– Мне тоже.
– Я бы не отказался и от самокрутки. – Он помолчал, а потом наклонился ко мне. – Должен тебе кое-что сказать.
Еле сдерживая волнение, я подвинулся к нему.
– Ну, говори.
– Не трахайся с бабами, которые здесь сидят. Я уверен, что именно так и подхватил эту заразу.
– Не буду, ни за что. Спасибо, что предупредил.
* * *
На следующий день я обменял свою пайку на сигареты и стал ждать, когда к Мучману вернется сознание. Он пришел в себя только к вечеру, и мы продолжили наш разговор, как будто не прерывали.
– Ну, как ты? Рубцы сильно болят?
– Сильно, – ответил я, спускаясь с койки.
– Надо полагать. Этот сержант, будь он проклят, силы не жалеет. – Он приблизил ко мне свое исхудавшее лицо. – Слушай, что-то мне кажется, я тебя встречал, не помню только где.
– Где бы это могло быть? В «Эксцельсиоре»? Или в «Херрен-клубе»? А может, в теннисном клубе «Рот-Вайсс»?
– Ты что, издеваешься?
Я зажег сигарету и вставил ему в рот.
– Скорее всего, это было в оперном театре. Ты знаешь, я же большой любитель оперы. А может, это было на свадьбе у Геринга?
Его тонкие желтые губы растянулись в улыбке, он вдохнул в себя дым с таким наслаждением, словно это был чистый кислород.
– Да ты просто волшебник, черт тебя дери! – проговорил он, смакуя сигарету. Я ненадолго вытащил ее у него изо рта, чтобы он мог выпустить дым.
– Однако виделись мы где-то в другом месте. Я вспомню.
– Разумеется, – сказал я, в душе надеясь, что этого не случится. Потому как встречались мы в тюрьме Тегель, и я даже хотел было сказать ему об этом, но потом передумал. Да, он мог видеть меня совсем в другом месте, и если он вспомнит в каком, мне ни за что не завоевать его доверие.
– Как ты сюда попал? Ты что, социал-демократ или коммунист?
– Я здесь за спекуляцию. А ты?
Он приложил палец к губам.
– А я здесь скрываюсь.
– Здесь? От кого?
– Ото всех.
– Ну и местечко ты выбрал, ничего не скажешь! Ты что, ненормальный?
– Здесь меня никто не отыщет. Вот скажи, где бы ты спрятал каплю воды? – Я не нашелся, что ответить, а он объяснил: – В водопаде. Это китайская мудрость. Нельзя же отыскать каплю воды в водопаде, так?
– Конечно, нельзя. И все-таки это странный способ скрываться.
– Мне не повезло... я заболел... Но если бы не это, я бы... освободился через год... А к тому времени... они бы перестали искать.
– Кто – они? И что они ищут?
Веки у него дрогнули, и сигарета выпала изо рта. Я накрыл его поплотнее одеялом и погасил сигарету, полагая, что он докурит ее позже, когда придет в сознание.
Дыхание у Мучмана замедлилось, и утром Мендельсон сказал, что, скорее всего, он впадает в кому. Мне ничего не оставалось, как только лежать на животе и, глядя на Мучмана, ждать. Я думал об Инге, но больше о себе. В Дахау с покойниками не церемонились – сожгут в крематории, и дело с концом. Но, наблюдая, как желтуха уносит Курта Мучмана, разрушая печень и селезенку, я размышлял о Германии, о том, как коричневая зараза постепенно расползается по ней. Только здесь, в Дахау, я смог оценить масштабы бедствия, которое настигло мою родину, и так же, как Мучман, она не могла рассчитывать на морфий, когда боль станет совсем невыносимой.
* * *
В Дахау было несколько ребятишек, чьи матери отбывали здесь наказание. Некоторые родились здесь и не знали другой жизни. Они бегали по территории лагеря, и охрана их не трогала. Кое-кто из эсэсовцев даже привязался к этим детям, позволяя ходить, где им вздумается, за исключением больницы. Хотя, конечно, непослушных наказывали.
Однажды Мендельсону пришлось скрывать у себя малыша со сломанной ногой – он играл в лагерном карьере и упал с большой высоты. Мендельсон наложил ему шину и спрятал под койкой. Но на третий день за ним явились эсэсовцы, и малыш так испугался, что проглотил язык и задохнулся.
