— Бывает, — буркнул Муха.
— Какое?
— Война.
— Извините меня, ребята, — помолчав, сказала Роза Марковна. Она ещё помолчала и попросила: — Пожалейте меня. Пожалейте старую еврейскую женщину. Расскажите мне то, что знаете. Я обещаю молчать.
Далеко впереди прорисовались пригороды Таллина, над ломаным контуром крыш возникла игла телецентра. Артист свёл машину на стоянку придорожного кафе и заглушил двигатель. Кивнул на серый кейс, лежавший на коленях Томаса:
— Там справка об Альфонсе Ребане. Достань. Без неё она ничего не поймёт.
Томас вынул из папки со сценарием Кыпса листки служебной записки Информационного отдела Главного штаба Минобороны Эстонии и протянул их Розе Марковне. Она углубилась в чтение. Артист сидел, откинувшись на спинку кресла, барабанил пальцами по рулю. Муха рассеянно смотрел в окно на проносящиеся по шоссе машины.
— Разведшкола в Йоркшире, — проговорила она. — Об этом я не знала.
Потом прочитала вслух:
— «Обращает на себя внимание то обстоятельство, что большинство диверсантов, прошедших обучение в разведшколе А.Ребане и заброшенных в Эстонию, было выявлено органами МГБ, перевербовано и использовано в контрразведывательных операциях советской госбезопасности, в результате чего были уничтожены многие отряды „лесных братьев“… Это ключевое место?
— Да, — сказал Артист. — Да.
— Теперь я понимаю, почему с «лесными братьями» в Эстонии покончили раньше, чем в Латвии и Литве. Мало ему показалось быть эсэсовцем. Мало. Я иногда жалела, что сделала стерилизацию. Да, молодые люди, я сделала стерилизацию. Потому что не хотела быть разносчиком заразы. Не хотела, чтобы в моих детях была хоть капля его крови. Крови фашиста! Оказывается, ещё и крови предателя. Крови стукача! Крови шпиона!
— Он не был предателем, Роза Марковна, — сказал Артист, оборачиваясь к ней и глядя на неё с коровьей еврейской грустью в серых и вроде бы совсем не еврейских глазах. — Да, он был фашистом. Он был эсэсовцем. Но стукачом и шпионом не был. Под именем Альфонса Ребане жили два человека. Один — штандартенфюрер СС. Второй — советский разведчик. Вот он и был начальником разведшколы в Йоркшире. Настоящий Альфонс Ребане в это время уже сидел на Лубянке. Его выкрали в мае сорок пятого года. А в пятьдесят первом году из Аугсбурга эксфильтровали в Москву разведчика. Для этого и была устроена инсценировка с автомобильной аварией и похоронами пустого гроба.
— О чем ты говоришь, Артист? — изумился Томас. — Откуда ты это знаешь?
— Сорока на хвосте принесла.
— Я понял. Да, понял. Все это узнал доктор Гамберг в Аугсбурге. Правильно? Доктор Гамберг — это их друг, они называют его Доком, — объяснил Томас Розе Марковне. — Он остался в Аугсбурге, чтобы выяснить, почему гроб дедули оказался пустым. Мэр обещал открыть архивы и свести со свидетелями. Я говорю «дедули» для простоты. Как-то же нужно его называть. А как его правильно называть, я теперь уже и не знаю.
— Это так? — спросила Роза Марковна.
— В общем, да, — подтвердил Артист. — В общем и целом. Чтобы не вдаваться в подробности — да. Но доктор Гамберг узнал в Аугсбурге ещё одну очень странную вещь. Чрезвычайно странную. Объяснить её мы не можем. Того, кто как бы стал жертвой аварии, хоронили трое из эстонского землячества, — продолжал Артист. — Так они назвали себя. Они вроде бы ехали за ним на другой машине и увидели, как «фольксваген-жук» сорвался в пропасть. Тут же сообщили полицейскому из соседней деревни. Тот осмотрел место происшествия. Смотреть было особо не на что, машина упала с трехсот метров, взорвалась, на что там смотреть? Личность погибшего сомнений не вызывала, земляки назвали его, машина была его, обгоревшие документы тоже его. В общем, полицейский составил протокол и разрешил забрать останки. И если бы погибший ехал на каком-нибудь «рено», дело так бы и ушло в архив. Но погибший ехал на «жуке». Комиссара это заинтересовало. У него самого был «фольксваген-жук», он знал, что эта машина просто так не ломается. Он вызвал эстонцев в комиссариат, но те исчезли. Выяснилось, что документы, которые они предъявили, были поддельными. Комиссар прижал полицейского, тот признался, что в ущелье даже не стал спускаться. Комиссар открыл уголовное дело, начал копать. Он заподозрил, что здесь не обошлось без руки Москвы. То, что Альфонс Ребане был штандартенфюрером СС и все такое, его не очень волновало. Во всяком случае, так он сказал доктору Гамбергу. Но то, что русские хозяйничают на подведомственной ему территории, ему не понравилось. Первые результаты расследования показали, что он на верном пути. И тут произошло самое интересное. Его неожиданно вызвал комендант города…
— Ты не сказал, что Аугсбург находился в американской оккупационной зоне, — подсказал Муха.
