.. – Тут я заметил, что он держит в своих ручищах мои документы. – Значит, кто я такой, вам уже известно. Мне, в свою очередь, тоже хотелось бы знать, с кем я имею честь разговаривать. Лицо что-то очень знакомое.
– Ринакер. Вольф Ринакер. Гестапо. Вы ведь когда-то служили полицейским, если я не ошибаюсь? В Алексе?
– Служил.
– А теперь вы в роли ищейки, верно? И какие же дела вас сюда привели?
– Я разыскиваю фон Грайса:
Я оглядел комнату, она была в страшном беспорядке, но при этом казалось, что из вещей ничего не пропало. На буфете – пустые ящики валялись на полу – стояла безукоризненно чистая серебряная подставка для блюд, а вдоль стен аккуратными стопками лежали картины, написанные маслом. Здесь, несомненно, побывали не обыкновенные грабители, а те, кто искал то, что им нужно.
– Вот как... А вы знаете, чья это квартира?
– Я полагал, что господина фон Грайса.
Ринакер покачал своей огромной, размером с ведро, головой.
– Он бывал здесь только изредка. А сама квартира принадлежит Герману Герингу. Но об этом почти никто не знает. Почти никто.
Он закурил сам и бросил пачку сигарет мне. Я тоже закурил, испытывая к великану чувство благодарности. Правда, тут я заметил, что руки у меня трясутся.
– Итак, во-первых, – продолжал Ринакер, – как вы узнали этот адрес? Во-вторых, зачем это вам вдруг понадобился фон Грайс? Может быть, вы ищете то, что искали люди, которые побывали здесь первыми? Наконец, еще один вопрос: где же, интересно, находится сам фон Грайс? То ли он прячется неизвестно где, то ли его похитили. А может статься, его уже нет в живых. По крайней мере, я этого не знаю. Обыск в этой квартире мы произвели неделю назад. Сегодня я решил заглянуть сюда, чтобы еще раз убедиться в том, что я в прошлый раз ничего не пропустил, и тут появляетесь вы. – Он глубоко затянулся. В его ручище – большой кусок окорока – сигарета выглядела как щепочка. – Я только сегодня и занялся этим делом вплотную. И теперь, пожалуй, готов выслушать вас.
Я сел и подтянул галстук.
– Мне еще надо во всем этом разобраться. – Я попытался поправить совершенно промокший воротник. – Мой друг из Алекса сказал, что полиция об этой квартире ничего не знает, и вот я прихожу сюда и застаю вас. Это наводит меня на мысль, что вам или тому, на кого вы работаете, хотелось бы, чтобы именно так все и думали. Вам необходимо найти фон Грайса или по крайней мере заполучить в свои руки то, из-за чего весь сыр-бор разгорелся, раньше, чем это сделает полиция. И это не серебро и не картины, поскольку все эти ценности остались на месте.
– Продолжайте.
– Если это квартира Геринга, значит, вы – человек Геринга. Геринг, конечно, не собирается доставлять удовольствие Гиммлеру, которому в свое время он вынужден был передать руководство полицией и Гестапо. Так что Герингу меньше всего хочется, чтобы люди Гиммлера сунули нос в это дело.
– А вы ничего не перепутали? Не забыли, что я из Гестапо?
– Конечно, Ринакер, ко мне можно подойти сзади и ударить по голове, но из этого не следует, что голова у меня глупая. Мы ведь оба знаем, что друзья в Гестапо у Геринга остались. Да это и неудивительно, он стоял у истоков организации.
– А знаете, вы, наверное, неплохой детектив.
– Мой клиент, так же как и ваш, не горит особым желанием привлечь полицию к участию в этом деле. А это означает, что я могу быть с вами откровенным. Моего клиента интересует картина – это масло, – которая у него пропала. Но поскольку приобрел он ее не совсем легально, то, как вы понимаете, в такой ситуации лучше будет обойтись без полиции.
Ринакер молчал, и потому я продолжил:
– Несколько недель назад эту картину украли у него из дома. И тогда он обратился ко мне. Я встречался с разными дилерами и выяснил, что Герман Геринг – большой знаток искусства, что в Каринхалле у него коллекция старых мастеров и не все эти работы попали в коллекцию законным путем. Я слышал, что у него есть доверенное лицо, господин фон Грайс, который по его поручению приобретает произведения искусства. Поэтому я решил прийти сюда и попытаться с ним на эту тему поговорить. Кто знает, может быть, картина, которую я ищу, недавно висела на этой стене.
