Почти во всех спальнях с полов были сорваны доски, а трубы, судя по виду, кто-то, вероятно, обметал метлой.
Добравшись до столовой, я увидел кровь на белых обоях – впечатление, что какой-то гигант размазывал кровь по стене, а пятно крови на ковре было величиной с тарелку, не меньше. Я наступил на что-то твердое и, наклонившись, поднял предмет, который сначала принял за пулю. Это была свинцовая гирька, вся в крови. Я машинально взвесил ее на руке, а затем опустил в карман пиджака.
Деревянная полочка кухонного лифта также была покрыта кровью. Я сунул голову в шахту, чтобы позвать Ингу, и меня тут же вырвало – такой гнилью пахло оттуда. Я отшатнулся. В шахте лифта что-то застряло, и это «что-то» никак не было зачерствевшим завтраком. Закрыв нос и рот носовым платком, я снова посмотрел вниз – было ясно, что лифт застрял между этажами. Запрокинув голову, я увидел, что кто-то сунул кусок дерева в блок, чтобы заклинить его.
Я залез на полку и уселся так, что вся верхняя половина моего тела оказалась в шахте. Дотянувшись до куска дерева, я выдернул его, и мимо меня пронесся трос, на котором был подвешен лифт, затем раздался оглушительный грохот внизу: это лифт стукнулся о пол кухни. В ту же минуту оттуда донесся испуганный крик Инги, и мгновение спустя – второй, только на этот раз крик был еще дольше и еще пронзительней.
Я выскочил из столовой, слетел по ступенькам в подвальный этаж и увидел, что она стоит в коридоре, в полуобморочном состоянии прислонившись к стене.
– С тобой все в порядке?
– Это так страшно!
Инга проглотила слюну.
– О чем ты говоришь?
Я пошел в кухню, и вслед мне донеслось:
– Не ходи туда, Берни.
Но было уже поздно. Моему взору предстал мертвец. Тело, лежавшее на боку в лифте, было согнуто почти пополам – колени прижаты к груди. Такое положение принимает человек, решившийся прыгнуть в Ниагарский водопад в бочке из-под пива.
Вдруг мне показалось, что голова его поворачивается. Я не сразу сообразил, что это шевелятся личинки, покрывавшие ее сплошь. От обилия крошечных червей почерневшее лицо было похоже на блестящую маску. Я почувствовал явный позыв к рвоте, но, прикрыв нос и рот носовым платком, шагнул вперед, чтобы получше рассмотреть труп.
Наклонившись, я услышал легкое шуршание, похожее на шелест ветра в мокрой листве, – звук, возникавший от движения сотен крошечных крылышек. Хотя мои знания в области патологической анатомии весьма скромны, но достаточны, чтобы вспомнить, что вскоре после смерти мухи откладывают яйца на влажных участках трупа – на глазах, во рту, а также на открытых ранах. Имея в виду несметное количество личинок, покрывавших верхнюю часть черепа и правый висок, можно было предположить, что причиной смерти стали побои.
Судя по одежде несчастного, это был мужчина, и, видимо, не из бедных – стоило взглянуть на его более чем добротную обувь. Я сунул руку в правый карман его пиджака и вывернул его наружу – на пол упали мелкие монеты и обрывки бумаги, но ничего, что помогло бы установить его личность, не было. Я ощупал снаружи нагрудный карман его пиджака, но и он, по-видимому, был пуст, а мне совсем не хотелось шарить рукой между его коленками и покрытой червями головой, чтобы в этом удостовериться. Я встал и шагнул к окну – чуть отдышаться, как вдруг меня осенило.
– Что ты там делаешь, Берни? – Теперь голос Инги звучал чуть спокойней.
– Подожди меня в коридоре, – приказал я ей. – Я скоро выйду. Но сначала постараюсь выяснить, кто он, этот наш приятель.
Было слышно, как она глубоко вздохнула, а затем чиркнула спичкой, закуривая.
