Он вошел в комнату, а за его спиной возникли еще двое с пушками.
– Эй, вы, – сказал человек с автоматическим пистолетом, – поднимайтесь на ноги, вы, двое. – Ева помогла Хауптхэндлеру встать. – Лицом к стене. И вы тоже, Гюнтер.
Обои были дешевые. Чересчур темные и мрачноватые, на мой вкус. Несколько минут я изучал их, ожидая, когда они приступят к обыску.
– Если вам знакомо мое имя, значит, вы должны знать, что я частный детектив. Эти двое разыскиваются по обвинению в убийстве.
Я не столько увидел резиновую дубинку, сколько услышал, как она просвистела у меня над головой. Перед тем как упасть на пол и потерять сознание, я успел подумать, что это стало утомительным – то и дело оказываться в нокауте.
Глава 16
Странная вещь – куранты отбивали время и одновременно кто-то бил в большой турецкий барабан. Мучительно знакомый мотив. «И только Анну из Тарау я одну люблю»? Нет, это никакая не мелодия. Это звонок пятьдесят первого трамвая, идущего в депо на Шонхаузералле Мы ехали по Шиллерштрассе, Панкову, Брейтештрассе, и машину немилосердно трясло. Теперь я отчетливо слышал звон олимпийского колокола на большой часовой башне. Этот колокол звонил на открытии Олимпийских игр, и его же звон возвестит об их закрытии.
Раздался выстрел стартера Миллера, и под рев зрителей Джо Луис бросился на меня и вторично в этом раунде уложил на пол. В ночном небе ревел четырехмоторный моноплан «юнкере», летевший в Кройдон, и казалось, что от этого звука можно просто сойти с ума. Вдруг я услышал собственный голос:
– Выбросите меня у озера Плетцен.
Моя голова дрожала, как доберман, почуявший суку. Я попытался оторвать голову от пола машины, в которой меня везли, но тут выяснил, что мои руки наручниками скованы за спиной. В этот момент меня пронзила совершенно невыносимая боль, такая боль, что я думал только об одном – как бы случайно не шевельнуть головой...
...Я услышал, как сотни тысяч ног, обутых в сапоги, отбивая шаг, маршируют по Унтер-ден-Линден, и кто-то поднес микрофон поближе к колонне солдат, чтобы усилить этот убивавший душу звук. Создавалось такое впечатление, что по улице скачет гигантских размеров лошадь. Раздался вой сирены, объявлявшей воздушную тревогу. На окопы противника обрушился огневой вал – это началась артиллерийская подготовка. В ту минуту, когда мы выбрались из окопов и готовы были уже броситься в атаку, прямо над нашими головами разорвался снаряд, бросив нас на землю. Забравшись в воронку, забитую сгоревшими в огне лягушками, я ждал, когда стихнет этот шум. Казалось, что мою голову поместили внутрь огромного пианино, молоточки которого непрерывно били по струнам, отчего звон в ушах не прекращался.
Меня охватила противная слабость. Я почувствовал, как меня вытащили из машины и поволокли, а может, и понесли куда-то в сторону. Кто-то снял наручники с моих рук, а самого меня усадили на стул. Кто-то придерживал меня, чтобы я с него не свалился. Другой человек в форме, от которого сильно воняло карболкой, обшарил мои карманы. Он вывернул их наизнанку, и я вдруг почувствовал, что воротник пиджака прилип к шее. Дотронувшись до нее, я нащупал рану, из которой шла кровь. Какой-то человек осмотрел мою голову и заявил, что я способен отвечать на вопросы. С их точки зрения, мне не составило бы труда сыграть партию в гольф. Передо мной поставили чашку кофе и предложили сигарету.
– Вы знаете, где находитесь?
Я что-то пытался сделать со своей головой, чтобы она не тряслась, и пробормотал, что не знаю.
– Вы находитесь в отделении Крипо на Кенигсвег, в Грюневальде.
Я глотнул кофе.
– Меня зовут Хингсен, криминальинспектор Хингсен. – Это был человек, задававший вопросы. – А это – вахмистр Венц. – Он кивнул в сторону другого человека в форме, стоявшего рядом, от которого так несло карболкой. – Может быть, вы потрудитесь сообщить нам, что произошло.
