— Возьмите, генерал. Эта дискета была в сейфе Янсена. Здесь данные о финансовой деятельности Национально-патриотического союза. У вас будет возможность внимательно их изучить. И оценить роль, которая вам отведена. Не думаю, что эта роль вас устраивает. А если я ошибаюсь, это будет означать, что я ничего не понимаю в людях.
С этими словами генерал Голубков неторопливо закурил, присел возле камина и начал шурудить в нем изящной кованой кочергой. У него был вид человека, которому больше нечего сказать, хотя я знал, что это не так.
Кейт брезгливо повертел дискету в руках. Мне показалось, что он сейчас бросит её в камин. Но он не бросил. Он спрятал её в карман и обратился ко мне:
— Кто такой доктор Гамберг?
— Это наш друг. Мы вместе воевали в Чечне. Он военный хирург. В прошлом
— капитан медицинской службы.
— Яхта «Сириус». Откуда она взялась?
— Пришла из Кронштадта.
— Я знаю, что из Кронштадта. Я спрашиваю, как она появилась возле базы?
— Как она появилась, Константин Дмитриевич? — обратился я к Голубкову.
— Очень просто. Я слетал в Питер и договорился с начальником Военно-морского училища, чтобы он одолжил нам на денёк эту яхту. Он одолжил. По старой дружбе с моим шефом генерал-лейтенантом Нифонтовым, начальником Управления по планированию специальных мероприятий.
— У меня такое ощущение, что вы говорите мне правду, — заметил Кейт.
— Мы говорим правду, — подтвердил Голубков.
— Почему вы говорите мне правду?
— Мы хотим, чтобы вы нам доверяли. Нам нужно, чтобы вы нам доверяли.
— Вы не доказали, что я могу вам доверять.
— Задавайте вопросы.
Кейт повернулся ко мне:
— Каким образом ваш друг доктор Гамберг заставил Янсена привезти его в Пирите и открыть сейф? Я знаю, что в кармане его плаща был пистолет. Но этого недостаточно, чтобы полностью подчинить себе человека. Особенно такого, как Янсен.
— Почему недостаточно? Этого было бы недостаточно для вас, — рассудительно заметил я. — Допускаю. Но господин Янсен другой породы. Он был слишком высокого мнения о себе. Он не мог поверить, что с ним могут поступить так же, как он поступал с другими людьми.
— Не говорите загадками! Как он поступал с другими людьми?
— Так, как он поступил с нашим другом, которого держали в подвале котельной. Так, как он хотел поступить с Томасом Ребане. Так, как он хотел поступить с нами. И так, как он поступил с заместителем командира взвода спецподразделения «Эст» Валдисом Тармисто и рядовым Петером Раудсеппом. Вы знаете, господин генерал, как он с ними поступил?
— Да. Знаю.
— Он так и не поверил, что точно так же могут поступить с ним. Не поверил. Даже когда оказался в подвале в наручниках. Он все ещё надеялся, что это инсценировка, которые он так любил.
— Для чего нужно было это дикое зверство с бойлером? Почему вы просто не убили его? — возмущённо спросил Кейт, как бы соглашаясь, что убить Янсена было совершенно необходимо, но не таким же, черт возьми, способом.
— Помилуйте, господин генерал! — не без некоторого лицемерия воскликнул я. — Да кто мы такие, чтобы лишать человека жизни? Лишить человека жизни может лишь тот, кто дал ему жизнь. От начала пожара до взрыва бойлера должно было пройти не меньше часа. Мы дали господину Янсену шанс. За этот час его могли хватиться и спасти его жизнь. Его не хватились. Он был уверен, что его подчинённые преданы ему и любят его. Он ошибся. Его подчинённые его не любили. Они его боялись. Но не любили.
— Это варварство, господин Пастухов! И когда я говорю «варварство», это и значит варварство!
И тогда я показал ему снимок двух обугленных трупов. Этот снимок сделал Док на заброшенном хуторе на Сааремаа.
— А это что? Это ваши солдаты, господин генерал. Этот снимок был сделан через четыре часа после пожара. Мы не сумели опередить людей Янсена. Но заимствовали у них идею пожара. Оставьте снимок у себя. И смотрите на него перед тем, как употребить слово «варварство».