Обнаружив на кухне ножницы, я снова подошел к лифту и разрезал рукав пиджака до локтя. На коже – уже зеленовато-багровых тонов, – под которой выступали затвердевшие вены, четко выделялась татуировка: по рисунку что-то вроде большого черного насекомого. Мне всегда была непонятна страсть к татуировке. Все-таки в жизни есть масса куда более интересных занятий, чем сидеть и уродовать самого себя. И если есть в этом деле положительная сторона, то заключается она в том, что татуировка позволяет быстро и точно опознать человека, и я подумал, что нам не долго осталось ждать до тех пор, пока каждый гражданин Германии будет обязан наносить татуировку на тело. А сейчас императорский орел объяснил мне совершенно ясно, что передо мной Герхард фон Грайс собственной персоной. Это было таким же бесспорным свидетельством, как если бы я обнаружил его партийный билет или паспорт.
В дверь заглянула Инга.
– Как ты думаешь, кто это может быть?
Я закатал рукав и сунул руку в топку.
– Я не думаю, а знаю наверняка, – ответил я, роясь в холодном пепле.
Мои пальцы нащупали что-то длинное и твердое. Я вытащил этот предмет из печи и внимательно осмотрел. Огонь едва затронул его. Такая древесина почти не горит. В толстой части этого предмета было выдолблено углубление, в котором я увидел кусок свинца, похожий на тот, что валялся на ковре в столовой наверху. В другой впадине, рядом с первой, было пусто, и у меня не оставалось сомнений в том, что кусок свинца, лежавший у меня в кармане, выпал именно отсюда.
– Его звали Герхард фон Грайс. Это был первоклассный шантажист, и, видимо, с ним расплатились. На этот раз навсегда. Кто-то погладил его по головке вот этим предметом.
– А что это такое?
– Часть сломанного бильярдного кия.
Я швырнул его назад в печь.
– Наверное, следует сообщить о нашей находке в полицию?
– У нас нет времени на общение с полицией. По крайней мере, сейчас; Если мы обратимся в полицию, то нам несколько дней подряд придется отвечать на их глупые вопросы.
Я подумал про себя и о том, что, если Геринг еще пару дней будет платить мне суточные, это не повредит моему здоровью, но вслух этого не сказал.
– Так... Но как быть с этим мертвецом?
Инга смотрела на меня в упор.
Я оглянулся на труп фон Грайса и только пожал плечами.
– Он подождет, – сказал я. – Ты же не хочешь испортить нам пикник. Правда, дорогая?
* * *
Мы собрали все, что осталось от бумаг, которые Инге удалось найти в топке, и на такси вернулись в контору. Я налил себе и ей по стакану коньяка. Инга с удовольствием выпила, держа стакан двумя руками, как ребенок, получивший свой любимый лимонад. Я присел на подлокотник ее кресла и, обняв за плечи – она вздрагивала, – привлек Ингу к себе. То, что нам обоим пришлось только что пережить, определенно нас сблизило.
– Извини меня, я не привыкла к трупам, – сказала она смущенно. – Особенно когда они сваливаются на тебя в кухонных лифтах. Да еще в совершенно разложившемся состоянии.
– Конечно, для тебя это был настоящий шок. Жаль, что тебе пришлось все это увидеть. Видимо, он уже перестал следить за собой.
Инга откинулась на спинку кресла.
– Я бы никогда не подумала, что человек может превратиться в такое. Он был похож... как бы это сказать... на груду тухлых овощей, какой-то мешок с гнилой картошкой.
Я едва удержался, чтобы не отпустить еще одно язвительное замечание. Но вместо этого я уселся за стол и разложил обрывки бумаг, добытые из топки в кухне Тиллессена. В основном это были счета, и среди них один, сохранившийся лучше других, меня заинтересовал.
– Что это? – спросила Инга.
Я поднял клочок бумаги, держа его указательным и большим пальцами.
– Квитанция о выплате зарплаты.
Она встала, чтобы попытаться прочитать текст.
– Выписка из ведомости Управления по строительству скоростных автомагистралей.
– Можно понять, кому именно?
– Человеку по имени Ганс Юрген Бок. До недавнего времени он сидел в тюрьме, где его соседом по камере был некто Курт Мучман, взломщик сейфов.
– И ты, наверное, думаешь, что этот самый Мучман вскрыл сейф Пфарра?
– Они с Боком состояли в бандитском картеле. Как и владелец этого, с позволения сказать, отеля, который мы только что посетили.