– Если бы этот придурок не ударил меня так по голове, я бы скорее вспомнил, что произошло.
Инспектор взглянул на сержанта, который явно недоумевал.
– Мы вас не били, – сказал он.
– Что вы сказали?
– Я сказал, что мы вас не били.
Я осторожно притронулся к шее, а потом осмотрел пальцы, на которых запеклась кровь.
– Я что, по-вашему, сам расчесал себе голову до крови?
– Вот вы и должны рассказать нам, откуда у вас кровь, – произнес инспектор.
Я вздохнул и, кажется, услышал свой вздох.
– Что происходит? Я ничего не понимаю. Вы видели мое удостоверение личности?
– Видели, – ответил инспектор. – Послушайте, почему бы вам не начать с самого начала? Поверьте, мы ничего не знаем.
Больше всего мне хотелось хорошенько выругаться, но я не поддался искушению и начал терпеливо объяснять:
– Я распутываю одно дело. Хауптхэндлер и эта девица обвиняются в убийстве.
– Подождите. Кто такой Хауптхэндлер?
Я почувствовал, что происходит что-то не то, и попытался сосредоточиться.
– Да, я вспомнил. Они теперь носят другую фамилию – Тайхмюллер. Хауптхэндлер и Ева получили новые паспорта. Ешоннек сделал им паспорта.
Услышав это имя, инспектор покачался на каблуках.
– Ну вот, кое-что уже стало проясняться. Герт Ешоннек. Так звали того, который валялся на полу, правильно?
Он повернулся к сержанту, который вытаскивал за веревку мой «Вальтер-ППК» из бумажного пакета.
– Это ваше оружие, господин Гюнтер? – спросил сержант.
– Мое, – устало ответил я. – Все правильно, все так и было – это я убил его. Защищаясь, в порядке самообороны. Он потянулся за пистолетом. Он туда приехал, чтобы рассчитаться с Хауптхэндлером. Я так думаю. Или с Тайхмюллером, как тот теперь себя называет.
Я заметил, что инспектор и сержант обменялись многозначительными взглядами. Меня это начинало беспокоить.
– Расскажите нам подробнее об этом Тайхмюллере, – предложил сержант.
– Хауптхэндлере, – поправил я его. – Вы забрали его, правда? – Инспектор беззвучно пошевелил губами. – А эта девица, Ева... Ей что, тоже удалось скрыться?
Он сложил руки на груди и посмотрел мне прямо в глаза.
– Послушайте, Гюнтер. Не вешайте нам лапшу на уши. В соседнем доме услышали выстрел и сообщили нам. Мы обнаружили вас, лежащего без сознания, один труп, два пистолета, из которых стреляли, и кучу валюты. Ни Тайхмюллера, ни Хауптхэндлера, ни Евы мы не видели.
– А бриллиантов вы тоже не видели?
Сержант дал понять, что бриллианты мне могли только померещиться.
Инспектор – толстый, неопрятный, с темным налетом на зубах от постоянного курения, потрепанный жизнью господин – сел напротив и предложил мне сигарету. Мы молча закурили. Когда он заговорил снова, то был почти дружелюбен.
– Вы ведь когда-то служили в полиции, верно?
Я подтвердил, поморщившись от боли.
– Имя знакомое. Вы были хорошим детективом, насколько я помню.
– Спасибо.
– Так что мне нет нужды объяснять вам, как выглядит вся эта ситуация с точки зрения закона.
– Невесело, наверное?
– Хуже некуда. – Инспектор перекатил сигарету из одного угла рта в другой и поморщился – дым попал ему в глаза. – Если хотите, я приглашу адвоката.
– Спасибо, не стоит. Но если вы готовы оказать услугу бывшему коллеге, я попрошу вас об одной вещи. У меня есть помощница, Инга Лоренц. Не могли бы вы позвонить ей и сообщить, что меня задержали.
Я дал ему три номера телефона, так как инспектор вызвал у меня доверие, и собрался даже рассказать о том, что Инга пропала в Ванзее. Но делать этого не стал. Ибо тогда бы они обыскали мою машину и нашли дневник, который мне дала Марлен Зам, а в результате ее могли бы обвинить в укрывательстве улик от следствия. Кто знает, может быть, Инга внезапно плохо себя почувствовала и, поймав такси, отправилась домой, зная, что я в любом случае приеду за своей машиной. Все может быть.