— Да, это была американская зона. Военной комендатуре подчинялись все гражданские власти. Так вот, комендант приказал полицайкомиссару закрыть это дело и забыть о нем. При их разговоре присутствовал ещё один человек, штатский. Как всякий законопослушный немец, комиссар сказал: «Яволь, герр комендант». Но это ему тоже не понравилось. Он установил слежку за этим штатским и в конце концов выяснил, кто он такой. Это и есть самое обескураживающее во всей истории.
— Он оказался советским разведчиком, — уверенно предположил Томас. — Или как там у них? Резидентом. Я угадал?
— Угадал, — усмехнулся Артист. — С точностью до наоборот. Да, он оказался разведчиком. Но не очень-то советским. Он оказался полковником Форсайтом из отдела МИ-6 английской разведки Сикрет интеллидженс сервис.
— Кранты, — сказал Томас. — Все. У меня кранты. Я уже ничего не понимаю. У меня в голове все немножко перемешалось. Для таких дел я, наверное, тупой. Не знаю, для каких дел я не тупой. Но для этих тупой.
— Не расстраивайся, — утешил Муха. — Мы тоже ничего не понимаем.
— Какова же судьба настоящего Альфонса Ребане? — спросила Роза Марковна, по-прежнему, как отметил Томас, избегая называть его отцом, хотя уже назвала по имени.
— Ничего не могу сказать. Есть один документ, который проясняет это. Или наоборот, ещё больше запутывает. — Артист достал из бумажника какой-то листок и подал его Розе Марковне. — Это завещание Альфонса Ребане. Текст удалось восстановить.
Она пробежала взглядом неровный машинописный текст и растерянно посмотрела на Артиста.
— Господи Боже! Я не верю своим глазам! Что это значит? Объясните мне, ради всего святого, что это значит?
— Мы не знаем.
— Могу я оставить это у себя?
— Нет. Извините, Роза Марковна, нет, — твёрдо сказал Артист, отбирая листок. — Я даже не очень уверен, что имел право показать его вам.
— Может быть, вы хотите взять снимок вашего отца? — чтобы как-то утешить её, предложил Томас. — Все-таки отец. Что там ни говори. Можно? — оглянулся он на Артиста.
— Почему нет? Это не наши дела.
— Про какой снимок вы говорите?
Томас поспешно извлёк из кейса парадный снимок эсэсовца, который был приложен к информационной записке, и протянул его Розе Марковне. Она взяла его не очень уверенным движением, как бы сомневаясь, стоит ли это делать. Но после первого же взгляда на снимок на её патрицианском лице появилось напряжённое и даже как бы болезненное выражение.
— Кто этот человек? — спросила она.
— Как кто? — удивился Томас. — Альфонс Ребане, ваш отец.
— Это Альфонс Ребане?
— Ну да, — сказал Томас. — Там написано. В углу. «Альфонс Ребане. Девятое мая сорок пятого года. Мюрвик-Фленсбург». Видите?
— Надпись вижу. Но это не Альфонс Ребане.
— Как это?
— У тёти Хильды была его фотография. Она была сделана перед войной, в сороковом году. В детстве я очень часто её рассматривала. Потом сожгла. Но человека, который был на той фотокарточке, запомнила на всю жизнь. Это не он.
Роза Марковна ещё раз всмотрелась в снимок, и Томасу показалось, что она побледнела.
— Вы его узнали, — мелькнула у него догадка.