– Хорошо. Бок, Мучман и Тиллессен – члены картеля. Но какая связь между ними и строительством автодороги?
– Толковый вопрос. Давай подумаем. Может быть. Бок решил завязать и занялся делом. Как бы то ни было, нам непременно надо с ним поговорить.
– Может быть, он подскажет, где скрывается Мучман?
– Возможно.
– И Тиллессен.
– Тиллессен мертв, – объяснил я. – Фон Грайс умер от того, что его избили до смерти сломанным бильярдным кием. А несколько дней назад, в полицейском морге, я видел вторую половину этого кия. Его сунули Тиллессену в нос и так врезали по этому кию, что он пробил голову.
Инга поморщилась.
– Откуда ты знаешь, что это Тиллессен?
– В этом я до конца не уверен. – Мне пришлось признаться в том, что это гипотеза. – Но я знаю, что Мучман скрывается и что, освободившись из тюрьмы, он жил у Тиллессена. И не думаю, чтобы Тиллессен оставил труп у себя в пансионе. Если бы он был жив, то, конечно, избавился бы от него. По последним данным, полиция все еще не установила личность погибшего. Поэтому я и допускаю, что это может быть Тиллессен.
– А это не может быть Мучман?
– Вряд ли. Пару дней назад мой осведомитель рассказал, что Мучмана разыскивает наемный убийца, а к тому времени тело с обломком кия в носу уже выловили из канала Ландвер. Так что, скорее всего, это все-таки Тиллессен.
– А Грайс? Он тоже состоял в этом картеле?
– Нет, не в этом. В другом, и гораздо более могущественном. Он работал на Геринга. Тем более я не могу понять, как он там оказался.
Я пополоскал коньяком рот и позвонил в Управление по строительству скоростных автомагистралей. Ответил мне служащий из отдела заработной платы.
– Мое имя Ринакер, – сказал я. – Криминальинспектор Ринакер из Гестапо. Нам нужны сведения о местопребывании дорожного рабочего по имени Ганс Юрген Бок, по платежной ведомости номер 30-4-232564. Он может помочь нам задержать врага рейха.
– Вас понял. – Служащий говорил очень деловым тоном. – Что именно вас интересует?
– Сообщите, на каком участке автострады работает Бок и будет ли он сегодня на месте.
– Подождите, пожалуйста, минуту, я посмотрю по картотеке.
– Не скучный спектакль, – сказала Инга.
Я закрыл рукой трубку.
– Никто не осмелится отказать в просьбе человеку, который работает в Гестапо.
– Бок состоит в подразделении, которое находится за пределами Большого Берлина, на отрезке Берлин – Ганновер, – сообщил служащий. – Если быть более точным, то на участке между Бранденбургом и Лехнином. Я советую вам обратиться в управление участка, расположенное в двух километрах от Бранденбурга. Это примерно семьдесят километров отсюда. Ехать надо по дороге на Потсдам, а там свернуть на Цеппелинштрассе. Примерно через сорок километров будет поселок Лехнин, через который проходит автострада.
– Спасибо, – сказал я. – А он сегодня работает?
– Вот этого я не знаю. Часто там работают и по субботам. Но, если у него сегодня выходной, вы, вероятно, найдете его в бараке для рабочих. Они гам и живут.
– Благодарю вас за помощь, – сказал я и добавил напыщенным тоном, характерным для офицеров Гестапо: – Я сообщу вашему руководству, что вы заслуживаете поощрения.
Глава 13
Ровный звук мотора по-своему успокаивал.
– Как это похоже на нацистов! – сказала Инга. – Сначала строить народные дороги, а уже потом – народный автомобиль.
Мы ехали в Потсдам по скоростной магистрали «Авус», и Инга имела в виду автомобиль «KdF» – «Сила – через радость», – выпуск которого постоянно откладывался. В этой сфере она чувствовала себя как рыба в воде.