– У вас есть друзья в полиции? Скажем, в Алексе или где-нибудь еще?
– Есть у меня приятель, Бруно Штальэкер. Он, конечно, может подтвердить, что я люблю детей и бездомных собак, но не больше.
– Плохо дело.
Я на минуту задумался. Конечно, можно еще связаться с теми двумя головорезами из Гестапо, которые тогда учинили разгром в моем кабинете, и предъявить им факты, до которых я сейчас докопался. Готов биться об заклад, что эта информация доставит им массу неприятностей. И не исключено, что в результате мне будет предложено приятное путешествие прямиком в концлагерь. Однако, если я вообще не попытаюсь себя спасти, инспектор Хингсен отправит меня в тюрьму по обвинению в убийстве Герта Ешоннека.
Я не игрок по натуре, но это была единственная карта, на которую я мог поставить.
* * *
Криминалькомиссар Пост задумчиво посасывал свою трубку.
– Интересная версия, – промычал он.
Диц оставил в покое свои усы и презрительно фыркнул. Йост посмотрел на своего инспектора, а затем перевел взгляд на меня.
– Но, как вы, наверное, заметили, мой коллега считает ее несколько надуманной.
– Это мягко сказано, осел, – пробормотал Диц.
С тех пор как он до смерти напугал мою секретаршу и разбил последнюю бутылку хорошего вина, которая у меня была, он стал мне еще отвратительней.
Роста Йост был высокого, и в его наружности проглядывало что-то несомненно аскетическое. На лице его застыло выражение испуга, какое часто встречается у холостяков. Его костлявая шея торчала из воротника рубашки, как голова черепахи, по ошибке надевшей на себя чужой панцирь. Он чуть приоткрыл рот, пытаясь изобразить улыбку, прежде чем со всей решительностью указать своему подчиненному его место.
– По части теории ты у нас довольно слаб. Ты ведь человек действия. Правда, Диц?
Диц метнул на него сердитый взгляд, и комиссар попробовал улыбнуться чуть шире. Йост снял очки и принялся протирать их с таким видом, будто хотел показать всем, кто находится сейчас в комнате, что свои интеллектуальные способности он считает столь высокими, что сопоставлять такое дарование и натиск Дица – всего лишь проявление низменного физического начала – просто смешно. Снова водрузив очки на нос, он вытащил изо рта трубку и сладко зевнул, будучи совершенно уверенным в том, что в силу своего интеллектуального превосходства может вести себя как избалованный ребенок.
– Это, конечно, не означает, что людям, привыкшим действовать, а не рассуждать, нет места в Зипо. Но, учитывая то, что было сказано и сделано, решения должен принимать человек, способный прежде всего рассуждать. На каком основании вы считаете, что страховая компания «Германия» не посчитала нужным сообщить нам о существовании этого ожерелья?
Ход был довольно неожиданный, и настолько, что я сначала чуть не растерялся.
– К ним, наверное; никто и не обращался, – с тайной надеждой, что это так и было, заявил я. Последовало долгое молчание.
– Но ведь дом сгорел. – В голосе Дица я уловил беспокойство. – Страховая компания должна была бы уведомить нас о случившемся.
– Не обязательно. Совершенно необязательно, если никто не предъявляет иск. Ведь потому меня и пригласили. Это моя обязанность теперь – выяснить все обстоятельства на случаи, если иск все же будет предъявлен.
– Вы хотите сказать, они знали, что в этом сейфе хранится дорогое ожерелье, и тем не менее не собирались выплачивать страховку? Это значит, они утаили важнейшую улику. Так получается?
– Но вы же не спрашивали об этом, – повторил я. – Послушайте, господа, речь идет о частном предпринимательстве, а не о благотворительной организации «Зимняя помощь». Вы думаете, они жаждут избавиться от своих денег и будут настаивать на том, чтобы кто-нибудь предъявил иск, а затем сами вручат подателю иска несколько сотен тысяч рейхсмарок? Да и кому они должны выплатить страховку?
– Ближайшим родственникам, разумеется, – сказал Йост.
