— Говорит секретарь посольства России, — раздался в трубке мужской голос.
— Секретарь посольства России? — быстро переспросил Томас, чтобы зафиксировать в сознании Краба эту неожиданную и так кстати подвернувшуюся позицию. — Слушаю вас, господин секретарь.
— Могу я пригласить к телефону господина Пастухова?
— Господин секретарь, к сожалению, это невозможно.
— Его нет? Он вышел?
— Да, господин секретарь, вы совершенно правы.
— Вы сможете ему передать, чтобы он приехал в посольство, как только вернётся? Срочно, в любое время.
— Да, господин секретарь, это я вам обещаю.
В мембране зазвучали гудки отбоя.
— Возможно, у меня будет время на следующей неделе. Мой секретарь свяжется с вами, — проговорил Томас и положил трубку. — И всем я зачем-то нужен. И все срочно, срочно. На чем мы остановились? Ах, да. Продолжим в другой раз. К тому времени, возможно, я буду иметь и другие предложения. Так что смогу сравнить их с твоим и дать тебе более определённый ответ.
— Может, закончим с этим сейчас? — спросил Краб. — Чтобы потом не начинать все с начала. Если у тебя найдётся ещё минут пятнадцать…
Томас изобразил некоторую задумчивость с оттенком недовольства и кивнул:
— Ладно, давай закончим.
— Я предлагаю вот что, — приступил к делу Краб. — Моя фирма берет на себя все расходы по твоим наследственным делам. Это большие бабки, Фитиль, очень большие. Мы вводим тебя в совет директоров и принимаем в акционеры. В сущности, ты становишься совладельцем компании. Твой взнос в уставный капитал — наследство твоего деда. За это получишь пятнадцать процентов акций.
— Пятнадцать процентов? — презрительно переспросил Томас. — А ты знаешь, во сколько оценивается моё наследство? От тридцати до пятидесяти миллионов долларов. Или даже до ста, в зависимости от конъюнктуры. На моей земле стоит целый микрорайон Вяйке-Ыйсмяэ! Таллинский телецентр! Даже загородный дом президента!
— Про сто забудь. Конъюнктура сейчас ни к черту.
Реально — тридцать миллионов.
— Пусть тридцать. Мало?
— А налог на наследство? Знаешь, сколько он у тебя сожрёт? Почти девяносто процентов! Так что если у тебя останется чистыми три лимона — это ещё хорошо.
Томас понимал, что Краб самым нахальным образом вешает ему на уши лапшу. Как это может быть, чтобы налог на наследство составлял девяносто процентов? Это же грабёж среди бела дня. Впрочем, от государства всего можно ожидать. Эти падлы в правительстве сидят и только и думают, как ограбить простого человека. Но с Томасом у них этот номер не пройдёт. Девяносто процентов. А ху-ху не хо-хо? Разогнались. Притормози, сникерсни!
Томас даже развеселился, представив, как ловко он нагнул этих дармоедов.
Краб молчал, попыхивал сигарой, ждал ответа.
— А мне и три лимона за глаза хватит, — вполне искренне сообщил ему Томас.
— А когда ты их получишь? И как? У тебя есть бабки на адвокатов? Я тебе предлагаю дело. Пятнадцать процентов акций — это даже больше трех лимонов. Ты их сразу можешь продать на бирже. А лучше не продавать, а получать дивиденды. Это двенадцать процентов годовых, как минимум. Плюс две штуки в месяц будешь иметь как член совета директоров. Думай, Фитиль.
Томас произвёл в уме быстрый подсчёт. Двенадцать процентов от трех миллионов — это триста шестьдесят тысяч баксов в год. Плюс две штуки в месяц зарплаты. Плюс пятьсот баксов стипендии от национал-патриотов, если Янсен не кинет. Это сколько же набегает? Пресвятая Дева Мария!
Краб сверлил Томаса своими крабьими глазками, и Томас отметил, что они сейчас совсем не тусклые.
— Ты выбрал не ту профессию, — сказал Томас. — Тебе бы, Краб, заниматься политикой, а не торговлей. Умеешь ты рисовать увлекательные перспективы. Избиратели это любят. Понимают, что полная херня, но слушать все равно приятно. Особенно в такое вот утро.
— Даю бонус, — решительно заявил Краб, как бы выбрасывая главный козырь.
Он положил кейс на журнальный столик, раскрыл его и повернул так, чтобы Томасу было видно его содержимое.