– Все может быть, – ответил Ринакер. – Пока будем считать, что я вам верю. А чья картина и что на ней изображено?
– Это картина Рубенса. – Моя находчивость удивляла меня самого. – Две обнаженные женщины на берегу реки. Называется «Купальщицы» или что-то в этом роде. У меня в офисе ее фотография.
– А кто ваш клиент?
– Боюсь, что этого я вам сообщить не могу.
Ринакер медленно сжал пальцы в кулак.
– Надеюсь, что это сможет вас переубедить.
Я пожал плечами.
– И все равно я вам не назову его имя. Не из благородства и не потому, что мне дорога репутация моего клиента – все это чепуха. Дело в том, что мне обещан очень серьезный гонорар. У меня появился шанс стать по-настоящему богатым, и если эта история обойдется мне в несколько синяков и сломанных ребер, я уж как-нибудь перетерплю.
– Хорошо, – сказал Ринакер, – можете просмотреть картины, но если вы обнаружите здесь то, что ищете, я должен буду говорить со своим начальством.
Я встал, нетвердой походкой подошел к стене и стал просматривать картины. Хотя знатоком живописи я себя не числю, но все-таки способен отличить настоящее от ремесленной поделки. Надо сказать, что большинство картин в квартире Геринга имело прямое отношение к подлинному искусству. К моему, великому облегчению, среди них не нашлось картины с обнаженными женщинами, и я был избавлен от необходимости рассуждать на тему «Рубенс это или не Рубенс?».
– Ее здесь нет, – наконец заявил я. – Но тем не менее хочу поблагодарить вас за то, что вы позволили мне осмотреть эти картины.
Ринакер кивнул.
В коридоре я нашел свою шляпу и водрузил ее на голову, которая раскалывалась от боли.
На прощание Ринакер предложил:
– Если понадобится, вы можете меня найти в отделении на Шарлоттенштрассе. На углу Францозишештрассе.
– Знаю это отделение. Как раз над рестораном Лутера и Вегнера. Я не ошибаюсь? – Ринакер кивнул. – Ну, и конечно, если я что-нибудь узнаю, тут же вам сообщу.
– Непременно, – прорычал он и выпустил меня на лестницу.
* * *
Вернувшись на Александрплац, я обнаружил в своей приемной посетительницу.
Она была довольно высокого роста и хорошо сложена. Костюм из черной ткани четко обрисовывал ее впечатляющие формы, выпуклости и впадины, по очертаниям напоминавшие испанскую гитару. Короткая узкая юбка плотно обтягивала изящные ягодицы, а жакет с завышенной линией талии подчеркивал большую грудь. На ее блестящих черных волосах красовалась черная шляпка с загнутыми полями, а в руках она держала сумочку из черной ткани с белой ручкой и пряжкой, а также книгу, которую отложила, увидев, что я вхожу в приемную. Голубые глаза и выразительно подкрашенные губы действовали синхронно и с обезоруживающим дружелюбием.
– Господин Гюнтер, как я догадываюсь. – Я молча кивнул. – Меня зовут Инга Лоренц. Я подруга Эдуарда Мюллера. Из «Берлинер моргенпост».
Мы обменялись рукопожатиями, и я пригласил ее в свой кабинет.
– Заходите и устраивайтесь поудобнее.
Она огляделась и принюхалась. В комнате все еще стоял запах, каким, наверное, пропитан только фартук бармена.
– Прошу прощения, у меня тут случилась одна неприятность.
Я распахнул окно, а когда обернулся, увидел, что она стоит рядом.
– Впечатляющее зрелище.
– Да, вид отсюда неплохой.
– Берлин, Александрплац. Вы читали роман Дёблина?
– У меня почти нет времени для чтения. Да к тому же сейчас и не выходит почти ничего стоящего.
– Это запрещенная книга, – заметила она. – Но, поскольку сейчас она снова появилась в магазинах, советую вам ее прочитать.
– Я вас не понимаю, – сказал я.
