Я не стал раньше времени выкладывать на стол информацию, полученную от Ноймана о неком безымянном аристократе, которого прикончили члены бандитского картеля «Германская мощь». Тем более что она нуждалась в проверке. Но если эти сведения были достоверными, то уж никак не стоило сразу открывать козырную карту.
– Вполне вероятно, – с трудом выдавил из себя Геринг. – Из-за этой своей слабости он часто подвергался опасности и один раз даже угодил в полицию. Однако мне удалось замять это дело. По правде говоря, Герхард был не из тех, кто слышит колокол судьбы. Он даже вступил в известные отношения с одним крупным государственным чиновником. Эту связь нужно было пресечь любыми способами. Однако, по своей глупости, я позволил им встречаться в надежде, что в такой ситуации Герхард будет вести себя более осторожно.
К этому заявлению я отнесся с определенной долей скепсиса. Скорее всего, Геринг не стал препятствовать этой связи по другой причине: он хотел скомпрометировать Функа – пусть незначительного, но тем не менее соперника в политике, – чтобы заставить его плясать под свою дудку. И возможно, он этого и добился.
– А другие любовники у фон Грайса были?
Геринг пожал плечами и посмотрел на Ринакера, который почему-то сразу съежился.
– Никого конкретно, – Геринг говорил размеренно, – мы назвать не можем. Однако утверждать это наверняка трудно. Большинство голубых полиция нравов загнала в подполье. Старые клубы для гомиков, вроде «Эльдорадо», почти все закрылись. И тем не менее от случая к случаю господину фон Грайсу удавалось находить для себя партнеров, такое бывало.
– Вы знаете, можно допустить, – мне удалось прервать собеседника, – что во время какого-то ночного визита в поисках сексуальных утех этот господин очутился в лапах парней из местного отделения Крипо, там его избили, а затем он попал в концлагерь. Иногда проходят недели, прежде чем узнают о таких случаях.
Я, конечно, чувствовал комизм ситуации, в которой оказался: о том, как и куда мог попасть слуга, мне приходилось объяснять его господину, человеку, который организовывал такие исчезновения. Интересно, сознавал ли он щекотливость возникшей ситуации.
– Откровенно говоря, господин Премьер-министр, одна-две недели в случае, когда кто-то вдруг пропадает, не такой уж большой срок для нашего города.
– Мы тоже думали о таком варианте и кое-что в связи с этим предпринимаем, – сказал Геринг. – Но вы правильно сделали, что заговорили о нем. Из того, что Ринакер узнал о вас, можно сделать вывод, что ваша специализация – это как раз поиск бесследно исчезающих людей. Я хочу снабдить вас деньгами и всем, что может понадобиться в дальнейшем. У вас есть какие-нибудь просьбы?
Я на минуту задумался.
– Я хотел бы просить вас о распоряжении установить подслушивающее устройство на одном телефоне.
Я знал, что Управление научных исследований, ведающее установкой подслушивающих устройств, подчинялось непосредственно Герингу. Оно располагалось в старом здании министерства авиации, и поговаривали, что даже Гиммлеру приходилось просить разрешение Геринга на установку такого устройства. Я сильно подозревал, что благодаря именно этому козырю Геринг и пополнял тот «интеллектуальный резервуар», который Дильс оставил в наследство своему прежнему шефу.
– А вы хорошо информированы. Ну что ж... – И повернулся к своему помощнику: – Проследите, чтобы все сделали; И не откладывая. И чтобы господин Гюнтер ежедневно получал интересующие его записи телефонных разговоров.
– Слушаюсь, господин Премьер-министр.
Я написал два номера на листке бумаги и передал ему. После этого Геринг встал.
– Уверяю вас, это будет главное дело вашей жизни. – Он легонько обнял меня за плечи и проводил до дверей. Ринакер шел на некотором расстоянии от нас. – И если вам повезет, вы поймете, что такое щедрость.
А если я не найду фон Грайса?.. Впрочем, я старался не думать о том, что будет, если мне не повезет.