— Здесь — сто штук баксов. Не в счёт акций, не в счёт дивидендов. Чистый бонус. Говоришь «да» — и они твои. Прямо сейчас. А потом подпишем бумаги. Я даже купчие у тебя не потребую. Просто дашь обязательство внести наследство деда в уставный капитал компании. И все. Ну?
Это был очень неожиданный поворот сюжета. Так. Очень.
У Томаса даже пульс участился. Акции и дивиденды — все это была некая игра. А сто штук наличняком — это была уже не игра. Вот они, лежат пачечками в чёрном кейсе. Зелёненькие, как листья молодого салата.
Будь Томас моложе, он бы рискнул. Но груз прожитых лет властно предостерегал: не лезь. Краб, конечно, жулик и сука. С ним бы и надо поступить как с жуликом. Но чем отличается порядочный человек от непорядочного человека? Тем, что он и с жуликом поступает, как с честным человеком. Бабок от этого не имеет, но имеет чувство морального превосходства. Да и нужно ему бегать от головорезов Краба, когда тот обнаружит, что никаких купчих не существует? Нет, не нужно.
Моральная победа была одержана. Томас подошёл к журнальному столику, небрежно перебрал пачки и опустился в глубокое кресло.
— Закрой и убери, — сказал он. — Сделки не будет.
— Пролетишь, Фитиль, — предупредил Краб. — Больше тебе никто не даст.
— Мне вообще никто ничего не даст. Потому что купчих нет.
— Как это нет? — удивился Краб.
— А вот так. Они пропали.
— Погоди, блин! Что ты несёшь? Куда они пропали?
Неторопливо, испытывая даже удовольствие от смакования подробностей, Томас рассказал ему о памятной дискуссии с пикетчиками у входа в гостиницу «Вира», в результате которой он лишился наследства своего названного дедули.
У Краба от огорчения даже открылся рот.
— Да как же это ты, блин, а? — спросил он. — Фитиль! Бляха-муха! Ты что, не мог спокойно пройти мимо? Тебя кто-то за язык тянул?
— Не мог, Краб, не мог, — подтвердил Томас. — «Но пассаран» — лозунг пораженческий. Я всегда это говорил. Это пораженческий лозунг, Краб. А я человек такой, что истина для меня дороже правды.
— Да, много я видел мудаков, — с некоторым даже уважением констатировал Краб. — Много. Но такого, как ты, вижу первый раз. И больше уже никогда не увижу. Ладно, Фитиль, ништяк. Я найду купчие. Я тебе говорю — найду. Их копии есть в нотариате.
— Но самого нотариата нет. Его разбомбили в войну, и весь архив сгорел.
— Все равно найду! — заорал Краб. Он вскочил и забегал по кабинету, размахивая сигарой и рассыпая вокруг искры, как паровоз в момент шуровки топки. — Весь Таллин на ноги подниму! Все перерою! Найду, бляха-муха, или я буду не я!
Томас поморщился. Ну нельзя же с такой фальшивой театральностью выражать свои чувства, даже самые искренние. Понятно, что ты расстроен и не можешь сразу смириться с мыслью о том, что пролетел мимо денег. Но зачем же орать и метаться по кабинету, как кенгуру?
— Найдёшь, найдёшь, — успокаивающе проговорил Томас. — Не тряси пепел на пол. Когда найдёшь, тогда и приходи, продолжим этот деловой разговор.
— Ну нет! — заявил Краб, нависая над Томасом и размахивая перед его лицом «гаваной». — Нет, Фитиль! Я найду твои бумаги, а ты потом меня кинешь? Не пойдёт, бляха-муха! Давай эти дела решать сейчас. Я должен знать, за что стараюсь!
— Сядь и успокойся, — посоветовал Томас. — И ты сам поймёшь, что решать нечего. Что сейчас можно решать? У нас нет предмета для разговора.
Краб швырнул своё короткое тяжёлое тело в кресло, попыхтел сигарой и предложил:
— Сделаем так. Мой риск возрастает, так? Поэтому и условия будут другие. Не пятнадцать процентов акций, а пять. Годится? И за место в совете директоров не две штуки в месяц, а одна.
— А бонус? — полюбопытствовал Томас.
— Бонус, — повторил Краб и пожевал сигару. — Да, бонус. О каком бонусе, блин, теперь может идти речь?
— Я так и подумал. Все, Краб. Бери свой кейс и вали. Ты и так отнял у меня лишние полчаса.
