— Здесь таких нет, — ответили ему — Вы ошиблись номером.
Ничего он не ошибся. Хоть Степана Семеновича на том конце провода, верно, не было. И не должно было быть. Просто Степан Семенович не был человеком, а был кодом, который что-то означал. Или совсем другое, если бы кладовщик, к примеру, попросил к трубке не Степана Семеновича, а Зинаиду Марковну.
Собственно говоря, из-за этих лишь редких звонков весь тот участок и существовал. И еще из-за того, что прежний президент, возомнивший себя умником, приказал, чтобы подведомственная ему госслужба, пусть даже с приставкой «спец», перестала играть в дурацкие конспирации, а, следуя новым демократическим веяниям, обрела название и постоянный адрес. Отчего тут же и возник «Второй участок инженерно-коммуникационных сооружений Управления Гидропромреконструкции Мосжилкомхоза Центрального округа».
Хотя кто сказал, что у госучреждения обязательно должен быть адрес?
Отец-основаталь Конторы, Иосиф Виссарионыч, тот сказал иначе — сказал:
— Не много ли стал на себя брать уважаемый Лаврентий Павлович? Не случится ли у него головокружения от успехов? А?..
Чекисты — верные слуги партии и народа, зорко приглядывающие за врагами Советской власти. Но кто приглядывает за ними?
А верно?.. А ну как карающий меч, развернувшись, ударит исподтишка в незащищенную спину вождя?
Нет, не верил Иосиф своим соратникам, постоянно подозревая средь них заговоры и измены. И не без основания. Нет, не обойтись ему было без своей, лично ему подчиненной спецслужбы, которой надлежало вынюхивать и выведывать, чем дышит и какие козни строит против вождя высшая партийная и армейская верхушка. Никак не обойтись!
— Пусть будет организация без вывески и адреса, чтобы никто, ни единая душа о ней не знала, а та знала все про всех и все докладывала генсеку!
Но коли так, коли ей предстояло следить за наркомами, то подчинять ее наркоматам, равно как финансировать через Минфин, было нельзя. А следовало вывести «за рамочки».
Так появилась Контора — как противовес могущественному НКВД, как служба для особых поручений при Генеральном секретаре, а после президенте России, подотчетная только и лично Первому Лицу государства.
С тех пор много воды и крови людской утекло... За полвека в жизни Конторы случались разные времена — бывали лучше, бывали хуже, бывали хуже некуда, бывали даже хуже, чем «хуже некуда».
Теперь было — так себе.
А вернее сказать — никак... Ныне в «царском» фаворе была госбезопасность, которая преданно служила Хозяину, а тот тем же отвечал ей, отчего «Второй участок Управления Гидропромреконструкции Мосжилкомхоза» пребывал почти в забвении. И вызов к Степану Семеновичу был скорее исключением, чем правилом.
Но коли приглашение было получено, то проигнорировать его было невозможно. «Степан Семеновичу» отказывать как-то не принято...
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
Обмен рукопожатиями.
«Степан Семенович» с интересом взглянул на невзрачного, ничем не примечательного, какого-то совершенно не героического на вид представителя тайной службы. Увидишь такого в толпе — и не заметишь, а заметив, тут же забудешь.
— Рад вас видеть...
Пауза...
Ну пусть будет Михаил Михайлович.
— Михаил Михайлович.
— Простите, ваша должность?..
Обычно перед президентом лежит распечатанная на принтере справка, где заботливые референты заранее перечисляют все должности, звания и регалии посетителя, дабы Хозяин мог щегольнуть перед ним, продемонстрировав, что помнит и ценит преданных ему людей.
Но не в этот раз.
На этот раз встреча проходила без референтов и прочей обслуги.
— Так какую вы занимаете должность?
— Заместителя начальника, — ответил посетитель. «Заместителя? — поморщился „Степан Семенович“. — Мне что, начальника прислать не могли?»
— ЖЭУ номер семь, — добавил посетитель.
— При чем здесь ЖЭУ? — не понял Первый.
— В настоящий момент я числюсь в ЖЭУ номер семь на должности заместителя начальника.