Глава 12
До своей квартиры я добрался, когда уже начинало светать. Пока город не проснулся, полицейские из специального подразделения «красильщиков» спешили замазать лозунги КПГ, намалеванные коммунистами ночью на стенах домов, – «Красный фронт победит!» и «Да здравствуют Тельман и Торглер!».
Поспать мне удалось не больше двух часов – из объятий Морфея меня вырвали свистки и вой сирен. Это была учебная воздушная тревога.
Я засунул голову под подушку, попытался не обращать внимания на громкий стук в дверь: это старший по кварталу изо всех сил барабанил кулаками. Но я хорошо знал, что, если не спуститься в убежище, потом предстоит объясняться по поводу своего отсутствия и, если эти объяснения покажутся неубедительными, придется платить штраф.
Когда через полчаса свистки прекратились и сирена возвестила отбой, не было уже никакого смысла возвращаться в постель. Я купил литр молока у торговца из фирмы «Болле» и приготовил огромный омлет.
* * *
Инга появилась в моем кабинете, как только пробило девять. Без всяких церемоний она уселась на край стола. Мне надо было кое-что записать в связи с делом Пфарров.
– Ну как, встречались вы с вашим другом? – поинтересовался я, складывая бумаги.
– Мы ходили в театр.
– Да? И что же вы смотрели? – Неожиданно для себя я обнаружил, что мне хочется знать о том, где она была и что делала. Все, до мельчайших подробностей, даже если они не имеют никакого отношения к делу, которое я расследую.
– "Base Wallah". Постановка была так себе, но, кажется, Отто понравилось. Он настоял на том, что сам купит билеты, и мне не пришлось тратиться.
– А что вы делали потом?
– Мы отправились к Барцу, в пивной ресторан. Терпеть его не могу. Настоящее нацистское гнездо. Когда по радио заиграли «Хорста Вессела» и «Германия превыше всего», все повскакивали с мест и салютовали. Мне тоже пришлось поднять руку, хотя я ненавижу это идиотское нацистское приветствие. Отто изрядно выпил и разговорился. Я тоже позволила себе лишнее и довольно мерзко себя сейчас чувствую. – Она закурила. – Вот что я узнала. Отто и Пфарр были немного знакомы. Он сказал, что в Немецком трудовом фронте Пфарра ненавидели лютой ненавистью, и нетрудно понять почему. Пфарр у них занимался проблемами коррупции и мошенничества. В результате его расследований два казначея из Союза транспортных рабочих один за другим были освобождены от должностей и отправлены в концлагерь, председатель цехового комитета крупной типографии Ульштейна на Кохштрассе был признан виновным в том, что укрывал большие деньги, и казнен. Рольф Тогоцес, кассир Союза металлургов, тоже попал в Дахау. И таких случаев много. Может быть, ни у кого не было столько врагов, как у Пауля Пфарра. И когда в его отделе стало известно о том, что он погиб, люди откровенно радовались.
– А вы не узнали, какое дело расследовал Пфарр в самое последнее – перед убийством – время?
– Нет, не узнала. Видимо, он своих карт никому не раскрывал. У него, конечно, были свои осведомители, и с их помощью он собирал материалы, которые позволяли выдвинуть официальное обвинение против того или иного лица.
– А помощники у него были?
– Только стенографистка, девушка по имени Марлен Зам. Мой друг Отто, если его можно так называть, положил на нее глаз и раз-другой сводил ее в ресторан. Но из этого ничего не получилось. Впрочем, у него со всеми женщинами одна и та же история. Но адрес ее он запомнил. – Инга открыла сумочку. – Ноллендорфштрассе, 23. Может быть, она что-нибудь знает насчет того, чем именно занимался Пфарр перед смертью.
– Видно, ваш дружок Отто – большой ловелас.
Инга засмеялась. Именно так Отто называл Пфарра. Он был уверен, что Пфарр изменял своей жене и что у него была любовница.
Несколько раз он видел его с какой-то женщиной в одном из ночных клубов, и, по его словам, Пфарр был обескуражен тем, что его застукали. Отто она показалась красивой, но несколько вульгарной. Кажется, ее звали Вера или Ева, или что-то в этом роде.
– Он рассказал об этом полиции?
