Олигарх обыгрывал всех, как-то незаметно скупая все участки и строя на них предприятия.
Но потом их скупал вор в законе, потому что у него откуда-то появлялись деньги.
Которые пропадали у олигарха.
Маньяк проигрывал все подряд и скоро начинал нервничать, скрипеть зубами, дергать головой, пускать изо рта пену и недобрым глазом поглядывать на игроков. Поэтому ему давали отыграться.
В результате проигрывал всегда Herr Kuznezov.
— Не бери в голову, — успокаивал его вор в законе. — Теперь не подфартило, после масть пойдет! Давай лучше в очко сыграем.
И вытаскивал колоду самодельных карт.
Играть с ним в карты никакого смысла не имело, потому что у него всегда выпадало очко.
Но отказать было нельзя.
— Что ставишь? — спрашивал, тасуя колоду, вор в законе.
Ставить было уже нечего.
И не только ему — олигарх, тот тоже уже семь нефтяных скважин проиграл.
— У меня ничего нет.
— А там, за бугром?
Цацки есть?
А «котлы»?
«Котлы» были — неплохие, швейцарские.
— Ну давай тогда ставь их. Я после приеду их заберу.
— Когда после? — пугался Herr Kuznezov.
— Потом, позже... Лет через пятнадцать, — прикидывал вор в законе.
Herr Kuznezov, конечно, проигрывал.
— Не повезло, — вздыхал более удачливый игрок. — Нет тебе фарту!
Хотя на самом деле Herr Kuznezov считал себя везучим человеком. Одним — на миллион! Потому что стал миллионным переселенцем. И выиграл сто тысяч! Которые не успел получить.
Но обязательно получит. Когда следователи во всем разберутся. Скоро...
Лет через десять...
Глава 41
Приговор был вынесен. Не здесь — в Москве.
Меч правосудия занесен. Здесь — в Германии...
Потому что нет прощения предателям. И не может быть!..
Это шпионов, которые шарят по чужим сейфам ради процветания своего государства и пусть даже убивают, еще можно понять и простить. Потому что они чужие, и то, что делают, делают из чувства патриотизма. К своим странам. Что достойно понимания и, наверное, даже похвалы.
Их — помиловать допустимо!
Своих, ставших чужими, — нет! Они не только Родину предали, они присягу нарушили, они своих сослуживцев, друзей и родственников подставили, они память своих предков осквернили!
Их нужно убивать, как бешеных псов!
Надо!..
И уже натянут на голову жертвы мешок, и горит в руке палача зажигалка — будто поминальная по чужой неправедной душе свеча! Осталось лишь поднести ее к фитилю...
Но!..
Но отчего тогда медлит «чистильщик»?..
Что ему мешает исполнить свой долг?..
Да то, что он не «чистильщик». Вернее — не в чистом виде «чистильщик», а еще и разведчик, который приучен не только людей убивать, но еще и думать. Вернее — больше думать, чем убивать! И шевелить извилинами, а не только пистолетом! И слышать то, что другие пропускают мимо ушей. И сопоставлять. И делать выводы!..
Вот что удерживает его занесенную для последнего удара руку! И никогда бы не удержало руку «чистильщика», потому что тот лишь выполняет приказ, сосредотачиваясь на нем одном, а все остальное ему фиолетово! Чем они и хороши!
Так в чем же, черт возьми, дело?..
Что мешает ему ткнуть зажигалкой в фитиль?
Что он такое узнал?
И откуда узнал?
Увидел?..
Да ни хрена он сверх того, что уже видел, — не увидел!
Может, услышал?..
Но он сто лет ни с кем не разговаривал — только с предателем!..
Да, верно, — с ним...
И что тотему сказал?.. Ничего особенного — только крыл его распоследними словами.
Разогнулась рука, придвинулось пламя к фитилю. Уже совсем-совсем близко.
И вновь остановилось!
Ну же!!.
Горит газ, вытекающий из зажигалки...
Да что же это такое делается-то?! Ну сказал и сказал!.. Какое ему дело до то го, что он сказал, — не за этим он сюда послан. Совсем за другим! Ну так и делай, что надлежит!..