Когда мать пришла в больницу проведать ребенка и узнала обо всем, Мендельсон, естественно, стал ее успокаивать, внешне сохраняя спокойствие, но после ее ухода я слышал, как он тихо плакал.
* * *
– Эй, ты спишь?
Я вздрогнул, услышав голос снизу. Не то чтобы я спал, но, задумавшись, как-то отвлекся. И теперь упрекал себя за то, что не заметил, как Мучман пришел в сознание, и в результате потерял драгоценное время. Я осторожно спустился вниз и встал на колени перед его койкой, поскольку сидеть еще не мог. Лицо его от боли исказила гримаса, и он схватил меня за руку.
– Я вспомнил.
– Да? – Я уже приготовился выслушать его исповедь. – И что же ты вспомнил?
– Где я видел твое лицо.
Сердце у меня бешено забилось, но я постарался сохранить безразличие. Если он учует, что я работал в полиции, мне можно проститься с надеждой выйти отсюда когда-нибудь. Человек, побывавший в тюрьме, никогда не станет союзником полицейскому. Да останься мы вдвоем на необитаемом острове, он и тогда плюнул бы мне в лицо.
– Так где же это было? – Я вставил ему в рот недокуренную сигарету.
– Ты был штатным детективом, – прокаркал он, – в отеле «Адлон». Я однажды заглянул туда по одному делу. – Он был явно доволен собой. – Ну как, я не ошибаюсь?
– У тебя хорошая память. – Я помог ему прикурить. – Это было довольно давно.
Мучман нахмурился.
– Ты не беспокойся, я никому не скажу. А все-таки ты служил в полиции?
– Ты сказал, что у тебя было какое-то дело в «Адлоне».
– Я вскрывал сейфы.
– Не помню, чтобы в этом отеле когда-нибудь грабили сейф, по крайней мере, пока я там работал.
– Это потому, что я ничего не взял, – с гордостью заявил он. – Конечно, сейф открыл, но там ничего стоящего не было. Абсолютно ничего.
– Так я тебе и поверил! «Адлон» набит богатыми, а у них всегда при себе разные драгоценности. Так не бывает, чтобы сейф в «Адлоне» – и ничего интересного.
– Ты прав. – На лице у него появилось что-то вроде румянца. – Просто мне не повезло. Дело в том, что там были такие вещи, которые я никогда бы не сумел продать. А какой тогда смысл брать? Только хлопоты лишние, когда придется избавляться.
– Что ж, верю, и такое, наверное, случается.
– Не хочу хвастать. Но в моем деле лучше меня никого не было. Я мог вскрыть любой замок. Бьюсь об заклад, ты думаешь, что я богач.
– Может быть, и богач. Но что толку, если сидишь в концлагере?
– Да я потому и должен скрываться, что слишком богат. Я, кажется, говорил об этом.
– Вроде бы говорил. – Я немного помолчал, а потом спросил: – Что ты там ухватил, что сразу разбогател? Деньги? Драгоценности?
Он издал короткий смешок, похожий на воронье карканье.
– Кое-что получше, – сказал он. – Власть.
– Что это значит? Власть в какой форме?
– В форме документов. Знаешь, есть немало людей, готовых отдать любые деньги, лишь бы завладеть бумагами, которые ко мне попали.
– А что это за бумаги?
Мучману надо было отдышаться.
– Точно не знаю. Там какие-то имена, адреса, цифры. Такой, как ты, в этом бы разобрался.
– Но ты ведь с собой-то их сюда не приволок?!
– Конечно, я же не идиот, – пробормотал он, тяжело дыша. – Бумаги, в отличие от меня, на воле, в безопасном месте.
Я вытащил у него изо рта потухшую сигарету и дал ему остаток своей.
– Жалко... – он почти задыхался, – если эти документы так и пропадут. Ты так добр... ко мне. Я хочу тебе... Ты их пустишь в ход, хорошо? Когда выйдешь... на свободу... станешь богачом. – Я наклонился, чтобы расслышать, что он говорит. – Найди их... носом...
Веки его дрогнули. Я схватил Мучмана за плечи и встряхнул, чтобы привести в чувство, вернуть к жизни.
Несколько минут я стоял, склонившись над ним, чувствуя, как в моей душе – в той части души, в которой что-то человеческое еще оставалось, – набухает отчаяние. Мучман был сильным человеком и к тому же моложе меня. Я уже сильно похудел, страдал от стригущего лишая, зубы у меня расшатались окончательно... Я был на грани физического и нервного истощения.