– По-моему, это все равно что ставить телегу перед лошадью. Кому, интересно, нужны эти гигантские автострады? Как будто нам мало тех дорог, что уже есть. И как будто в Германии так много машин. – Продолжая говорить, она повернулась всем корпусом ко мне, чтобы лучше меня видеть. – У меня есть друг, инженер, так он считает, что они строят дорогу в расчете на польский коридор, а кроме того, проектируют еще одну трассу через Чехословакию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Добравшись до столовой, я увидел кровь на белых обоях – впечатление, что какой-то гигант размазывал кровь по стене, а пятно крови на ковре было величиной с тарелку, не меньше. Я наступил на что-то твердое и, наклонившись, поднял предмет, который сначала принял за пулю. Это была свинцовая гирька, вся в крови. Я машинально взвесил ее на руке, а затем опустил в карман пиджака.
Деревянная полочка кухонного лифта также была покрыта кровью. Я сунул голову в шахту, чтобы позвать Ингу, и меня тут же вырвало – такой гнилью пахло оттуда. Я отшатнулся. В шахте лифта что-то застряло, и это «что-то» никак не было зачерствевшим завтраком. Закрыв нос и рот носовым платком, я снова посмотрел вниз – было ясно, что лифт застрял между этажами. Запрокинув голову, я увидел, что кто-то сунул кусок дерева в блок, чтобы заклинить его.
Я залез на полку и уселся так, что вся верхняя половина моего тела оказалась в шахте. Дотянувшись до куска дерева, я выдернул его, и мимо меня пронесся трос, на котором был подвешен лифт, затем раздался оглушительный грохот внизу: это лифт стукнулся о пол кухни. В ту же минуту оттуда донесся испуганный крик Инги, и мгновение спустя – второй, только на этот раз крик был еще дольше и еще пронзительней.
Я выскочил из столовой, слетел по ступенькам в подвальный этаж и увидел, что она стоит в коридоре, в полуобморочном состоянии прислонившись к стене.
– С тобой все в порядке?
– Это так страшно!
Инга проглотила слюну.
– О чем ты говоришь?
Я пошел в кухню, и вслед мне донеслось:
– Не ходи туда, Берни.
Но было уже поздно. Моему взору предстал мертвец. Тело, лежавшее на боку в лифте, было согнуто почти пополам – колени прижаты к груди. Такое положение принимает человек, решившийся прыгнуть в Ниагарский водопад в бочке из-под пива.
Вдруг мне показалось, что голова его поворачивается. Я не сразу сообразил, что это шевелятся личинки, покрывавшие ее сплошь. От обилия крошечных червей почерневшее лицо было похоже на блестящую маску. Я почувствовал явный позыв к рвоте, но, прикрыв нос и рот носовым платком, шагнул вперед, чтобы получше рассмотреть труп.
Наклонившись, я услышал легкое шуршание, похожее на шелест ветра в мокрой листве, – звук, возникавший от движения сотен крошечных крылышек. Хотя мои знания в области патологической анатомии весьма скромны, но достаточны, чтобы вспомнить, что вскоре после смерти мухи откладывают яйца на влажных участках трупа – на глазах, во рту, а также на открытых ранах. Имея в виду несметное количество личинок, покрывавших верхнюю часть черепа и правый висок, можно было предположить, что причиной смерти стали побои.
Судя по одежде несчастного, это был мужчина, и, видимо, не из бедных – стоило взглянуть на его более чем добротную обувь. Я сунул руку в правый карман его пиджака и вывернул его наружу – на пол упали мелкие монеты и обрывки бумаги, но ничего, что помогло бы установить его личность, не было. Я ощупал снаружи нагрудный карман его пиджака, но и он, по-видимому, был пуст, а мне совсем не хотелось шарить рукой между его коленками и покрытой червями головой, чтобы в этом удостовериться. Я встал и шагнул к окну – чуть отдышаться, как вдруг меня осенило.
– Что ты там делаешь, Берни? – Теперь голос Инги звучал чуть спокойней.
– Подожди меня в коридоре, – приказал я ей. – Я скоро выйду. Но сначала постараюсь выяснить, кто он, этот наш приятель.
Было слышно, как она глубоко вздохнула, а затем чиркнула спичкой, закуривая.
