мы молча долго смотрели друг на друга.
– Учитывая то, что накануне кто-то пытался тебя прикончить, – наконец сказала она, – сегодня ты выглядишь просто замечательно.
– Я всегда считал, что прикосновение косы старухи-смерти особенно возбуждает вкус к жизни. Ну, и еще привлекательная женщина.
– Ты мне так и не рассказал, почему он хотел тебя убить.
– По той простой причине, что ему заплатили за это.
– Кто? Человек из клуба?
Я вытер лицо и проверил, не осталось ли где щетины. Нет, выбрито хорошо, можно отложить бритву.
– Помнишь, вчера я позвонил Сиксу домой и попросил дворецкого оставить записку своему хозяину и Хауптхэндлеру?
– Да, ты просил передать им, что напал на след.
– Я полагал, что это побудит Хауптхэндлера сделать ход. И он его сделал. Только гораздо быстрее, чем я думал.
– Значит, ты считаешь, что это он нанял человека и заплатил за то, чтобы убить тебя?
– Я не считаю, я знаю это.
Инга прошла за мной в спальню, где я надевал рубашку, и смотрела, как я вожусь с запонкой на руке, которую я ушиб, а она забинтовала.
– Знаешь, – я испытывал потребность, мне хотелось высказаться, – после всего, что произошло ночью, у меня осталось столько же вопросов, сколько ответов я получил. Не могу обнаружить логику в происходящем. Все время пытаюсь решить головоломку, состоящую из двух элементов. Драгоценности и бумаги – вот содержимое сейфа Пфарров. Составные части, которые никак не стыкуются. Что мы еще имеем? Фрагменты убийства, которые, в свою очередь, не монтируются с теми, которые связаны с ограблением.
Инга прищурилась и стала похожа на умную кошку. Иногда женщины смотрят на нас так, что мужчина, неизвестно почему, чувствует себя идиотом и потом только удивляется, как эта мысль не пришла ему в голову. Признаться, поначалу это вызвало у меня раздражение, но, когда она заговорила, я понял, каким был болваном.
– А может, здесь изначально никакой головоломки нет и не было? Или ты пытаешься выстроить одну модель из двух элементов, а имеешь дело с двумя моделями?
Для того, чтобы смысл этих слов дошел до моего сознания, потребовалось какое-то время.
– Ну, черт! Конечно же, именно так!
Соображения, которые высказала Инга, для меня явились настоящим откровением: я пытался распутать одно преступление, когда речь шла о двух.
Мы оставили машину на Ноллендорфплац в тени эстакады городской надземки. По мосту над нашими головами пронесся поезд, наполнив грохотом всю округу. Но каким бы оглушительным ни был этот шум, он не мог стряхнуть сажу, которую годами исторгали трубы гигантов Темпельхофа и Нойкелъна и которая оседала на стенах домов, окружавших площадь и знававших лучшие времена. Мы двигались по направлению к Шенебергу, району мелкой буржуазии. Нам предстояло разыскать на Ноллендорфштрассе пятиэтажный дом, в котором обитала Марлен Зам.
На пятом этаже нам открыл дверь молодой человек в форме штурмовика какого-то особого подразделения СА, какого именно, я определить не сумел. На вопрос, здесь ли живет фрейлейн Зам, он ответил утвердительно и добавил, что он ее брат.
– А кто вы такой?
Передав свою визитную карточку, я спросил, не могу ли поговорить с его сестрой. Молодой человек не скрывал, что наше вторжение некстати, и я, признаться, усомнился в их родстве – солгать не трудно. Он пригладил свою густую, цвета соломы шевелюру и, прежде чем пропустить нас, бросил быстрый взгляд через плечо.
– Сестра отдыхает, но я все-таки попробую что-нибудь выяснить для вас, господин Гюнтер.
Он закрыл за нами дверь и попытался придать своему лицу более приветливое выражение. Из-за толстых губ возникала отдаленная ассоциация с типичной негритянской улыбкой. Именно так, во всю ширь, он и улыбался, но при этом его голубые глаза оставались холодными, и он все время переводил взгляд с меня на Ингу, а с Инги на меня, как будто следил за игрой в теннис.
– Пожалуйста, подождите минутку.
Когда он ушел, Инга показала на стену, где над буфетом висели целых три портрета фюрера.