– А вы не обратили внимания? В магазинах продаются книги, которые совсем недавно запрещали. По случаю Олимпийских игр. Чтобы туристы считали, что никаких репрессий, о которых у них там пишут, здесь нет. Конечно, все это исчезнет сразу же, как только Олимпиада закончится, но прочитать их следует хотя бы потому, что они запрещены.
– Спасибо за совет, буду это иметь в виду.
– У вас есть сигареты?
Щелчком я открыл серебряную коробку, стоявшую на столе, и, придерживая за крышку, протянул ей.
Она взяла сигарету и прикурила от моей спички.
– Однажды в кафе на Курфюрстендам я по рассеянности закурила сигарету, и тут же подошел один человек из тех, что любят совать нос не в свои дела, и напомнил мне о долге немецкой женщины, обязанностях жены и матери. Старый козел, подумала я. Мне тридцать девять, я уже не в том возрасте, чтобы множить ряды вашей партии таким образом. Я отношусь к типу женщин, который они именуют «генетическим браком».
Она присела на кресло и положила ногу на ногу.
Все мне в ней нравилось, за исключением кафе, в которых она бывала.
– Получается, что женщина, которая пользуется косметикой, не может нигде появиться, не рискуя тем, что ее обзовут шлюхой.
– Знаете, вы что-то не похожи на женщину, которую очень уж трогает то, что кто-то где-то о ней скажет. Что касается меня самого, то я предпочитаю, чтобы женщина была похожа на женщину, а не на гессенскую доярку.
– Благодарю вас, господин Гюнтер. Это так мило с вашей стороны.
– Мюллер говорил мне, что как репортер вы занимались профсоюзным движением.
– Да-да. Я осталась без работы во время национал-социалистической кампании за освобождение производства от женщин. Оригинальный способ решения проблемы безработицы, не правда ли? Всего лишь во всеуслышание объявить, что рабочее место женщины – ее дом, ее семья. А если у нее нет мужа, то лучше всего обзавестись таковым. И все дела. Простота пугающая.
– И на какие деньги вы теперь существуете?
– Немного писала – в журналах, в газетах. Но это раньше, а сейчас, если быть откровенной, сижу на мели. Именно поэтому я к вам и пришла. Мюллер сказал мне, что вас интересуют сведения о Германе Сиксе. У меня есть кое-какая информация, я могу продать ее. Вы расследуете какие-то дела, связанные с Сиксом? Я правильно поняла?
– Простите, но все обстоит иначе – он мой клиент.
– О, простите.
Было заметно, что она обескуражена.
– Понимаете, мне совсем не интересно, в какую он ходил школу. Мне хотелось бы узнать о нем побольше по одной причине – в его поведении есть какая-то странность. Что-то раздражающее. Я, знаете ли, не люблю, когда мне указывают, что надо делать.
– Особенность характера, не очень-то поощряемая в наши дни.
– Наверное, вы правы. – Я дружески улыбнулся ей. – Давайте договоримся так. За свою информацию вы получите пятьдесят марок. Хорошо?
– Не совсем. Вас очень огорчит, если я назову другую сумму – в сто марок?
– А как вы смотрите на то, если я предложу вам семьдесят пять и приглашение пообедать вместе?
– Договорились. – Она протянула мне руку.
– Вы принесли мне папку с документами или что-нибудь другое, фрейлейн Лоренц?
– Зовите меня, пожалуйста, Инга. А все, что я знаю о Сиксе, у меня здесь. – Она постучала пальцем по голове. – До мельчайших подробностей.
И рассказала следующее:
– Герман Сикс, сын одного из самых богатых людей Германии, родился в апреле 1881 года, за девять лет до того, как появился на свет наш обожаемый фюрер. Если все же говорить о школе, то он учился в Берлине в гимназии имени короля Вильгельма. По окончании какое-то время подвизался на бирже, а потом вернулся под крылышко папаши, в сталелитейную империю Сиксов.
Как и Фриц Тиссен, наследник другой богатой семейки, Сикс был махровым националистом, одним из тех, кто возглавил тайное сопротивление французской оккупации Рура в 1923 году. За это он и Тиссен были арестованы и очутились в тюрьме. Но на этом сходство между ними кончается, поскольку, в отличие от Тиссена, Сикс Гитлера всерьез не принимал. Он был националистом-консерватором и никогда не примыкал к национал-социалистам, поддержка, которую он, возможно, и оказал однажды партии, была чисто номинальной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Ринакер. Вольф Ринакер. Гестапо. Вы ведь когда-то служили полицейским, если я не ошибаюсь? В Алексе?
