Это был кадр из фильма «Домик строителя». Надо сказать, что книга, которую экранизировали, и которая так же и называлась, понравилась мне больше, чем фильм.
Почувствовав запах одеколона «47 II», я обернулся и поздоровался с кинодивой.
– Я вижу, вы изучаете мою маленькую галерею, – сказал она, расставляя по местам фотографии, которые я перед этим рассматривал. – Вы, наверное, думаете, что я ужасно тщеславна, если выставляю все это напоказ, но я терпеть не могу альбомов.
– Я вовсе так не думаю, – сказал я. – Это очень интересно.
Она одарила меня той ослепительной улыбкой, от которой тысячи немецких мужчин, и я среди них, мгновенно немеют от восторга.
– Я очень рада, что вам пришлась по душе эта моя домашняя забава.
На ней была свободная пижама из зеленого бархата с длинным золотым кушаком, украшенным бахромой, и зеленые сафьяновые шлепанцы на высоких каблуках. Ее белокурые волосы были заплетены в косу и уложены узлом на затылке, как этого требовала последняя мода, но, в отличие от большинства немецких женщин, она не отказалась от косметики и сигарет. Ханжи из БДМ, Союза немецких девушек, и Женской лиги таких вещей не одобрят, поскольку они расходятся с нацистским идеалом женственности, однако я вырос в городе и считаю, что простые, чисто вымытые румяные лица хороши только для деревни. Как и большинство немецких мужчин, я предпочитаю женщин напудренных и накрашенных. Конечно, Ильза Рудель обитала совсем в другом мире, о котором обыкновенные немецкие женщины могли только мечтать. И она, наверное, думала, что нацистская Женская лига – это какая-то хоккейная ассоциация.
– Прошу прощения за то, что вас задержали в вестибюле, но, вы знаете, этажом выше живут Магда и Йозеф Геббельс, и поэтому наш дом охраняют. Хотя это и связано с определенными неудобствами, но вы сами понимаете... Кстати, я сейчас вспомнила, что обещала Йозефу послушать его речь, по крайней мере начало. Вы не возражаете?
Вопрос, конечно, прозвучал странно, поскольку его можно было задать только людям, которые находятся в коротких отношениях с министром пропаганды, нашим народным просветителем, и его женой. Мне оставалось только согласится.
– Я не против.
– Послушаем самое начало, – сказала она, включая радиоприемник «Фиалка», стоявший на баре из орехового дерева.
– Кстати, что бы вы хотели выпить?
Я сказал, что предпочитаю виски, и она не поскупилась, так что я мог бы поместить в бокал вставную челюсть целиком. Себе она налила из высокого кувшина голубого стекла «Кубок» – любимый напиток берлинцев в летнюю жару – и устроилась рядом со мной на диване, который своими формами и цветом напоминал недозревший ананас. Мы чокнулись и выпили, приемник тем временем нагрелся, и комната наполнилась мягким голосом человека, который жил этажом выше.
В начале своей речи Геббельс упрекнул иностранных журналистов в том, что они слишком увлечены критикой и тем самым создают у своих читателей искаженное представление о жизни в новой Германии. Он сделал несколько дельных замечаний, которые вызвали смех и аплодисменты у аудитории, смотревшей Геббельсу в рот. Рудель неуверенно улыбнулась, но ничего не сказала, и я так и не понял, понимает ли она, о чем вещает ее хромоногий сосед. Затем он заговорил на повышенных тонах, обрушившись на изменников – для меня осталось неясным, кого он имел в виду, – которые наносят ущерб делу национальной революции. Здесь Ильза с трудом подавила зевок. Наконец, когда Йозеф перешел к своей любимой теме – славословию в адрес Гитлера, она вскочила и выключила радио.
– О Боже, я думаю на сегодня речей достаточно. – Она подошла к граммофону и выбрала пластинку.
– Вы любите джаз? – спросила она, меняя тему разговора. – Я хочу поставить джазовую музыку, но не беспокойтесь, негритянского джаза не будет. Вообще я обожаю джаз. А вы?
В Германии джаз разрешен, но только не негритянский, хотя для меня большая загадка, кому и как удается отличать их друг от друга.
– Я люблю всякий джаз, – сказал я.