– Они определенно перестраховались, демонстрируя свою верность режиму.
– Разве ты не знаешь, что придумали в Вулворте: купи двух фюреров, и третий получишь бесплатно.
Зам вернулся в сопровождении крупной красивой блондинки с несколько меланхоличным носом и выступающей вперед челюстью, что придавало ее лицу какую-то сдержанность. При этом казалось, что ее короткая, тренированная шея почти не гнется, а такие руки, цвета бронзы, можно обычно встретить у лучников или теннисистов. Это и была его сестра Марлен. Когда она своей пружинистой походкой вошла в прихожую, я про себя подумал, что фигурой Марлен напоминает камин в стиле рококо.
Нас пригласили в небольшую скромную гостиную, где мы втроем устроились на дешевом диванчике, обитом коричневой кожей, а ее брат остался стоять, опираясь рукой о дверь и с подозрением поглядывая на меня с Ингой. За стеклянными дверцами высокого шкафа из орехового дерева стояли спортивные кубки в таком количестве, что их бы хватило на призы какой-нибудь школе, и не одной, наверное.
– Впечатляющая коллекция, – сказал я как бы в пространство. Мне иногда кажется, что если оценивать мое искусство светской беседы по пятибальной шкале, то больше двойки я ни за что не получу.
– Пожалуй, – сказала Марлен, потупившись с видом скромницы.
Ее брат этим качеством явно не обладал.
– Моя сестра – спортсменка. И если бы не травма, она сейчас участвовала бы в Олимпиаде и защищала честь Германии. Она бегунья.
Инга и я что-то промычали в знак сочувствия. Марлен взяла мою визитную карточку и прочитала еще раз.
– Чем я могу помочь вам, господин Гюнтер?
– Меня пригласила Немецкая страховая компания для расследования обстоятельств гибели Пауля Пфарра и его жены. Мы обращаемся ко всем, кто их знал, чтобы установить подробности их гибели. Это позволит моему клиенту быстрее решить вопросы, связанные с оплатой.
– Понятно. – Марлен глубоко вздохнула. – Конечно-конечно.
Я подождал, не произнесет ли она что-нибудь более вразумительное, но не дождался, и мне пришлось ее чуть-чуть подтолкнуть.
– Если я не ошибаюсь, вы работали секретаршей господина Пфарра в министерстве внутренних дел.
– Да, это так.
Она оставалась непроницаемой, как настоящий карточный игрок.
– Вы и сейчас там работаете?
– Да, – сказала она по-прежнему безразлично, не меняя тона.
Я вопросительно посмотрел на Ингу, но в ответ она лишь приподняла идеально подрисованную бровь.
– Скажите, отдел господина Пфарра по проблемам коррупции в руководстве рейха и Немецком трудовом фронте все еще существует?
Несколько секунд она изучала носки своих туфель, а потом посмотрела мне прямо в глаза.
– А кто вам об этом сказал? – Она говорила ровным тоном, но я понял, что мои слова ее ошеломили.
Теперь важно было развивать наступление.
– Может быть, его убили именно потому, что кому-то не понравилось, что он совал свой нос в чужие дела, а если более прямо – в чужие тайны?
– Я... я понятия не имею, почему его убили... Послушайте, господин Гюнтер, я думаю...
– Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Герхард фон Грайс? Это друг Премьер-министра, профессиональный шантажист по совместительству. Вы знаете, что сведения, которые он передал вашему шефу, стоили ему жизни?
– Я в это не верю, – сказала она, но потом спохватилась: – Я не буду отвечать на ваши вопросы.
Я сделал вид, что не слышал этого.
– А что вы скажете о любовнице Пауля – Еве, или Вере, или как там ее зовут? Может быть, вы знаете, почему она скрывается? Или ее тоже нет в живых?
Ее веки задрожали, как чашка на блюдце в вагоне-ресторане скорого поезда. Она задохнулась от возмущения и вскочила на ноги.
– Пожалуйста! – произнесла она, и глаза ее наполнились слезами.
Брат Марлен сделал жест наподобие судьи, разнимающего боксеров на ринге.
– Я думаю, достаточно, господин Гюнтер. Не вижу оснований, по которым вы могли бы продолжать этот допрос, да еще в такой манере.