– Служил.
– А теперь вы в роли ищейки, верно? И какие же дела вас сюда привели?
– Я разыскиваю фон Грайса:
Я оглядел комнату, она была в страшном беспорядке, но при этом казалось, что из вещей ничего не пропало. На буфете – пустые ящики валялись на полу – стояла безукоризненно чистая серебряная подставка для блюд, а вдоль стен аккуратными стопками лежали картины, написанные маслом. Здесь, несомненно, побывали не обыкновенные грабители, а те, кто искал то, что им нужно.
– Вот как... А вы знаете, чья это квартира?
– Я полагал, что господина фон Грайса.
Ринакер покачал своей огромной, размером с ведро, головой.
– Он бывал здесь только изредка. А сама квартира принадлежит Герману Герингу. Но об этом почти никто не знает. Почти никто.
Он закурил сам и бросил пачку сигарет мне. Я тоже закурил, испытывая к великану чувство благодарности. Правда, тут я заметил, что руки у меня трясутся.
– Итак, во-первых, – продолжал Ринакер, – как вы узнали этот адрес? Во-вторых, зачем это вам вдруг понадобился фон Грайс? Может быть, вы ищете то, что искали люди, которые побывали здесь первыми? Наконец, еще один вопрос: где же, интересно, находится сам фон Грайс? То ли он прячется неизвестно где, то ли его похитили. А может статься, его уже нет в живых. По крайней мере, я этого не знаю. Обыск в этой квартире мы произвели неделю назад. Сегодня я решил заглянуть сюда, чтобы еще раз убедиться в том, что я в прошлый раз ничего не пропустил, и тут появляетесь вы. – Он глубоко затянулся. В его ручище – большой кусок окорока – сигарета выглядела как щепочка. – Я только сегодня и занялся этим делом вплотную. И теперь, пожалуй, готов выслушать вас.
Я сел и подтянул галстук.
– Мне еще надо во всем этом разобраться. – Я попытался поправить совершенно промокший воротник. – Мой друг из Алекса сказал, что полиция об этой квартире ничего не знает, и вот я прихожу сюда и застаю вас. Это наводит меня на мысль, что вам или тому, на кого вы работаете, хотелось бы, чтобы именно так все и думали. Вам необходимо найти фон Грайса или по крайней мере заполучить в свои руки то, из-за чего весь сыр-бор разгорелся, раньше, чем это сделает полиция. И это не серебро и не картины, поскольку все эти ценности остались на месте.
– Продолжайте.
– Если это квартира Геринга, значит, вы – человек Геринга. Геринг, конечно, не собирается доставлять удовольствие Гиммлеру, которому в свое время он вынужден был передать руководство полицией и Гестапо. Так что Герингу меньше всего хочется, чтобы люди Гиммлера сунули нос в это дело.
– А вы ничего не перепутали? Не забыли, что я из Гестапо?
– Конечно, Ринакер, ко мне можно подойти сзади и ударить по голове, но из этого не следует, что голова у меня глупая. Мы ведь оба знаем, что друзья в Гестапо у Геринга остались. Да это и неудивительно, он стоял у истоков организации.
– А знаете, вы, наверное, неплохой детектив.
– Мой клиент, так же как и ваш, не горит особым желанием привлечь полицию к участию в этом деле. А это означает, что я могу быть с вами откровенным. Моего клиента интересует картина – это масло, – которая у него пропала. Но поскольку приобрел он ее не совсем легально, то, как вы понимаете, в такой ситуации лучше будет обойтись без полиции.
Ринакер молчал, и потому я продолжил:
– Несколько недель назад эту картину украли у него из дома. И тогда он обратился ко мне. Я встречался с разными дилерами и выяснил, что Герман Геринг – большой знаток искусства, что в Каринхалле у него коллекция старых мастеров и не все эти работы попали в коллекцию законным путем. Я слышал, что у него есть доверенное лицо, господин фон Грайс, который по его поручению приобретает произведения искусства. Поэтому я решил прийти сюда и попытаться с ним на эту тему поговорить. Кто знает, может быть, картина, которую я ищу, недавно висела на этой стене.