Человек Гейдриха, старший охранник СС Бюргер, руководил столярной мастерской, и я подумал: а не пойти ли мне сейчас к нему? Ведь я могу назвать пароль, который откроет для меня двери этого ада. Интересно, что сделает Гейдрих, когда узнает, что я так и не смог выяснить, где находятся документы фон Грайса? Отправит меня обратно в лагерь? Прикажет казнить? А если не подавать никаких признаков жизни, может быть, он решит, что меня постигла неудача, но все-таки выпустит на свободу? Хотя, если исходить из моих впечатлений о Гейдрихе и из того, что я о нем слышал, вряд ли он это сделает... Быть уже на пороге свободы и потерять ее – кому по силам такое вынести?
Какое-то время спустя я приподнял одеяло и накрыл им пожелтевшее лицо Мучмана. Видимо, из одеяла на пол выпал огрызок карандаша, и я секунду-другую просто смотрел на него, прежде чем сообразил, что Мучман мог оставить мне записку. И тогда надежда вновь вернулась ко мне.
Я сдернул одеяло. Руки Мучмана были сжаты в кулаки, и мне пришлось разжимать их. В левой ладони Мучмана лежал клочок коричневой бумаги, в которую заключенные, работавшие в сапожной мастерской, обычно заворачивали после ремонта сапоги эсэсовцев. Я так боялся, что это просто клочок бумаги и ничего больше, что помедлил, прежде чем развернуть его. Однако все-таки обнаружил там каракули Мучмана. Чтобы расшифровать их, мне потребовался почти час. Текст был следующий: «Бюро находок, транспортное отделение, Заарландштрассе, Берлин. Ты забыл портфель где-то в июле на Лейпцигерштрассе. Портфель сделан из простой коричневой кожи, с латунной застежкой, на ручке – чернильное пятно. Имеет золотые инициалы „К. М.“. В нем лежит почтовая открытка из Америки, книга Кала Мая „Точный Глаз и Верная Рука“ и деловые бумаги. Спасибо. К.М.».
Никому, пожалуй, еще не доставался такой необычный пропуск на волю.
Глава 19
Казалось, весь Берлин надел форму – даже продавцы газет и те щеголяли в шинелях и фуражка штурмовиков СА. А ведь в ближайшие дни, насколько мне было известно, не предвиделось никакого парада, никаких сборищ евреев, которые следовало пикетировать. Да, национал-социалисты вцепились уже в горло Германии, но только сейчас, побывав в Дахау, я в полной мере почувствовал, что вцепились они воистину мертвой хваткой.
Я шел в свое агентство мимо министерства внутренних дел, из которого Пауль Пфарр получил задание Гиммлера искоренить коррупцию в Немецком трудовом фронте. Здание министерства находилось между посольством Греции и художественным салоном Шульце, и вход охраняли два штурмовика. В тот момент, когда я проходил мимо, у центрального подъезда остановилась машина, из нее вышли два офицера и девушка в нацистской форме, в которой я узнал Марлен Зам. Я хотел было поздороваться с ней, но передумал. Она прошла мимо, не удостоив и взглядом. Может быть, и узнала меня, но виду не подала. Я остановился посмотреть, как она входит в министерство в сопровождении офицеров, и думаю, что простоял так не больше минуты, но и этого оказалось достаточно, чтобы ко мне подошел толстяк в шляпе с опущенными полями.
– Ваши документы, – властно проговорил он, даже не потрудившись предъявить удостоверение или значок сотрудника Зипо.
– Кто вы такой? – Вопрос был неуместный, но я его задал.
Человек приблизил ко мне свое жирное, плохо выбритое лицо и прошипел:
– Кто надо.
– Послушайте, если вы считаете, что появились на белый свет для того, чтобы всеми командовать, то глубоко ошибаетесь. Так что умерьте свой пыл и предъявите удостоверение личности.
Удостоверение сотрудника Зипо он сунул мне под нос.
– Разленились, вы, ребята. – Я еще не успел достать свое удостоверение, как он выхватил его у меня из рук и принялся изучать.
– А что вы здесь вынюхиваете?
– Вынюхиваю? Это я вынюхиваю? Я остановился на минуту полюбоваться архитектурой этого здания.
– А почему вы так внимательно смотрели на офицеров, которые входили в здание?
– Я и не смотрел на них. Я смотрел на девушку. Обожаю девушек в военной форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45