– Почему же? Уверен, что вашей сестре приходилось видеть, как в Гестапо допрашивают людей. В такой же манере или в другой, куда хуже этой.
– Это не имеет значения. Мне ясно, что ей неприятно отвечать на ваши вопросы.
– Странно. – Меня это почти веселило, но я пришел точно к такому же выводу. Однако, перед тем как захлопнуть за собой дверь, я обернулся и добавил: – Я не принадлежу ни к какой партии, и единственное, что меня интересует, – это правда. Если вы передумаете, советую сразу же со мной связаться. Я занялся этим делом совсем не для того, чтобы кого-то бросить волкам на съедение.
* * *
– Никогда бы не подумала, что ты такой рыцарь, – сказала Инга, когда мы уже были на улице.
– Ты забываешь, что я закончил школу детективов-донкихотов и у меня был высший балл по науке Благородных Чувств.
– Плохо, что у тебя не было высшего балла по искусству вести допрос. Ты знаешь, ее просто затрясло, когда ты предположил, что любовницы Пфарра тоже нет на свете.
– Ну что я, по-твоему, должен был делать – выбивать из нее признание?
– Я хочу сказать о другом. Плохо, что тебе не удалось ее разговорить. Вот и все. Но, кто знает, может, она еще передумает?
– Я на это не рассчитываю. Если она действительно работает на Гестапо, то вряд ли относится к людям, которые карандашом подчеркивают любимые строки в Библии. А ты обратила внимание на эти мускулы? Не сомневаюсь, что она у них там главный специалист по хлысту и резиновой дубинке.
Мы сели в машину и двинулись на восток, по направлению к Бюловштрассе. У парка Виктории я притормозил.
– Выходи, пройдемся немного. Хочется глотнуть свежего воздуха.
Инга подозрительно принюхалась. Воздух был насыщен тяжелыми испарениями с близлежащей пивоварни Шультхайса.
– Пожалуй, духи я буду покупать себе сама. Ты непременно выберешь не то.
Мы поднялись на холм, где молодые берлинские художники, а вернее, то, что от них осталось, продавали свои картины с изображением неких идиллических сценок, безупречных с нацистской точки зрения. Инга не стеснялась в выражениях по этому поводу.
– Тебе когда-нибудь приходилось видеть такое дерьмо? Глядя на этих мускулистых крестьян, связывающих пшеницу в снопы или пашущих свои поля, можно подумать, что мы живем в какой-то сказочной стране. Это новые братья Гримм.
Инга фыркала и не могла остановиться, а мне она особенно нравилась, когда возбуждалась и не сдерживала себя, даже если говорила при этом слишком громко, хотя в результате мы оба могли загреметь в концлагерь.
В конце концов, не исключаю, что, если бы время и терпение позволяли, она смогла бы поколебать меня в представлениях о том, что есть истинное искусство. Но сейчас приходилось размышлять совсем о другом. Я взял ее за руку и потащил к картинам, на которых были штурмовики с квадратными подбородками, а рядом стоял их автор, по виду никак не ариец.
Я говорил очень тихо. Как только мы вышли из дома Замов, мне показалось, что за нами следят.
Она осторожно огляделась. По базарчику слонялись какие-то люди, но вроде бы никто не проявлял к нам особого интереса.
– Не думаю, чтобы ты с ходу вычислила, кого мы тут интересуем. Все-таки работает профессионал.
– Ты думаешь, это Гестапо?
– Это не единственная банда легавых в городе Берлине. Где тут собака зарыта, в принципе, догадаться несложно. Они разнюхали о том, что я занимаюсь этим делом, и поняли, что я не спрошу у них разрешения, когда мне придется перебежать им дорогу.
– И как же теперь быть?
Ее лицо было озабоченным, но я улыбнулся ей.
– Ты знаешь, я всегда считал, что это неплохое развлечение – подергать кого-нибудь за хвост. Особенно если в конце аттракциона выясняется, что это хвост Гестапо.
Глава 15
Утренняя почта состояла всего из двух писем, и оба были доставлены непосредственно авторами. Скрывшись от любопытного взгляда Грубера – он провожал конверты глазами голодного кота, – я открыл их и в меньшем конверте не обнаружил ничего, кроме билета на Олимпиаду – на сегодняшние соревнования по легкой атлетике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Учитывая то, что накануне кто-то пытался тебя прикончить, – наконец сказала она, – сегодня ты выглядишь просто замечательно.