Обнаружив на кухне ножницы, я снова подошел к лифту и разрезал рукав пиджака до локтя. На коже – уже зеленовато-багровых тонов, – под которой выступали затвердевшие вены, четко выделялась татуировка: по рисунку что-то вроде большого черного насекомого. Мне всегда была непонятна страсть к татуировке. Все-таки в жизни есть масса куда более интересных занятий, чем сидеть и уродовать самого себя. И если есть в этом деле положительная сторона, то заключается она в том, что татуировка позволяет быстро и точно опознать человека, и я подумал, что нам не долго осталось ждать до тех пор, пока каждый гражданин Германии будет обязан наносить татуировку на тело. А сейчас императорский орел объяснил мне совершенно ясно, что передо мной Герхард фон Грайс собственной персоной. Это было таким же бесспорным свидетельством, как если бы я обнаружил его партийный билет или паспорт.
В дверь заглянула Инга.
– Как ты думаешь, кто это может быть?
Я закатал рукав и сунул руку в топку.
– Я не думаю, а знаю наверняка, – ответил я, роясь в холодном пепле.
Мои пальцы нащупали что-то длинное и твердое. Я вытащил этот предмет из печи и внимательно осмотрел. Огонь едва затронул его. Такая древесина почти не горит. В толстой части этого предмета было выдолблено углубление, в котором я увидел кусок свинца, похожий на тот, что валялся на ковре в столовой наверху. В другой впадине, рядом с первой, было пусто, и у меня не оставалось сомнений в том, что кусок свинца, лежавший у меня в кармане, выпал именно отсюда.
– Его звали Герхард фон Грайс. Это был первоклассный шантажист, и, видимо, с ним расплатились. На этот раз навсегда. Кто-то погладил его по головке вот этим предметом.
– А что это такое?
– Часть сломанного бильярдного кия.
Я швырнул его назад в печь.
– Наверное, следует сообщить о нашей находке в полицию?
– У нас нет времени на общение с полицией. По крайней мере, сейчас; Если мы обратимся в полицию, то нам несколько дней подряд придется отвечать на их глупые вопросы.
Я подумал про себя и о том, что, если Геринг еще пару дней будет платить мне суточные, это не повредит моему здоровью, но вслух этого не сказал.
– Так... Но как быть с этим мертвецом?
Инга смотрела на меня в упор.
Я оглянулся на труп фон Грайса и только пожал плечами.
– Он подождет, – сказал я. – Ты же не хочешь испортить нам пикник. Правда, дорогая?
* * *
Мы собрали все, что осталось от бумаг, которые Инге удалось найти в топке, и на такси вернулись в контору. Я налил себе и ей по стакану коньяка. Инга с удовольствием выпила, держа стакан двумя руками, как ребенок, получивший свой любимый лимонад. Я присел на подлокотник ее кресла и, обняв за плечи – она вздрагивала, – привлек Ингу к себе. То, что нам обоим пришлось только что пережить, определенно нас сблизило.
– Извини меня, я не привыкла к трупам, – сказала она смущенно. – Особенно когда они сваливаются на тебя в кухонных лифтах. Да еще в совершенно разложившемся состоянии.
– Конечно, для тебя это был настоящий шок. Жаль, что тебе пришлось все это увидеть. Видимо, он уже перестал следить за собой.
Инга откинулась на спинку кресла.
– Я бы никогда не подумала, что человек может превратиться в такое. Он был похож... как бы это сказать... на груду тухлых овощей, какой-то мешок с гнилой картошкой.
Я едва удержался, чтобы не отпустить еще одно язвительное замечание. Но вместо этого я уселся за стол и разложил обрывки бумаг, добытые из топки в кухне Тиллессена. В основном это были счета, и среди них один, сохранившийся лучше других, меня заинтересовал.
– Что это? – спросила Инга.
Я поднял клочок бумаги, держа его указательным и большим пальцами.
– Квитанция о выплате зарплаты.
Она встала, чтобы попытаться прочитать текст.
– Выписка из ведомости Управления по строительству скоростных автомагистралей.
– Можно понять, кому именно?
– Человеку по имени Ганс Юрген Бок. До недавнего времени он сидел в тюрьме, где его соседом по камере был некто Курт Мучман, взломщик сейфов.
– И ты, наверное, думаешь, что этот самый Мучман вскрыл сейф Пфарра?
– Они с Боком состояли в бандитском картеле. Как и владелец этого, с позволения сказать, отеля, который мы только что посетили.
– Хорошо. Бок, Мучман и Тиллессен – члены картеля. Но какая связь между ними и строительством автодороги?