Она завела граммофон и опустила иголку на пластинку. Послышалась приятная, расслабляющая музыка, где основную партию вели кларнет и саксофон. Музыка звучала так, будто рота итальянцев шла в атаку.
Я решился на вопрос, который интересовал меня все это время.
– Для чего вам эта квартира?
Танцуя, она вернулась к дивану и села.
– Видите ли, господин частный детектив, Германа утомляют мои друзья. Он много работает дома, в Далеме, причем в любое время суток, поэтому развлекаться я предпочитаю здесь, чтобы не мешать ему.
– Звучит вполне логично, – сказал я.
Она выпустила из ноздри – надо сказать, тонкого рисунка, – струю дыма прямо мне в лицо, и я глубоко вдохнул его, но не потому, что люблю запах американских сигарет, хотя я его действительно люблю, а потому, что между этим запахом и грудью Ильзы Рудель существовала самая прямая связь, а все, что было связано с ее грудью, меня глубоко волновало. Глядя на куртку пижамы, я предполагал, что грудь у нее большая и что сейчас она без лифчика.
– Так что же, – спросил я, – заставило вас пригласить меня сюда?
К моему великому удивлению, она как бы случайно дотронулась до моего колена.
– Расслабьтесь, – улыбнулась Ильза. – Вы ведь никуда не торопитесь, правда?
Я подтвердил это. Ильза потушила сигарету, ткнув ею в пепельницу. Там уже было полно окурков, по которым было видно, что сигареты она бросала, не докурив до половины, и я подумал, что это она испытывала необходимость расслабиться. Вероятно, ее что-то тревожило. Может быть, мое присутствие. Словно подтверждая эту догадку, она вскочила с дивана, снова наполнила свой бокал «Кубком» и сменила пластинку.
– Вам нравится виски?
– Очень.
Я снова глотнул, виски ив самом деле оказалось отменным – мягким и без привкуса горечи.
Я спросил Ильзу, близко ли она знала Пауля и Грету Пфарр. Не думаю, что этот вопрос показался ей неожиданным. Она подвинулась ко мне так, что теперь мы касались друг друга, и загадочно улыбнулась.
– Ax да! – сказала она игривым тоном. – Я и забыла, что вы расследуете обстоятельства пожара для Германа. – Она снова улыбнулась и добавила: – Полагаю, что полиция зашла в тупик со своим расследованием. – В ее голосе я уловил нотки сарказма. – И тогда на сцене появляетесь вы, Великий детектив, и проливаете свет на таинственное происшествие.
– В нем нет ничего таинственного, фрейлейн Рудель.
Я бросил ей вызов. Но она не смутилась.
– Простите, но во всем, что произошло, тайна все-таки существует. Кто же это сделал?
– Таинственным мы называем нечто, что находится за пределами человеческого познания и понимания, и в этом случае мне не стоило бы терять время на поиски. Нет, эта история – всего лишь головоломка, не больше, а я как раз очень люблю разгадывать такие вещи.
– Как и я, – сказала она, и мне показалось, что Ильза меня просто передразнивает. – Пожалуйста, зовите меня Ильза. И я тоже буду называть вас по имени. Как вас зовут?
– Бернхард.
– Бернхард, – повторила она, словно проверяя звучание моего имени, а затем добавила: – Берни гораздо лучше.
Она одним глотком опрокинула в себя смесь шампанского и сотерна и, губами дотянувшись до клубники, закусила.
– Ты, наверное, очень талантливый частный детектив, Берни, если Герман пригласил тебя для расследования этого дела. А я думала, что все частные детективы – это потные мужички, которые следят за неверными мужьями и подглядывают в замочную скважину, когда те уединяются со своими любовницами, а потом докладывают обо всем женам.
– Делами о разводах я как раз не занимаюсь.
– Правда? – Она улыбнулась собственным мыслям. Эта ее улыбка начинала раздражать меня отчасти потому, что было в ней что-то высокомерное, но главным образом оттого, что мне безумно хотелось поцеловать Ильзу Рудель. – А что, Берни, ты много зарабатываешь? – Похлопав меня по колену в знак того, что собирается продолжить, она добавила: – Я вовсе не хотела бы показаться нескромной. Мне просто интересно – тебе здесь нравится?