Ах, ну да, у этих ведь все не как у людей — все шиворот-навыворот. И вид совершенно гражданский, и выправка отсутствует, и должности какие-то странные...
Впрочем, на этот раз без них, кажется, не обойтись!..
«Степан Семенович» вздохнул и сказал:
— Я пригласил вас по весьма щекотливому делу, которое не могу доверить никому другому...
Глава 3
Сегодня был хороший день. Сегодня у Николая Петровича был отгул — вчера он заступил на дежурство, сегодня утром сдал пост и до завтрашнего вечера был совершенно свободен. Он снял свой черный с эмблемой секьюрити комбинезон, переоделся в гражданский костюм и пошел домой. По дороге ему нужно было зайти в магазин, чтобы прикупить картошки, хлеба и сахара...
Николай Петрович был мужчиной средних лет, не самой выдающейся, но все равно приятной наружности и трудился охранником в ЧП на продбазе. Работал он там уже почитай год и весь этот год сожительствовал с Анной Михайловной Мыцик, которая числилась в том же складе старшим товароведом.
Анна Михайловна была бездетной перезрелой дамой, которая служила на поприще торговли, всю жизнь проводя в подсобках, оклеенных цветными фотографиями, вырванными из журналов, на холодных складах, где пахло колбасой, капустой и стиральным порошком. Ей было сорок лет, двадцать пять из которых она мечтала о встрече с принцем и с кем-то даже встречалась, но каждый раз это оказывались не принцы, а всякие разные подлецы и мерзавцы. Но не теперь. Теперь, как ей казалось, ей повезло, потому что она встретила мужчину своей мечты и, живя с ним год, справедливо считала себя замужней дамой, хотя и не была расписана. Ну и что, что не была — другие вон имеют штамп в паспорте, а живут друг с дружкой как кошка с собакой. А ее Коленька хоть и не был ей законным супругом, да зато жил с нею душа в душу, так что она нарадоваться на него не могла — не пил, как иные, деньги в дом приносил все до последней копейки, был хозяйственный, а еще, что немаловажно, не имел никаких родственников, которые могли бы вмешаться в их семейную идиллию, потому что был он круглый сирота.
Так что лучшего желать было нельзя.
Да и Анна Михайловна Николая Петровича вполне устраивала, так как была домовитая и в душу к нему без спроса не лезла. И хоть многие удивлялись его выбору, ибо Николай Петрович был мужчина видный и, наверное, мог найти себе кого-нибудь помоложе, да только он никого не искал. И то верно — молоденькие девицы, они, конечно, смазливей, да только с ними хлопот куда как больше. Молоденьких дурочек жизнь еще не била, не колотила, и все им чего-то хочется — то танцулек, то курортов, то нарядов новых, а Анна Михайловна была дамой степенной, несуетной и нелюбопытной, дома у нее было чисто, а на плите всегда стоял свежесваренный борщ. Да и внешностью она была ничего себе, и возрастом в самом соку, когда есть еще на что поглядеть и за что подержаться.
Так они и жили, довольные друг другом.
Конечно, у супруга Анны Петровны имели место некоторые странности — не без этого, — к примеру, он терпеть не мог разговоров о своем прошлом, ничего и никогда не рассказывая. Если кто-то спрашивал, какой вуз он окончил, где работал или служил, он лишь отмахивался да отшучивался. Или тяжко вздыхал.
Иногда Анна Михайловна дивилась тому, что, живя с ним год, почти ничего о нем не знает. Порой подозревала худшее: что в своем прошлом он сидел в тюрьме или, того не лучше, — имел семью! Может быть, даже две! Но спросить о том напрямую побаивалась, а строить догадки было делом пустым. Коли человек не хочет копаться в своем прошлом, то зачем его неволить...
И вообще, надобно сказать, Николай Петрович был по натуре своей молчалив, если не сказать угрюм, компаний не водил, болтать попусту не любил и вместо того, чтобы обсуждать итоги последнего футбольного матча или пропадать в гараже, предпочитал заниматься по хозяйству, мастеря какую-нибудь полочку. И слава богу!