– Не зная, кто из них имеет на нее право? Вряд ли. Кроме того, в сейфе находились и другие ценные вещи, никакого отношения к семье Сиксов не имевшие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Эй, вы, – сказал человек с автоматическим пистолетом, – поднимайтесь на ноги, вы, двое. – Ева помогла Хауптхэндлеру встать. – Лицом к стене. И вы тоже, Гюнтер.
Обои были дешевые. Чересчур темные и мрачноватые, на мой вкус. Несколько минут я изучал их, ожидая, когда они приступят к обыску.
– Если вам знакомо мое имя, значит, вы должны знать, что я частный детектив. Эти двое разыскиваются по обвинению в убийстве.
Я не столько увидел резиновую дубинку, сколько услышал, как она просвистела у меня над головой. Перед тем как упасть на пол и потерять сознание, я успел подумать, что это стало утомительным – то и дело оказываться в нокауте.
Глава 16
Странная вещь – куранты отбивали время и одновременно кто-то бил в большой турецкий барабан. Мучительно знакомый мотив. «И только Анну из Тарау я одну люблю»? Нет, это никакая не мелодия. Это звонок пятьдесят первого трамвая, идущего в депо на Шонхаузералле Мы ехали по Шиллерштрассе, Панкову, Брейтештрассе, и машину немилосердно трясло. Теперь я отчетливо слышал звон олимпийского колокола на большой часовой башне. Этот колокол звонил на открытии Олимпийских игр, и его же звон возвестит об их закрытии.
Раздался выстрел стартера Миллера, и под рев зрителей Джо Луис бросился на меня и вторично в этом раунде уложил на пол. В ночном небе ревел четырехмоторный моноплан «юнкере», летевший в Кройдон, и казалось, что от этого звука можно просто сойти с ума. Вдруг я услышал собственный голос:
– Выбросите меня у озера Плетцен.
Моя голова дрожала, как доберман, почуявший суку. Я попытался оторвать голову от пола машины, в которой меня везли, но тут выяснил, что мои руки наручниками скованы за спиной. В этот момент меня пронзила совершенно невыносимая боль, такая боль, что я думал только об одном – как бы случайно не шевельнуть головой...
...Я услышал, как сотни тысяч ног, обутых в сапоги, отбивая шаг, маршируют по Унтер-ден-Линден, и кто-то поднес микрофон поближе к колонне солдат, чтобы усилить этот убивавший душу звук. Создавалось такое впечатление, что по улице скачет гигантских размеров лошадь. Раздался вой сирены, объявлявшей воздушную тревогу. На окопы противника обрушился огневой вал – это началась артиллерийская подготовка. В ту минуту, когда мы выбрались из окопов и готовы были уже броситься в атаку, прямо над нашими головами разорвался снаряд, бросив нас на землю. Забравшись в воронку, забитую сгоревшими в огне лягушками, я ждал, когда стихнет этот шум. Казалось, что мою голову поместили внутрь огромного пианино, молоточки которого непрерывно били по струнам, отчего звон в ушах не прекращался.
Меня охватила противная слабость. Я почувствовал, как меня вытащили из машины и поволокли, а может, и понесли куда-то в сторону. Кто-то снял наручники с моих рук, а самого меня усадили на стул. Кто-то придерживал меня, чтобы я с него не свалился. Другой человек в форме, от которого сильно воняло карболкой, обшарил мои карманы. Он вывернул их наизнанку, и я вдруг почувствовал, что воротник пиджака прилип к шее. Дотронувшись до нее, я нащупал рану, из которой шла кровь. Какой-то человек осмотрел мою голову и заявил, что я способен отвечать на вопросы. С их точки зрения, мне не составило бы труда сыграть партию в гольф. Передо мной поставили чашку кофе и предложили сигарету.
– Вы знаете, где находитесь?
Я что-то пытался сделать со своей головой, чтобы она не тряслась, и пробормотал, что не знаю.
– Вы находитесь в отделении Крипо на Кенигсвег, в Грюневальде.
Я глотнул кофе.
– Меня зовут Хингсен, криминальинспектор Хингсен. – Это был человек, задававший вопросы. – А это – вахмистр Венц. – Он кивнул в сторону другого человека в форме, стоявшего рядом, от которого так несло карболкой. – Может быть, вы потрудитесь сообщить нам, что произошло.
– Если бы этот придурок не ударил меня так по голове, я бы скорее вспомнил, что произошло.