Перед тем как ответить, я еще раз взглянул на эту роскошную обстановку.
– Нравится ли мне здесь? Я чувствую себя как каменотес во дворце. – Она расхохоталась. – Но ты не ответила на мой вопрос о Пфаррах, – напомнил я.
– Неужели?
– Ты прекрасно знаешь, что не ответила.
Она только пожала плечами.
– Ну, я их знала, конечно.
– А ты знала, почему Пауль был так настроен против твоего мужа?
– Тебя именно это интересует?
– Для начала это.
Ильза вздохнула.
– Ну хорошо. Поиграем в эту игру, если тебе так нравится. Но до тех пор, пока она не надоест мне.
Ильза, недоумевая, подняла брови, и хотя я понятия не имел, что она имеет в виду, ответил согласием.
– Да, это действительно так, они не ладили между собой, но почему, я не знаю. Когда Пауль и Грета познакомились, Герман был против замужества дочери. Он считал, что Пауль женится на деньгах, что тому нужна богатая жена. Он убеждал Грету расстаться с ним, но она не хотела и слышать об этом. Когда они поженились, поначалу все шло хорошо. По крайней мере, до смерти матери Греты. К тому времени мы с Германом были уже знакомы. А их отношения – Пауля с Гретой – стали ухудшаться, когда мы с Германом вступили в брак. Грета начала пить. Их брак превратился в фикцию, хотя они не разводились, чтобы не портить карьеру Паулю, он ведь работал в министерстве внутренних дел.
– А чем он там занимался?
– Понятия не имею.
– У него были какие-то увлечения на стороне?
– Ты имеешь в виду любовниц? – Она засмеялась. – Пауль вообще-то был довольно привлекателен, хотя мне он казался недотепой. Его больше занимала работа, чем женщины. Впрочем, если у него и была любовница, то об этом никто не знал.
– А у Греты были любовники?
Рудель покачала своей золотистой головкой в знак отрицания и отпила из бокала.
– Это было не в ее стиле. – Но тут Ильза на какое-то время задумалась. – Хотя... – Она снова пожала плечами. – Может быть, мне показалось...
– Что тебе показалось?
– Однажды в Далеме у меня появилось подозрение, смутное подозрение, что между Гретой и Хауптхэндлером что-то есть. – Я дал понять, что несколько сбит с толку. – Хауптхэндлер – личный секретарь Германа. Это было примерно в те дни, когда итальянцы вошли в Аддис-Абебу. Я это запомнила потому, что меня тогда пригласили на прием в итальянское посольство.
– Кажется, это было в начале мая.
– Да, помню, что Герман оказался занят, и я пошла одна. На следующее утро у меня была назначена съемка, а это значит, что вставать нужно было рано. Поэтому я решила переночевать в Далеме, чтобы утром подольше поспать. Далем куда ближе к Бабельсбергу. Я вернулась домой и, перед тем как лечь спать, в поисках книги, которую читала на ночь, заглянула в гостиную. И как ты думаешь, кто сидел там в темноте? Ялмар Хауптхэндлер и Грета.
– И что они делали?
– Ничего. Совсем ничего. Именно это показалось мне самым подозрительным. Было два часа ночи, а они сидели на разных концах дивана, как школьники на первом свидании. Увидев меня, они смутились, несли всякую чепуху насчет того, что заговорились и не заметили, как наступила ночь. Но, конечно, все эти объяснения были неубедительны.
– Ты говорила об увиденном с мужем?
– Нет. Я забыла об этом случае. А если бы даже и помнила, все равно не сказала бы. Герман не из тех людей, кто позволяет событиям идти своим путем. Я думаю, что все богатые люди особенно недоверчивы и подозрительны.
– А по-моему, он чересчур доверчив, раз позволяет тебе держать эту квартиру.
Она презрительно рассмеялась.
– Ну и шутки у тебя! Если бы ты знал, от чего мне пришлось отказаться ради этой квартиры! Впрочем, ты ведь частный детектив и, наверное, знаешь о нас все. – Она не позволила мне ответить. – Мне пришлось сменить нескольких горничных, поскольку мой муж платил им за то, чтобы они следили за мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45