– Я всегда считал, что прикосновение косы старухи-смерти особенно возбуждает вкус к жизни. Ну, и еще привлекательная женщина.
– Ты мне так и не рассказал, почему он хотел тебя убить.
– По той простой причине, что ему заплатили за это.
– Кто? Человек из клуба?
Я вытер лицо и проверил, не осталось ли где щетины. Нет, выбрито хорошо, можно отложить бритву.
– Помнишь, вчера я позвонил Сиксу домой и попросил дворецкого оставить записку своему хозяину и Хауптхэндлеру?
– Да, ты просил передать им, что напал на след.
– Я полагал, что это побудит Хауптхэндлера сделать ход. И он его сделал. Только гораздо быстрее, чем я думал.
– Значит, ты считаешь, что это он нанял человека и заплатил за то, чтобы убить тебя?
– Я не считаю, я знаю это.
Инга прошла за мной в спальню, где я надевал рубашку, и смотрела, как я вожусь с запонкой на руке, которую я ушиб, а она забинтовала.
– Знаешь, – я испытывал потребность, мне хотелось высказаться, – после всего, что произошло ночью, у меня осталось столько же вопросов, сколько ответов я получил. Не могу обнаружить логику в происходящем. Все время пытаюсь решить головоломку, состоящую из двух элементов. Драгоценности и бумаги – вот содержимое сейфа Пфарров. Составные части, которые никак не стыкуются. Что мы еще имеем? Фрагменты убийства, которые, в свою очередь, не монтируются с теми, которые связаны с ограблением.
Инга прищурилась и стала похожа на умную кошку. Иногда женщины смотрят на нас так, что мужчина, неизвестно почему, чувствует себя идиотом и потом только удивляется, как эта мысль не пришла ему в голову. Признаться, поначалу это вызвало у меня раздражение, но, когда она заговорила, я понял, каким был болваном.
– А может, здесь изначально никакой головоломки нет и не было? Или ты пытаешься выстроить одну модель из двух элементов, а имеешь дело с двумя моделями?
Для того, чтобы смысл этих слов дошел до моего сознания, потребовалось какое-то время.
– Ну, черт! Конечно же, именно так!
Соображения, которые высказала Инга, для меня явились настоящим откровением: я пытался распутать одно преступление, когда речь шла о двух.
Мы оставили машину на Ноллендорфплац в тени эстакады городской надземки. По мосту над нашими головами пронесся поезд, наполнив грохотом всю округу. Но каким бы оглушительным ни был этот шум, он не мог стряхнуть сажу, которую годами исторгали трубы гигантов Темпельхофа и Нойкелъна и которая оседала на стенах домов, окружавших площадь и знававших лучшие времена. Мы двигались по направлению к Шенебергу, району мелкой буржуазии. Нам предстояло разыскать на Ноллендорфштрассе пятиэтажный дом, в котором обитала Марлен Зам.
На пятом этаже нам открыл дверь молодой человек в форме штурмовика какого-то особого подразделения СА, какого именно, я определить не сумел. На вопрос, здесь ли живет фрейлейн Зам, он ответил утвердительно и добавил, что он ее брат.
– А кто вы такой?
Передав свою визитную карточку, я спросил, не могу ли поговорить с его сестрой. Молодой человек не скрывал, что наше вторжение некстати, и я, признаться, усомнился в их родстве – солгать не трудно. Он пригладил свою густую, цвета соломы шевелюру и, прежде чем пропустить нас, бросил быстрый взгляд через плечо.
– Сестра отдыхает, но я все-таки попробую что-нибудь выяснить для вас, господин Гюнтер.
Он закрыл за нами дверь и попытался придать своему лицу более приветливое выражение. Из-за толстых губ возникала отдаленная ассоциация с типичной негритянской улыбкой. Именно так, во всю ширь, он и улыбался, но при этом его голубые глаза оставались холодными, и он все время переводил взгляд с меня на Ингу, а с Инги на меня, как будто следил за игрой в теннис.
– Пожалуйста, подождите минутку.
Когда он ушел, Инга показала на стену, где над буфетом висели целых три портрета фюрера.