Нет, но ведь что-то такое он сказал!.. Тогда, когда пытался зарезать его кухонным ножом!.. Что такое важное, что теперь вертится в голове, мешая привести справедливый приговор в исполнение! Что-то, что он не уловил в пылу борьбы...
Что?!
Он сказал: «Падла» — и еще ругался матом...
Но это к делу не относится, это так — лирика.
Что еще?..
Еще он сказал: «Я знал, что ты придешь!.. И немцы знали!»
Да — так и сказал:
— Я — знал!.. И немцы — знали!..
Вот!..
А ведь верно — знали!.. Заранее! Отчего и нагнали сюда столько людей и охраняли его, будто премьер-министра!
Ах ты черт тебя раздери!
Вот в чем суть и объяснение противоречиям, мучившим его все это время, — несовпадению значимости предателя масштабам охранных мероприятий! Пешку охраняли не по чину, охраняли — как короля, ну или, в крайнем случае, как ферзя!
Теперь это ясно. Как божий день! И ясно — почему!
Они просто знали, что за ним придут!
Знали и готовились к встрече!
Не охранники это были, а — ловцы! На которых зверь бежит! Вернее, прибежал уже!
Вот в чем дело!
И это многое меняет! Вернее, все меняет! Все ставит с ног на голову!
И зажигалка погасла!.. Не потому, что обожгла пальцы, совсем по другой причине!
Из-за вопросов. Которые появились за мгновенье до того, как упал меч! Очень неудобные вопросы, на которые не было ответа.
Если они знали — то откуда узнали?
Вернее — от кого узнали?!
Из каких источников они могли получить информацию об операции, о которой были поставлены в известность — должны были быть поставлены — далеко не все, но лишь единицы?
Откуда?!
И единственно возможный ответ — только оттуда, из Москвы.
Из — нее!..
Потухла зажигалка, так и не найдя фитиля...
Опустился карающий меч...
Вот потому-то не хватающие звезд с неба «чистильщики» сто крат лучше перепрофилированных в убийцы разведчиков. Тем — что не думают, а дело делают!
Вот и ему бы не думать — многих бы бед тогда он избежал сам и многих людей от беды уберег.
А он взял да и задумался!..
Глава 42
Когда Herr Baumgartman пришел в себя, он в первое мгновение не понял, что с ним и где он. Потому что он лежал, но лежал не на диване, а на полу. И к тому же не мог пошевелиться. И еще чувствовал, что задыхается потому что его окутывал ползущий на него дым.
И тут он вспомнил про пожар!
Ну да, конечно, — вначале был дым, потом сирены.
И, вспомнив про пожар, вспомнил про пожарного... Которого пытался зарезать. Жаль — неудачно.
Ей-богу — лучше бы он сдох!..
Herr Baumgartman в отчаянии застонал.
И над ним сей момент кто-то склонился. Весь в серебристом и блестящем, как елочная игрушка.
Спросил участливо:
— Ну что — очухался?
По-русски спросил... Черт его в клочки раздери -по-русски!
— Ну и падла же ты! — в сердцах сказал Herr Baumgartman.
И это за то, что его не убили, хотя могли! Вернее -должны были!
— Вставай! — приказал пожарный. — Сам-то, своими ножками, идти сможешь или нет?
Но полковник хоть бы пошевелился!
— Ты кто такой?! — грозно спросил он.
— Можешь считать, что твой ангел-спаситель! — хмыкнул пожарный.
— А коли так — спасай. Или... добивай! Чего вылупился-то! — зло бросил Herr Baumgartman, пытаясь высвободиться, отчего отчаянно дергал руками и ногами.
— Ну так пойдешь или нет?
— Сам иди! — ответил полковник, и сказал куда. Далеко, таких адресов в Германии не знают, только — в России!
— Все понял или повторить?
— Понял, — спокойно кивнул пожарный. И огрел его по шее.
Отчего полковник перестал дергать веревки на руках и ногах, кулем свалившись на бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32