— Нет, я не знаю этого человека, — повторила она. — Поехали, Семён. Хочу поскорей оказаться дома. В моем возрасте такие умственные нагрузки противопоказаны.
— Какой возраст! — укорил её Томас. — Вы ещё очень даже ничего. Особенно когда смеётесь. Когда смеётесь, вы становитесь молодой. Вам нужно чаще смеяться.
— Я постараюсь.
Возле подъезда гостиницы «Виру» Артист остановил машину. Томас вылез и осмотрелся. Его белый пикапчик стоял на платной стоянке. «Мазератти» Артиста не было. «Линкольна» тоже не было. Роза Марковна подождала, пока выгрузятся Артист и Муха, села за руль «фиата» и немного вымученно улыбнулась:
— Спасибо, молодые люди. Мне было с вами интересно.
— Секунду, не уезжайте, — попросил Артист. Он для чего-то взял у Мухи спортивную сумку «Puma» и побежал к цветочнице, раскинувшей свой многоцветный товар на углу гостиницы. Вернувшись, галантно поднёс Розе Марковне крупную, как качан капусты, бледно-жёлтую розу на длинном стебле. — Роза Марковна, это вам. Это «Глория Дей». Должен признаться, что Эстония нравится мне все больше.
— Мне тоже, — сказал Муха.
«Фиат» отъехал от гостиницы.
— Быстро, ловим тачку! — распорядился Артист.
— Зачем нам тачка? — удивился Томас. — Вон мой «жигуль».
— А ключи?
— При чем тут ключи?
Со своим «жигулем» Томас прекрасно обходился и без ключей. Ключи он много раз терял по пьянке, поэтому запасной всегда держал в салоне под ковриком. А проникнуть в машину не составляло никакого труда, так как замок на задней правой двери давно уже был сломан, и дверь открывалась, если её дёрнуть за ручку и одновременно пнуть.
— Езжай за «фиатом», — приказал Артист. — Близко не подходи.
— Она поедет домой, — напомнил Томас.
— Сомневаюсь.
Он оказался прав. Роза Марковна повернула не к своему дому, а к Старому городу. Возле табачного киоска остановилась. Но подошла не к прилавку, а к уличному телефону.
— Кому-то звонит, — заметил Томас. — Она могла бы позвонить с твоего мобильника.
— Значит, не могла, — ответил Артист.
Закончив разговор, Роза Марковна вернулась в машину, миновала ратушу и свернула к Домскому собору. Припарковалась на малолюдной в этой дневное время площади перед собором, открыла дверцу и закурила, не выходя из машины. По приказу Артиста Томас приткнул «жигуленка» за автобусной остановкой возле библиотеки Крейцвальда и заглушил двигатель. С этого места хорошо были видны и Домский собор, и площадь, и «фиат» Розы Марковны.
Минут через десять она вылезла из машины и пошла к собору. Роза «Глория Дей» была у неё в руках.
— Проверь, — сказал Артист.
Муха извлёк из спортивной сумки с надписью «Puma» плоскую чёрную коробку, выдвинул из неё антенну и покрутил ручку настройки. В динамике раздалось слабое шипение. Муха кивнул:
— Порядок, пашет.
Роза Марковна подошла к собору и остановилась. Артист и Муха внимательно наблюдали за ней.
— Чего мы ждём? — поинтересовался Томас.
— Фитиль, помолчи, — попросил Муха.
До Томаса вдруг дошло:
— Я понял! Она узнала этого человека! Да, узнала! Того, что на снимке! Вы думаете, она ждёт его?
Ни Муха, ни Артист не ответили. Томас почувствовал себя обиженным.
— Хоть показали бы мне это завещание, — сказал он. — А то вы уж совсем держите меня за пешку. А сказали, что считаете меня своим другом. Друзьям принято доверять.
Артист вынул из кармана листок и молча сунул его Томасу.
Это была ксерокопия завещания, которую когда-то оставил Томасу генерал Мюйр. Но затушёванные места на ней были каким-то образом проявлены и выделялись из текста, словно бы отмеченные светло-серым маркёром.
«Я, гр. Ребане Альфонс, 1908 года рождения, находясь в здравом уме и ясной памяти, действуя добровольно, настоящим завещанием завещаю все принадлежащее мне имущество гр. Штейн Розе Марковне, 1941 года рождения».
— А я вам ещё в Аугсбурге сказал, что она наследница, — прокомментировал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57