– Они определенно перестраховались, демонстрируя свою верность режиму.
– Разве ты не знаешь, что придумали в Вулворте: купи двух фюреров, и третий получишь бесплатно.
Зам вернулся в сопровождении крупной красивой блондинки с несколько меланхоличным носом и выступающей вперед челюстью, что придавало ее лицу какую-то сдержанность. При этом казалось, что ее короткая, тренированная шея почти не гнется, а такие руки, цвета бронзы, можно обычно встретить у лучников или теннисистов. Это и была его сестра Марлен. Когда она своей пружинистой походкой вошла в прихожую, я про себя подумал, что фигурой Марлен напоминает камин в стиле рококо.
Нас пригласили в небольшую скромную гостиную, где мы втроем устроились на дешевом диванчике, обитом коричневой кожей, а ее брат остался стоять, опираясь рукой о дверь и с подозрением поглядывая на меня с Ингой. За стеклянными дверцами высокого шкафа из орехового дерева стояли спортивные кубки в таком количестве, что их бы хватило на призы какой-нибудь школе, и не одной, наверное.
– Впечатляющая коллекция, – сказал я как бы в пространство. Мне иногда кажется, что если оценивать мое искусство светской беседы по пятибальной шкале, то больше двойки я ни за что не получу.
– Пожалуй, – сказала Марлен, потупившись с видом скромницы.
Ее брат этим качеством явно не обладал.
– Моя сестра – спортсменка. И если бы не травма, она сейчас участвовала бы в Олимпиаде и защищала честь Германии. Она бегунья.
Инга и я что-то промычали в знак сочувствия. Марлен взяла мою визитную карточку и прочитала еще раз.
– Чем я могу помочь вам, господин Гюнтер?
– Меня пригласила Немецкая страховая компания для расследования обстоятельств гибели Пауля Пфарра и его жены. Мы обращаемся ко всем, кто их знал, чтобы установить подробности их гибели. Это позволит моему клиенту быстрее решить вопросы, связанные с оплатой.
– Понятно. – Марлен глубоко вздохнула. – Конечно-конечно.
Я подождал, не произнесет ли она что-нибудь более вразумительное, но не дождался, и мне пришлось ее чуть-чуть подтолкнуть.
– Если я не ошибаюсь, вы работали секретаршей господина Пфарра в министерстве внутренних дел.
– Да, это так.
Она оставалась непроницаемой, как настоящий карточный игрок.
– Вы и сейчас там работаете?
– Да, – сказала она по-прежнему безразлично, не меняя тона.
Я вопросительно посмотрел на Ингу, но в ответ она лишь приподняла идеально подрисованную бровь.
– Скажите, отдел господина Пфарра по проблемам коррупции в руководстве рейха и Немецком трудовом фронте все еще существует?
Несколько секунд она изучала носки своих туфель, а потом посмотрела мне прямо в глаза.
– А кто вам об этом сказал? – Она говорила ровным тоном, но я понял, что мои слова ее ошеломили.
Теперь важно было развивать наступление.
– Может быть, его убили именно потому, что кому-то не понравилось, что он совал свой нос в чужие дела, а если более прямо – в чужие тайны?
– Я... я понятия не имею, почему его убили... Послушайте, господин Гюнтер, я думаю...
– Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Герхард фон Грайс? Это друг Премьер-министра, профессиональный шантажист по совместительству. Вы знаете, что сведения, которые он передал вашему шефу, стоили ему жизни?
– Я в это не верю, – сказала она, но потом спохватилась: – Я не буду отвечать на ваши вопросы.
Я сделал вид, что не слышал этого.
– А что вы скажете о любовнице Пауля – Еве, или Вере, или как там ее зовут? Может быть, вы знаете, почему она скрывается? Или ее тоже нет в живых?
Ее веки задрожали, как чашка на блюдце в вагоне-ресторане скорого поезда. Она задохнулась от возмущения и вскочила на ноги.
– Пожалуйста! – произнесла она, и глаза ее наполнились слезами.
Брат Марлен сделал жест наподобие судьи, разнимающего боксеров на ринге.
– Я думаю, достаточно, господин Гюнтер. Не вижу оснований, по которым вы могли бы продолжать этот допрос, да еще в такой манере.