Снимок произвёл на Кейта сильное впечатление. И мне это понравилось. Поэтому я посчитал необходимым объяснить ему наши поступки. Чтобы у него не осталось превратного представления о нас.
— У нас были некоторые сомнения в том, как поступить с господином Янсеном, — приступил я к объяснениям. — Вы верующий?
— Да, я лютеранин. Почему вы об этом спрашиваете?
— Вам проще. Вы верите в высшее возмездие. Мы тоже верим. Но не очень. Мы не до концы убеждены в существовании ада. В рай-то мы верим, без рая на том свете нельзя. А вот в ад как-то не очень верится. Иногда возникает такое ощущение, что ад располагается не на том свете, а на этом. Да и в самом деле. Зачем тратить небесное пространство на ад, когда люди прекрасно научились устраивать его на земле? Согласитесь, господин генерал, в этом рассуждении есть резон.
По реакции генерала я не понял, согласен он со мной или не согласен. И потому пояснил:
— По глубокому моему убеждению, господин Янсен непременно должен был попасть в ад. Он это заслужил. Я надеюсь, господин генерал, в этом-то вы со мной согласны?
В этом он был со мной согласен.
— Возможно, наши представления об аде несколько упрощённые, — продолжил я свою мысль. — Я, например, считаю, что таких грешников, как господин Янсен, там варят в смоле. Мой друг Семён Злотников убеждён, что в сере. А мой друг Олег Мухин придерживается той точки зрения, что их варят в кипящем говне. Ничего такого у нас под рукой не было. Поэтому пришлось ограничиться простым кипятком.
— Кто вы такой, господин Пастухов? — спросил Кейт. — Кто вы такие — вы и ваши друзья?
— Мы? Мы псы Господни, господин генерал. Во всяком случае, мне очень хочется в это верить. Мы ответим за свои дела. Но за то, что вы делаете в Эстонии, будете отвечать вы.
— Почему он так со мной разговаривает? — обратился Кейт к Голубкову.
— Не обращайте внимания. Он перенервничал. Когда он увидел, что сделали с его другом, который сидел в подвале, он сильно перенервничал. И я его понимаю.
— Что сделали с его другом?
— Его пытали. Добивались признания, что он выполняет задание российских спецслужб. Только не спрашивайте, генерал Кейт, как его пытали. Не нужно об этом спрашивать.
— Я этого не знал. Даю слово офицера. Я ничего об этом не знал!
— Теперь я в этом не сомневаюсь, — заверил Голубков. — Мне осталось сообщить вам немногое. Но, может быть, для вас это самое важное. И для нас тоже. Известно ли вам, генерал, что учения российских вооружённых сил «Запад-99», запланированные на июль, перенесены на середину марта?
— Нет, этого я не знал. Они действительно перенесены?
— Да. И в штаб-квартире НАТО в Брюсселе об этом уже знают. Благодаря странной утечке информации из нашего Генштаба. И последнее. Знаете ли вы, что в программу учений введён новый элемент: нанесение условного ракетно-ядерного удара?
— Этого я тоже не знал.
— Теперь знаете. Вы понимаете, что это значит?
Генерал Кейт не ответил. Но вроде бы понимал. Мне казалось, что понимает. Но Голубков хотел быть уверен, что это понимание полное.
— Это знак, — пояснил он. — Знак Москвы Брюсселю: не лезьте в наши дела, а мы не будем лезть в ваши. Мы не мешаем вам в Косово, вы не мешаете нам в Прибалтике. А если попытаетесь помешать… Чем отличается условный ракетно-ядерный удар от безусловного? Немногим.
Голубков наклонился к камину и поднёс к огню руки.
— Кажется, я начинаю понемногу согреваться, — сообщил он. — Сейчас бы к тебе в Затопино в баньку, а?
— Не худо бы, — согласился я.
— Какая, интересно, дома погода? Не слышал?
— Понятия не имею. Последний раз телевизор я смотрел в Германии.
— Генерал Голубков, мне не вполне ясна ваша роль, — прервал наш домашний разговор Кейт. — Мне было бы легче принять решение, если бы я её понимал.