– Нет. Он говорит, что его никто и не спрашивал. Он, по возможности, предпочитает не иметь дел с Гестапо.
– Вы хотите сказать, что его даже не допрашивали?
– Очевидно, нет.
– Интересно, что за игру они затеяли? – Я помолчал. – Так или иначе, спасибо за то, что вы сделали. Надеюсь, вам было не слишком противно?
Она покачала головой в знак отрицания.
– А как ваши дела? У вас усталый вид.
– Мне пришлось работать допоздна, и я не выспался. К тому же утром была учебная воздушная тревога, черт бы их всех побрал!
Чтобы немного взбодриться, я помассировал виски. Естественно, что о своем визите к Герингу я ничего не стал говорить, не хотел втягивать ее в это дело. Так будет безопаснее для нее.
В то утро Инга была одета в темно-зеленое хлопчатобумажное платье с гофрированным воротником и изящными манжетами с накрахмаленными кружевами. Я вдруг представил себе, как снимаю с нее это платье и мои руки скользят по прелестным изгибам ее ягодиц все дальше и дальше.
– Эта девушка, очевидно, любовница Пфарра. Надо бы ее отыскать.
Я не согласился.
– Если об этом узнают полицейские, мы окажемся в глупом положении. Они, несомненно, с ней уже беседовали, а ковырять в носу, в котором побывал уже чей-то палец, мне бы не хотелось.
Я снял телефонную трубку и попросил соединить меня с господином Сиксом.
Ответил Фаррэй, дворецкий.
– Это Бернхард Гюнтер. Скажите, можно попросить господина Сикса или господина Хауптхэндлёра?
– Прошу прощения, господин Гюнтер, но их нет дома. Утром они оба на собрании, а потом, по-моему, на открытии Олимпийских игр. Вы хотите им что-нибудь передать, господин Гюнтер?
– Да. Передайте им, что я напал на след.
– Это все, господин Гюнтер?
– Они поймут, что я имею в виду. И пожалуйста, сообщите это им обоим, Фаррэй, прошу вас.
– Хорошо, господин Гюнтер.
Я положил трубку.
– Ну что ж... – Я помолчал. – Двинемся в путь.
За десять пфеннигов мы доехали на метро до станции «Зоопарк», отремонтированной по случаю Олимпийских игр. Фасады домов, расположенных напротив станции, тоже были покрашены. Но небо, в котором с шумом плыл дирижабль «Гинденбург» с прикрепленным к днищу олимпийским флагом, определенно нахмурилось.
На улице Инга подтвердила мои опасения.
– Наверное, будет дождь. Так им и надо. А еще лучше, если бы дождь лил две недели подряд.
– Да, погода – это единственное, что им еще неподвластно. – Я тоже решил высказаться. Мы уже подходили к тому дому на Курфюрстенштрассе, который искали. – Пока господин Хауптхэндлер со своим хозяином отсутствуют, я хотел бы на минуту заглянуть к нему. Подождите меня в ресторане Ашингера. – Инга сначала запротестовала, но я объяснил: – Кража со взломом – преступление серьезное, и я не хотел бы, чтобы вы были рядом, если меня обнаружат. Понятно?
Она нахмурилась, но согласилась. Только проворчала мне вслед:
– Упрямец.
Дом под номером сто двадцать оказался пятиэтажным зданием, в котором, если судить по внешнему виду, были очень дорогие квартиры. В таких домах обычно тяжелые черные двери, мало сказать, отполированные – наверное, негр, если бы он оказался рядом, увидел бы в них свое зеркальное отражение.
Я постучал огромным латунным дверным молотком в форме хомута, и на мой стук явился тщедушный смотритель с замедленными, как во сне, движениями. Я поднес гестаповский значок прямо к его слезящимся глазкам, для большей убедительности рявкнув: «Гестапо!», грубо оттолкнул его субтильную фигурку в сторону, а затем прошел в вестибюль. Каждой клеткой он излучал страх.
– Номер квартиры господина Хауптхэндлера!
Когда до привратника дошло, что я пришел не для того, чтобы его арестовать, он немного расслабился.
– Третий этаж, квартира номер пять. Но сейчас его нет дома.
Я ткнул в него пальцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45