– Толковый вопрос. Давай подумаем. Может быть. Бок решил завязать и занялся делом. Как бы то ни было, нам непременно надо с ним поговорить.
– Может быть, он подскажет, где скрывается Мучман?
– Возможно.
– И Тиллессен.
– Тиллессен мертв, – объяснил я. – Фон Грайс умер от того, что его избили до смерти сломанным бильярдным кием. А несколько дней назад, в полицейском морге, я видел вторую половину этого кия. Его сунули Тиллессену в нос и так врезали по этому кию, что он пробил голову.
Инга поморщилась.
– Откуда ты знаешь, что это Тиллессен?
– В этом я до конца не уверен. – Мне пришлось признаться в том, что это гипотеза. – Но я знаю, что Мучман скрывается и что, освободившись из тюрьмы, он жил у Тиллессена. И не думаю, чтобы Тиллессен оставил труп у себя в пансионе. Если бы он был жив, то, конечно, избавился бы от него. По последним данным, полиция все еще не установила личность погибшего. Поэтому я и допускаю, что это может быть Тиллессен.
– А это не может быть Мучман?
– Вряд ли. Пару дней назад мой осведомитель рассказал, что Мучмана разыскивает наемный убийца, а к тому времени тело с обломком кия в носу уже выловили из канала Ландвер. Так что, скорее всего, это все-таки Тиллессен.
– А Грайс? Он тоже состоял в этом картеле?
– Нет, не в этом. В другом, и гораздо более могущественном. Он работал на Геринга. Тем более я не могу понять, как он там оказался.
Я пополоскал коньяком рот и позвонил в Управление по строительству скоростных автомагистралей. Ответил мне служащий из отдела заработной платы.
– Мое имя Ринакер, – сказал я. – Криминальинспектор Ринакер из Гестапо. Нам нужны сведения о местопребывании дорожного рабочего по имени Ганс Юрген Бок, по платежной ведомости номер 30-4-232564. Он может помочь нам задержать врага рейха.
– Вас понял. – Служащий говорил очень деловым тоном. – Что именно вас интересует?
– Сообщите, на каком участке автострады работает Бок и будет ли он сегодня на месте.
– Подождите, пожалуйста, минуту, я посмотрю по картотеке.
– Не скучный спектакль, – сказала Инга.
Я закрыл рукой трубку.
– Никто не осмелится отказать в просьбе человеку, который работает в Гестапо.
– Бок состоит в подразделении, которое находится за пределами Большого Берлина, на отрезке Берлин – Ганновер, – сообщил служащий. – Если быть более точным, то на участке между Бранденбургом и Лехнином. Я советую вам обратиться в управление участка, расположенное в двух километрах от Бранденбурга. Это примерно семьдесят километров отсюда. Ехать надо по дороге на Потсдам, а там свернуть на Цеппелинштрассе. Примерно через сорок километров будет поселок Лехнин, через который проходит автострада.
– Спасибо, – сказал я. – А он сегодня работает?
– Вот этого я не знаю. Часто там работают и по субботам. Но, если у него сегодня выходной, вы, вероятно, найдете его в бараке для рабочих. Они гам и живут.
– Благодарю вас за помощь, – сказал я и добавил напыщенным тоном, характерным для офицеров Гестапо: – Я сообщу вашему руководству, что вы заслуживаете поощрения.
Глава 13
Ровный звук мотора по-своему успокаивал.
– Как это похоже на нацистов! – сказала Инга. – Сначала строить народные дороги, а уже потом – народный автомобиль.
Мы ехали в Потсдам по скоростной магистрали «Авус», и Инга имела в виду автомобиль «KdF» – «Сила – через радость», – выпуск которого постоянно откладывался. В этой сфере она чувствовала себя как рыба в воде.
– По-моему, это все равно что ставить телегу перед лошадью. Кому, интересно, нужны эти гигантские автострады? Как будто нам мало тех дорог, что уже есть. И как будто в Германии так много машин. – Продолжая говорить, она повернулась всем корпусом ко мне, чтобы лучше меня видеть. – У меня есть друг, инженер, так он считает, что они строят дорогу в расчете на польский коридор, а кроме того, проектируют еще одну трассу через Чехословакию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45