– Все может быть, – ответил Ринакер. – Пока будем считать, что я вам верю. А чья картина и что на ней изображено?
– Это картина Рубенса. – Моя находчивость удивляла меня самого. – Две обнаженные женщины на берегу реки. Называется «Купальщицы» или что-то в этом роде. У меня в офисе ее фотография.
– А кто ваш клиент?
– Боюсь, что этого я вам сообщить не могу.
Ринакер медленно сжал пальцы в кулак.
– Надеюсь, что это сможет вас переубедить.
Я пожал плечами.
– И все равно я вам не назову его имя. Не из благородства и не потому, что мне дорога репутация моего клиента – все это чепуха. Дело в том, что мне обещан очень серьезный гонорар. У меня появился шанс стать по-настоящему богатым, и если эта история обойдется мне в несколько синяков и сломанных ребер, я уж как-нибудь перетерплю.
– Хорошо, – сказал Ринакер, – можете просмотреть картины, но если вы обнаружите здесь то, что ищете, я должен буду говорить со своим начальством.
Я встал, нетвердой походкой подошел к стене и стал просматривать картины. Хотя знатоком живописи я себя не числю, но все-таки способен отличить настоящее от ремесленной поделки. Надо сказать, что большинство картин в квартире Геринга имело прямое отношение к подлинному искусству. К моему, великому облегчению, среди них не нашлось картины с обнаженными женщинами, и я был избавлен от необходимости рассуждать на тему «Рубенс это или не Рубенс?».
– Ее здесь нет, – наконец заявил я. – Но тем не менее хочу поблагодарить вас за то, что вы позволили мне осмотреть эти картины.
Ринакер кивнул.
В коридоре я нашел свою шляпу и водрузил ее на голову, которая раскалывалась от боли.
На прощание Ринакер предложил:
– Если понадобится, вы можете меня найти в отделении на Шарлоттенштрассе. На углу Францозишештрассе.
– Знаю это отделение. Как раз над рестораном Лутера и Вегнера. Я не ошибаюсь? – Ринакер кивнул. – Ну, и конечно, если я что-нибудь узнаю, тут же вам сообщу.
– Непременно, – прорычал он и выпустил меня на лестницу.
* * *
Вернувшись на Александрплац, я обнаружил в своей приемной посетительницу.
Она была довольно высокого роста и хорошо сложена. Костюм из черной ткани четко обрисовывал ее впечатляющие формы, выпуклости и впадины, по очертаниям напоминавшие испанскую гитару. Короткая узкая юбка плотно обтягивала изящные ягодицы, а жакет с завышенной линией талии подчеркивал большую грудь. На ее блестящих черных волосах красовалась черная шляпка с загнутыми полями, а в руках она держала сумочку из черной ткани с белой ручкой и пряжкой, а также книгу, которую отложила, увидев, что я вхожу в приемную. Голубые глаза и выразительно подкрашенные губы действовали синхронно и с обезоруживающим дружелюбием.
– Господин Гюнтер, как я догадываюсь. – Я молча кивнул. – Меня зовут Инга Лоренц. Я подруга Эдуарда Мюллера. Из «Берлинер моргенпост».
Мы обменялись рукопожатиями, и я пригласил ее в свой кабинет.
– Заходите и устраивайтесь поудобнее.
Она огляделась и принюхалась. В комнате все еще стоял запах, каким, наверное, пропитан только фартук бармена.
– Прошу прощения, у меня тут случилась одна неприятность.
Я распахнул окно, а когда обернулся, увидел, что она стоит рядом.
– Впечатляющее зрелище.
– Да, вид отсюда неплохой.
– Берлин, Александрплац. Вы читали роман Дёблина?
– У меня почти нет времени для чтения. Да к тому же сейчас и не выходит почти ничего стоящего.
– Это запрещенная книга, – заметила она. – Но, поскольку сейчас она снова появилась в магазинах, советую вам ее прочитать.
– Я вас не понимаю, – сказал я.
– А вы не обратили внимания? В магазинах продаются книги, которые совсем недавно запрещали. По случаю Олимпийских игр. Чтобы туристы считали, что никаких репрессий, о которых у них там пишут, здесь нет. Конечно, все это исчезнет сразу же, как только Олимпиада закончится, но прочитать их следует хотя бы потому, что они запрещены.