— Все очень просто, — ответил Голубков. — Вы видите во мне представителя российского государства. А я сейчас представляю не государство. Я представляю Россию, генерал Кейт. Это разные понятия. Они не всегда совпадают. Сейчас как раз тот случай, когда они не совпадают.
Я решил, что для нашего законопослушного эстонского собеседника это объяснение слишком сложное. И объяснил просто:
— Мы хотим, господин генерал, чтобы русских в Эстонии уважали, а не боялись.
Согрев руки, Голубков повернулся к огню спиной и немного подумал, как бы решая, следует ли высказать посетившую его мысль, или лучше оставить её при себе. И решил высказать.
И высказал:
— Хочу сообщить вам, генерал, ещё кое-что. По сравнению с тем, о чем мы говорили, это мелочь. Но вы, пожалуй, должны это знать. Завтра на Метсакальмисту вы будете хоронить не останки вашего национального героя. Вы будете хоронить кучку старых конских костей.
Реакция командующего Силами обороны Эстонии на рассказ Голубкова о том, что лежит в гробу, была неожиданно бурной. Как это часто бывает, эта информация, ничтожная по своему значению с тем, что он узнал, добила его.
— Я вам не верю! — оскорблённо заявил Кейт, как бы защищая последний душевный рубеж. — Я не верю вам, генерал Голубков! Это чушь несусветная! Этого не может быть!
— Зачем так нервничать? — миролюбиво ответил Голубков. — Из всего, о чем сегодня шла речь, это проверить проще всего.
Риту на «мазератти» мы отправили в гостиницу, а сами погрузились в белый «линкольн» и через час высадились у входа в военный госпиталь. В ритуальном зале госпиталя на покрытом чёрным бархатом помосте был установлен темно-вишнёвый гроб с останками национального героя Эстонии. Возле гроба в почётном карауле стояли два сержанта «Эста» в парадных мундирах с автоматами Калашникова чешского производства. За порядком присматривал молодой лейтенант, тоже в парадной форме, но без автомата. Он узнал Кейта, хотя тот был в штатском, вытянулся в струнку и вполголоса отдал по-эстонски рапорт. Кейт ответил, тоже по-эстонски. Лейтенант дал команду сержантам, те вышли из зала церемониальным шагом. Вслед за ними вышел и лейтенант.
Я поднялся на помост и открутил позолоченные струбцины, которыми крышка крепилась к гробу. Она была довольно массивной. Голубков хотел помочь мне, но Кейт отстранил его, так как решил, вероятно, что долг вежливости по отношению к человеку старше его важней, чем разница в воинских званиях. Или справедливо рассудил, что генерал-майор российских вооружённых сил — это немножечко больше, чем генерал-лейтенант эстонской армии, на вооружении которой было всего два вертолёта, один задрипанный самолёт и два или три средних танка.
Стараясь не уронить драгоценную крышку на мраморный пол, мы осторожно спустились с помоста и отнесли её к стене.
Когда мы вернулись, Голубков стоял над открытым гробом, и вид у него был такой, что сказать «ошеломлённый» значило не сказать ничего. Движением руки он остановил Кейта, который уже занёс ногу, чтобы подняться на помост, и для чего-то спросил:
— Кто приглашён на торжественную церемонию?
— Члены правительства и парламента, президент, премьер-министр, — ответил Кейт. — Явятся, конечно, не все. Из политических соображений. Но будут все активисты Союза борцов за свободу Эстонии, Национально-патриотического союза, ветераны. Всего разослано около двухсот персональных приглашений.
— Кто будет руководить церемонией?
— Это доверено мне.
— Поднимайтесь, — разрешил Голубков. — Смотрите. Добро пожаловать в ад.
В гробу не было никаких конских костей. Камней и земли тоже не было. Зато там было нечто такое, отчего я офонарел не меньше, чем генерал Голубков.
В гробу на белоснежной атласной обивке покоилась зелёная металлическая коробка размером с танковый аккумулятор. Рядом с ней лежала металлическая крышка, которую Голубков успел снять. На верхней панели был дисплей с застывшими цифрами «0:20».
Это было изделие «ФЗУД-8-ВР»: фугасный заряд усиленного действия, эквивалентный восьми килограммам тротила, с радиоуправляемым взрывателем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57