Он делал полочку, прибивал ее к стене, глядел на нее, поправлял при надобности и шел в ванную мыть руки, а после за стол есть или к телевизору глядеть вечерние новости.
Наверное, это и есть тихое семейное счастье...
Потому как никаких иных вредных привычек у супруга Анны Михайловны не наблюдалось. Кроме, может быть, еще одной... Была у Николая Петровича слабость — обожал он местную прессу, каждую субботу покупая газеты бесплатных объявлений и с удовольствием просматривая их.
— Хм... — говорил он, качая головой. — Занятно.
Или:
— Ну дают!..
Или:
— Во народ, чего только не удумают!.. Ну придурки...
После чего, довольный собой и жизнью, откладывал газету и шел завтракать.
Но увлечение газетами — это тебе не водкой или посторонними девками. Подумаешь — газета, пускай себе читает!..
Вот и теперь была суббота, и Николай Петрович отправился в киоск Роспечати.
Он надел ношеный, но вполне еще приличный костюм и шагнул к двери.
— Нам ничего не нужно? — спросил он.
— Купи спичек, — крикнула ему вдогонку Анна Михайловна. — У нас последний коробок остался. И соль...
— Ладно, — ответил супруг, снимая с вешалки плащ.
И пошел...
И все было как всегда, и никто подумать не мог, что этот день будет последним днем семейного счастья Анны Михайловны.
Глава 4
Дело было и впрямь весьма и весьма щекотливое. Потому что было связано с приборкой. То есть нужно было прибрать. Не здесь. И не за собой, а за другими...
На что желающих не находилось!
Это раньше, когда был «союз нерушимый», которого с его экономикой, ракетами и ориентированной на оборону плановой экономикой весь противоположный лагерь как черт ладана боялся, такие дела проходили без сучка без задоринки. Тогда на уборщика пахал весь Союз от Москвы до самых до окраин — работали центральные НИИ, предлагавшие новейшие технические разработки, спецслужбы, сочинявшие легенды и биографии, МИД и печатные органы ЦК КПСС, обеспечивавшие шумовое прикрытие, и без счету других организаций, отвечавших за коридоры, страховки, каналы связи, пути эвакуации и пр. Тогда, даже если уборщик «палился», его всем миром вытаскивали с чужих нар, пугая Запад нотами протеста, дружескими визитами Тихоокеанского и Северного флотов и перспективой термоядерной войны в ближайший вторник.
Ныне все иначе.
Ныне никто никого с нар не вытаскивает, на шпионов не меняет и ордена за исполнение особых заданий не дает, отчего охотников на опасные авантюры находится мало.
Если их, конечно, спрашивают.
Михаила Михайловича не спросили.
— Надеюсь, вам все ясно?
— Так точно! — по-военному четко ответил представитель Конторы.
Чего уж тут не понять — на Контору вновь вешают дурно пахнущее дело, от которого другие государевы службы отвертелись. И приказ оттого дали не письменный, а, как водится, устный, чтобы всегда можно было от него откреститься, если ситуация выйдет из-под контроля.
Но хоть это не письменный приказ, а все равно приказ, который следует не обсуждать, а исполнять.
— Мне необходима информация по объекту, — сказал Михаил Михайлович.
— Да, конечно, — кивнул Первый, передавая ему CD-диск. — Здесь вы найдете все, что вас может интересовать...
На «сидюшнике» был подбор официальных, из личного дела, фотографий и из семейного альбома, где объект позировал стоя и сидя в одиночку и в кругу родных, и был видеофрагмент, где он же был изображен на природе, на фоне грядок с граблями, на волейбольной площадке и «крупняком» во весь экран, утирающим пот со лба, смеющимся прямо в объектив и что-то оживленно расказывающим.
Это крайне важно, что, кроме фото, имелись видеозаписи, дающие представление о характерных для объекта манерах — о том, как он говорит, движется, гримасничает, жестикулирует, ходит, смеется... По ним человека возможно узнать, даже если он изменил свою внешность.
И было несколько снимков, где объект был сфотографирован в военной форме — в полевом камуфляже с автоматом наперевес и парадном мундире с полковничьими погонами и орденскими планками на груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32