— Ладно, — поколебавшись, решился Краб. — Будет тебе бонус. — Он вынул из кейса пачку и шлёпнул её на стол. — Вот. Пять штук. Можешь не пересчитывать, час назад из банка.
Томас задумался. Что-то тут было не то. Пять штук баксов ни за хрен собачий это совсем неплохо. Но больно уж легко Краб решил с ними расстаться. Да чтобы он взял и вот так запросто выложил такие бабки?!
Томас разорвал банковскую бандероль и на всякий случай проверил баксы. Настоящие. Да что же это, черт возьми, значит?
Он бросил быстрый, искоса, взгляд на Краба. Тот сидел в кресле, подавшись вперёд, — ну точно краб, изготовившийся схватить добычу своими клешнями.
И Томас рискнул. Он отодвинул от себя пачку и сказал:
— Сто.
— Чего? — не врубился Краб. — Сто — чего?
— Сто штук баксов. Бонус.
— Ты что, блин, мудак?
— Да, — кивнул Томас. — Ты это сам сказал. А я не спорил.
— Фитиль! Ты что, блин, несёшь?! Другой бы спасибо сказал!
— Вот и иди к другому.
— Ладно, чирик. — Краб извлёк из кейса ещё пачку и шмякнул её на стол, как цыган шапку в решающий момент базарного торга. — Вот — чирик!
— Сто, — повторил Томас. — На пять процентов акций — согласен. На штуку за совет директоров — согласен. Но бонус — это святое. Сто, Краб.
— У тебя же ничего нет! — возмущённо взревел Краб. — Пусто! Нуль! У тебя, бляха-муха, пустые руки!
— Это я думаю, что пустые, — возразил Томас. — А ты думаешь, что не пустые. За пустые руки ты бы и бакса не дал.
— Ну, блин! Не ожидал я этого от тебя! Не ожидал! Я считал тебя порядочным человеком!
— Знаешь, Краб, ты сейчас напоминаешь мне неопытного кидалу, — проговорил Томас. — Из молодых, которому ещё морду не чистили по полной программе. Когда опытный кидала видит, что клиент упирается, он просто линяет. А кидала неопытный начинает обижаться. Будто это клиент хочет его обуть, а не он клиента. И что самое интересное, он обижается очень искренне.
Этого парадокса я понять никогда не мог.
Да Краба наконец дошло, что Томас его подловил, и он быстро сменил тактику.
— Фитиль, я и не говорю, что у тебя пустые руки. Может, и не пустые. Да, я верю, что не пустые. Но это я всем рискую, а ты ничем. Двадцатник — и по рукам. Годится?
— Сто.
Томасу показалось, что Краба сейчас хватит удар. Лысина его побагровела, а глазки стали совсем маленькими и светлыми. В нем происходила титаническая внутренняя борьба, и Томас напряжённо ждал, чем она кончится.
В тишине кабинета резко прозвучал телефонный звонок.
Томас подошёл к письменному столу и взял трубку.
— Слушаю.
— Вас снова беспокоит секретарь российского посольства, — раздался тот же мужской голос. — Господин Пастухов не вернулся?
— Господин секретарь, у меня важное совещание, — раздражённо ответил Томас. — Я помню вашу просьбу и выполню её при первой возможности.
Этот звонок произвёл на Краба странное впечатление. Он словно бы потускнел, кожа на лысине ещё больше сморщилась. Он пожевал погасшую сигару, затоптал её в пепельнице и тускло сказал:
— Полтинник, Фитиль. Все. Больше не потяну. Не могу.
И Томас понял: да, все. Клиент на пределе. Больше жать нельзя. Насчёт «не потяну» он, конечно же, врал. А вот насчёт «не могу» не врал. Пятьдесят штук — это был тот психологический предел, переступить через который Краб не мог просто в силу своей натуры. Психология — великая вещь, против неё не попрёшь.
Томас и не стал переть.
— Ладно, так и быть, — сказал он. — Годится.
Краб недоверчиво на него посмотрел.
— Годится, — повторил Томас. — Не понял? Я согласен.
— Слово сказано? — хмуро спросил Краб.
— Сказано.
— Точно?
— Точно.
— Тогда посиди, я сейчас приведу нотариуса. Он ждёт внизу, в холле.
Краб вышел, прихватив с собой кейс. Томас почувствовал себя оскорблённым до глубины души. Он-то считал, что ведёт тонкую психологическую игру с достойным противником, а Краб держал его за баклана. Томас был совершенно уверен, что, когда Краб вернётся, в кейсе у него будет «кукла».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57