Инспектор взглянул на сержанта, который явно недоумевал.
– Мы вас не били, – сказал он.
– Что вы сказали?
– Я сказал, что мы вас не били.
Я осторожно притронулся к шее, а потом осмотрел пальцы, на которых запеклась кровь.
– Я что, по-вашему, сам расчесал себе голову до крови?
– Вот вы и должны рассказать нам, откуда у вас кровь, – произнес инспектор.
Я вздохнул и, кажется, услышал свой вздох.
– Что происходит? Я ничего не понимаю. Вы видели мое удостоверение личности?
– Видели, – ответил инспектор. – Послушайте, почему бы вам не начать с самого начала? Поверьте, мы ничего не знаем.
Больше всего мне хотелось хорошенько выругаться, но я не поддался искушению и начал терпеливо объяснять:
– Я распутываю одно дело. Хауптхэндлер и эта девица обвиняются в убийстве.
– Подождите. Кто такой Хауптхэндлер?
Я почувствовал, что происходит что-то не то, и попытался сосредоточиться.
– Да, я вспомнил. Они теперь носят другую фамилию – Тайхмюллер. Хауптхэндлер и Ева получили новые паспорта. Ешоннек сделал им паспорта.
Услышав это имя, инспектор покачался на каблуках.
– Ну вот, кое-что уже стало проясняться. Герт Ешоннек. Так звали того, который валялся на полу, правильно?
Он повернулся к сержанту, который вытаскивал за веревку мой «Вальтер-ППК» из бумажного пакета.
– Это ваше оружие, господин Гюнтер? – спросил сержант.
– Мое, – устало ответил я. – Все правильно, все так и было – это я убил его. Защищаясь, в порядке самообороны. Он потянулся за пистолетом. Он туда приехал, чтобы рассчитаться с Хауптхэндлером. Я так думаю. Или с Тайхмюллером, как тот теперь себя называет.
Я заметил, что инспектор и сержант обменялись многозначительными взглядами. Меня это начинало беспокоить.
– Расскажите нам подробнее об этом Тайхмюллере, – предложил сержант.
– Хауптхэндлере, – поправил я его. – Вы забрали его, правда? – Инспектор беззвучно пошевелил губами. – А эта девица, Ева... Ей что, тоже удалось скрыться?
Он сложил руки на груди и посмотрел мне прямо в глаза.
– Послушайте, Гюнтер. Не вешайте нам лапшу на уши. В соседнем доме услышали выстрел и сообщили нам. Мы обнаружили вас, лежащего без сознания, один труп, два пистолета, из которых стреляли, и кучу валюты. Ни Тайхмюллера, ни Хауптхэндлера, ни Евы мы не видели.
– А бриллиантов вы тоже не видели?
Сержант дал понять, что бриллианты мне могли только померещиться.
Инспектор – толстый, неопрятный, с темным налетом на зубах от постоянного курения, потрепанный жизнью господин – сел напротив и предложил мне сигарету. Мы молча закурили. Когда он заговорил снова, то был почти дружелюбен.
– Вы ведь когда-то служили в полиции, верно?
Я подтвердил, поморщившись от боли.
– Имя знакомое. Вы были хорошим детективом, насколько я помню.
– Спасибо.
– Так что мне нет нужды объяснять вам, как выглядит вся эта ситуация с точки зрения закона.
– Невесело, наверное?
– Хуже некуда. – Инспектор перекатил сигарету из одного угла рта в другой и поморщился – дым попал ему в глаза. – Если хотите, я приглашу адвоката.
– Спасибо, не стоит. Но если вы готовы оказать услугу бывшему коллеге, я попрошу вас об одной вещи. У меня есть помощница, Инга Лоренц. Не могли бы вы позвонить ей и сообщить, что меня задержали.
Я дал ему три номера телефона, так как инспектор вызвал у меня доверие, и собрался даже рассказать о том, что Инга пропала в Ванзее. Но делать этого не стал. Ибо тогда бы они обыскали мою машину и нашли дневник, который мне дала Марлен Зам, а в результате ее могли бы обвинить в укрывательстве улик от следствия. Кто знает, может быть, Инга внезапно плохо себя почувствовала и, поймав такси, отправилась домой, зная, что я в любом случае приеду за своей машиной. Все может быть.