– Почему же? Уверен, что вашей сестре приходилось видеть, как в Гестапо допрашивают людей. В такой же манере или в другой, куда хуже этой.
– Это не имеет значения. Мне ясно, что ей неприятно отвечать на ваши вопросы.
– Странно. – Меня это почти веселило, но я пришел точно к такому же выводу. Однако, перед тем как захлопнуть за собой дверь, я обернулся и добавил: – Я не принадлежу ни к какой партии, и единственное, что меня интересует, – это правда. Если вы передумаете, советую сразу же со мной связаться. Я занялся этим делом совсем не для того, чтобы кого-то бросить волкам на съедение.
* * *
– Никогда бы не подумала, что ты такой рыцарь, – сказала Инга, когда мы уже были на улице.
– Ты забываешь, что я закончил школу детективов-донкихотов и у меня был высший балл по науке Благородных Чувств.
– Плохо, что у тебя не было высшего балла по искусству вести допрос. Ты знаешь, ее просто затрясло, когда ты предположил, что любовницы Пфарра тоже нет на свете.
– Ну что я, по-твоему, должен был делать – выбивать из нее признание?
– Я хочу сказать о другом. Плохо, что тебе не удалось ее разговорить. Вот и все. Но, кто знает, может, она еще передумает?
– Я на это не рассчитываю. Если она действительно работает на Гестапо, то вряд ли относится к людям, которые карандашом подчеркивают любимые строки в Библии. А ты обратила внимание на эти мускулы? Не сомневаюсь, что она у них там главный специалист по хлысту и резиновой дубинке.
Мы сели в машину и двинулись на восток, по направлению к Бюловштрассе. У парка Виктории я притормозил.
– Выходи, пройдемся немного. Хочется глотнуть свежего воздуха.
Инга подозрительно принюхалась. Воздух был насыщен тяжелыми испарениями с близлежащей пивоварни Шультхайса.
– Пожалуй, духи я буду покупать себе сама. Ты непременно выберешь не то.
Мы поднялись на холм, где молодые берлинские художники, а вернее, то, что от них осталось, продавали свои картины с изображением неких идиллических сценок, безупречных с нацистской точки зрения. Инга не стеснялась в выражениях по этому поводу.
– Тебе когда-нибудь приходилось видеть такое дерьмо? Глядя на этих мускулистых крестьян, связывающих пшеницу в снопы или пашущих свои поля, можно подумать, что мы живем в какой-то сказочной стране. Это новые братья Гримм.
Инга фыркала и не могла остановиться, а мне она особенно нравилась, когда возбуждалась и не сдерживала себя, даже если говорила при этом слишком громко, хотя в результате мы оба могли загреметь в концлагерь.
В конце концов, не исключаю, что, если бы время и терпение позволяли, она смогла бы поколебать меня в представлениях о том, что есть истинное искусство. Но сейчас приходилось размышлять совсем о другом. Я взял ее за руку и потащил к картинам, на которых были штурмовики с квадратными подбородками, а рядом стоял их автор, по виду никак не ариец.
Я говорил очень тихо. Как только мы вышли из дома Замов, мне показалось, что за нами следят.
Она осторожно огляделась. По базарчику слонялись какие-то люди, но вроде бы никто не проявлял к нам особого интереса.
– Не думаю, чтобы ты с ходу вычислила, кого мы тут интересуем. Все-таки работает профессионал.
– Ты думаешь, это Гестапо?
– Это не единственная банда легавых в городе Берлине. Где тут собака зарыта, в принципе, догадаться несложно. Они разнюхали о том, что я занимаюсь этим делом, и поняли, что я не спрошу у них разрешения, когда мне придется перебежать им дорогу.
– И как же теперь быть?
Ее лицо было озабоченным, но я улыбнулся ей.
– Ты знаешь, я всегда считал, что это неплохое развлечение – подергать кого-нибудь за хвост. Особенно если в конце аттракциона выясняется, что это хвост Гестапо.
Глава 15
Утренняя почта состояла всего из двух писем, и оба были доставлены непосредственно авторами. Скрывшись от любопытного взгляда Грубера – он провожал конверты глазами голодного кота, – я открыл их и в меньшем конверте не обнаружил ничего, кроме билета на Олимпиаду – на сегодняшние соревнования по легкой атлетике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45