– Спасибо за совет, буду это иметь в виду.
– У вас есть сигареты?
Щелчком я открыл серебряную коробку, стоявшую на столе, и, придерживая за крышку, протянул ей.
Она взяла сигарету и прикурила от моей спички.
– Однажды в кафе на Курфюрстендам я по рассеянности закурила сигарету, и тут же подошел один человек из тех, что любят совать нос не в свои дела, и напомнил мне о долге немецкой женщины, обязанностях жены и матери. Старый козел, подумала я. Мне тридцать девять, я уже не в том возрасте, чтобы множить ряды вашей партии таким образом. Я отношусь к типу женщин, который они именуют «генетическим браком».
Она присела на кресло и положила ногу на ногу.
Все мне в ней нравилось, за исключением кафе, в которых она бывала.
– Получается, что женщина, которая пользуется косметикой, не может нигде появиться, не рискуя тем, что ее обзовут шлюхой.
– Знаете, вы что-то не похожи на женщину, которую очень уж трогает то, что кто-то где-то о ней скажет. Что касается меня самого, то я предпочитаю, чтобы женщина была похожа на женщину, а не на гессенскую доярку.
– Благодарю вас, господин Гюнтер. Это так мило с вашей стороны.
– Мюллер говорил мне, что как репортер вы занимались профсоюзным движением.
– Да-да. Я осталась без работы во время национал-социалистической кампании за освобождение производства от женщин. Оригинальный способ решения проблемы безработицы, не правда ли? Всего лишь во всеуслышание объявить, что рабочее место женщины – ее дом, ее семья. А если у нее нет мужа, то лучше всего обзавестись таковым. И все дела. Простота пугающая.
– И на какие деньги вы теперь существуете?
– Немного писала – в журналах, в газетах. Но это раньше, а сейчас, если быть откровенной, сижу на мели. Именно поэтому я к вам и пришла. Мюллер сказал мне, что вас интересуют сведения о Германе Сиксе. У меня есть кое-какая информация, я могу продать ее. Вы расследуете какие-то дела, связанные с Сиксом? Я правильно поняла?
– Простите, но все обстоит иначе – он мой клиент.
– О, простите.
Было заметно, что она обескуражена.
– Понимаете, мне совсем не интересно, в какую он ходил школу. Мне хотелось бы узнать о нем побольше по одной причине – в его поведении есть какая-то странность. Что-то раздражающее. Я, знаете ли, не люблю, когда мне указывают, что надо делать.
– Особенность характера, не очень-то поощряемая в наши дни.
– Наверное, вы правы. – Я дружески улыбнулся ей. – Давайте договоримся так. За свою информацию вы получите пятьдесят марок. Хорошо?
– Не совсем. Вас очень огорчит, если я назову другую сумму – в сто марок?
– А как вы смотрите на то, если я предложу вам семьдесят пять и приглашение пообедать вместе?
– Договорились. – Она протянула мне руку.
– Вы принесли мне папку с документами или что-нибудь другое, фрейлейн Лоренц?
– Зовите меня, пожалуйста, Инга. А все, что я знаю о Сиксе, у меня здесь. – Она постучала пальцем по голове. – До мельчайших подробностей.
И рассказала следующее:
– Герман Сикс, сын одного из самых богатых людей Германии, родился в апреле 1881 года, за девять лет до того, как появился на свет наш обожаемый фюрер. Если все же говорить о школе, то он учился в Берлине в гимназии имени короля Вильгельма. По окончании какое-то время подвизался на бирже, а потом вернулся под крылышко папаши, в сталелитейную империю Сиксов.
Как и Фриц Тиссен, наследник другой богатой семейки, Сикс был махровым националистом, одним из тех, кто возглавил тайное сопротивление французской оккупации Рура в 1923 году. За это он и Тиссен были арестованы и очутились в тюрьме. Но на этом сходство между ними кончается, поскольку, в отличие от Тиссена, Сикс Гитлера всерьез не принимал. Он был националистом-консерватором и никогда не примыкал к национал-социалистам, поддержка, которую он, возможно, и оказал однажды партии, была чисто номинальной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45