– У вас есть друзья в полиции? Скажем, в Алексе или где-нибудь еще?
– Есть у меня приятель, Бруно Штальэкер. Он, конечно, может подтвердить, что я люблю детей и бездомных собак, но не больше.
– Плохо дело.
Я на минуту задумался. Конечно, можно еще связаться с теми двумя головорезами из Гестапо, которые тогда учинили разгром в моем кабинете, и предъявить им факты, до которых я сейчас докопался. Готов биться об заклад, что эта информация доставит им массу неприятностей. И не исключено, что в результате мне будет предложено приятное путешествие прямиком в концлагерь. Однако, если я вообще не попытаюсь себя спасти, инспектор Хингсен отправит меня в тюрьму по обвинению в убийстве Герта Ешоннека.
Я не игрок по натуре, но это была единственная карта, на которую я мог поставить.
* * *
Криминалькомиссар Пост задумчиво посасывал свою трубку.
– Интересная версия, – промычал он.
Диц оставил в покое свои усы и презрительно фыркнул. Йост посмотрел на своего инспектора, а затем перевел взгляд на меня.
– Но, как вы, наверное, заметили, мой коллега считает ее несколько надуманной.
– Это мягко сказано, осел, – пробормотал Диц.
С тех пор как он до смерти напугал мою секретаршу и разбил последнюю бутылку хорошего вина, которая у меня была, он стал мне еще отвратительней.
Роста Йост был высокого, и в его наружности проглядывало что-то несомненно аскетическое. На лице его застыло выражение испуга, какое часто встречается у холостяков. Его костлявая шея торчала из воротника рубашки, как голова черепахи, по ошибке надевшей на себя чужой панцирь. Он чуть приоткрыл рот, пытаясь изобразить улыбку, прежде чем со всей решительностью указать своему подчиненному его место.
– По части теории ты у нас довольно слаб. Ты ведь человек действия. Правда, Диц?
Диц метнул на него сердитый взгляд, и комиссар попробовал улыбнуться чуть шире. Йост снял очки и принялся протирать их с таким видом, будто хотел показать всем, кто находится сейчас в комнате, что свои интеллектуальные способности он считает столь высокими, что сопоставлять такое дарование и натиск Дица – всего лишь проявление низменного физического начала – просто смешно. Снова водрузив очки на нос, он вытащил изо рта трубку и сладко зевнул, будучи совершенно уверенным в том, что в силу своего интеллектуального превосходства может вести себя как избалованный ребенок.
– Это, конечно, не означает, что людям, привыкшим действовать, а не рассуждать, нет места в Зипо. Но, учитывая то, что было сказано и сделано, решения должен принимать человек, способный прежде всего рассуждать. На каком основании вы считаете, что страховая компания «Германия» не посчитала нужным сообщить нам о существовании этого ожерелья?
Ход был довольно неожиданный, и настолько, что я сначала чуть не растерялся.
– К ним, наверное; никто и не обращался, – с тайной надеждой, что это так и было, заявил я. Последовало долгое молчание.
– Но ведь дом сгорел. – В голосе Дица я уловил беспокойство. – Страховая компания должна была бы уведомить нас о случившемся.
– Не обязательно. Совершенно необязательно, если никто не предъявляет иск. Ведь потому меня и пригласили. Это моя обязанность теперь – выяснить все обстоятельства на случаи, если иск все же будет предъявлен.
– Вы хотите сказать, они знали, что в этом сейфе хранится дорогое ожерелье, и тем не менее не собирались выплачивать страховку? Это значит, они утаили важнейшую улику. Так получается?
– Но вы же не спрашивали об этом, – повторил я. – Послушайте, господа, речь идет о частном предпринимательстве, а не о благотворительной организации «Зимняя помощь». Вы думаете, они жаждут избавиться от своих денег и будут настаивать на том, чтобы кто-нибудь предъявил иск, а затем сами вручат подателю иска несколько сотен тысяч рейхсмарок? Да и кому они должны выплатить страховку?
– Ближайшим родственникам, разумеется, – сказал Йост.
– Не зная, кто из них имеет на нее право? Вряд ли. Кроме того, в сейфе находились и другие ценные вещи, никакого отношения к семье Сиксов не имевшие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45