– Это уже два вопроса. И у меня нет на них ответов.
Он сложил зонтик, забросил его на заднее сиденье и сел за руль. Я наблюдал, как он вставил ключ в зажигание, завел машину и тронулся, – я отступил назад. Прямо позади меня стоял Блум и наблюдал из-под зонтика, как машина, преодолев поворот на вершине холма, скрылась из виду.
– Кто это? – спросил Блум.
– Эндрю Оуэн, – ответил я.
– Чист как стеклышко, – сообщил Блум, – алиби длиной в целую милю.
Под проливным дождем он все же разглядел мое лицо.
– Что это у тебя с физиономией, Мэттью?
– Наскочил на дверь прошлой ночью.
– Вот как?
– Да, когда встал пописать.
– Нужно быть осторожнее, – посоветовал Блум.
* * *
Последний самолет на Майами вылетел из Калузы в 2.50 дня и прибыл туда в 4.20. На Восточном побережье было ветрено, но сияло солнце, и шофер такси, который вез меня к дому миссис Харпер, все оглядывался на мой зонтик, будто увидел меч в руке средневекового рыцаря. Миссис Харпер обрабатывала грядку гардений у своего дома, когда я вышел из такси. Она наблюдала, как я расплачиваюсь с шофером и направляюсь по дорожке к ней. В левой руке держала пучок сорняков, а в правой – лопатку.
– Здравствуйте, миссис Харпер, – поздоровался я.
– Мистер Хоуп, – приветствовала она меня коротким кивком.
– Я пытался дозвониться до вас, – начал я, – но…
– Отключила телефон. Репортеры житья не дают.
– Надеюсь, у вас найдется для меня минутка.
– Просто все, как один, хотят, чтобы я уделила им минутку. Привыкла к тому, что весь день напролет никого не вижу, а теперь и дверь не закрывается: все ходят.
– Это касается вашего сына, – объяснил я.
– Все так говорят.
– Вы ведь знаете, что он сбежал из тюрьмы в прошлый четверг?
– Так.
– И знаете, что убили еще одну женщину, ее звали Салли Оуэн.
– Да, и это знаю.
– Когда в прошлый четверг ваш сын приезжал повидаться с вами…
– Уж им так хотелось, чтобы он приехал, – сказала миссис Харпер.
Я уставился на нее.
– Джордж додумался бы, что сюда заявятся в первую очередь. Так и вышло, сразу явились. Полицейские из Майами дежурили тут всю ночь напролет, все расспрашивали меня, не знаю ли, где мой мальчик. Сказала им, что мой сын в тюрьме. Так расположились у моих дверей, все ждали, что он явится и тогда отведут его в полицейский участок. Скажу честно, мистер Хоуп, мне хотелось бы, чтобы он сам пришел. Удрал из тюрьмы, будто виноват в чем. Ведь только себе хуже сделал, разве не так?
– Джордж сказал, что приезжал сюда повидаться с вами.
– Нет, не было его.
– Он сказал, что у него к вам какое-то личное дело.
– И придумать не могу, какие такие у него со мной личные дела. И почему сказал, что был у меня, когда его здесь не было.
Я прилетел в Майами, надеясь, что миссис Харпер сможет рассказать, о чем они с сыном разговаривали на прошлой неделе; надеясь, что, может быть, Джордж открыл ей то, что отказывался рассказать мне; надеясь, что хоть ей доверил свою тайну, поведал, что же такое обнаружил. Мои замечательные японские часы показывали 5.12. У меня ушло ровно два с половиной часа от дверей до дверей, чтобы добраться до миссис Харпер, и мне предстояло затратить еще два с половиной часа – это еще если повезет – на обратную дорогу. Не было никакой надежды успеть к половине шестого в аэропорт, чтобы попасть на рейс «Сануинга», тогда я прибыл бы в Калузу к семи часам. Самолет Восточной авиакомпании вылетал в 6.10, пересадка в Тампе, в Калузу попаду в 8.15. Я стоял в нерешительности, не зная, что выбрать: попытаться ли улететь этим рейсом или лучше пообедать здесь, в аэропорту, а потом вылететь последним рейсом «Сануинга» в 7.30. И тут миссис Харпер – подумать только! – сказала:
– Может, Джордж приезжал повидаться с Ллойдом? Может, решил спрятаться у Ллойда?
* * *
Такси, которое я заказал из телефонной будки на углу, доставило меня к парадной двери дома Дэвиса за пять минут. Было около половины шестого, когда я направился по дорожке, по обеим сторонам которой в беспорядке валялся всякий хлам, к дому Дэвиса. Солнце почти зашло, тени удлинились. Из дома доносились звуки музыки: незамысловатая мелодия песенки Билли Холидея. Я постучал в забранную сеткой дверь. Никакого ответа. Постучал еще раз.
– Да?
Женский голос.
– Миссис Дэвис, – позвал я.
– Да?
– Это Мэттью Хоуп. Можно войти?
– Конечно. Проходите, – крикнула она.
Я открыл дверь и вошел в дом.
Миссис Дэвис сидела в гостиной, последние лучи заходящего солнца, с трудом пробивавшиеся в окно, едва освещали комнату и женщину, развалившуюся в обшарпанном мягком кресле, – должно быть, чудом уцелевшей реликвии из гаража ее мужа. Женщина одета в японское кимоно, расшитое цветами и перехваченное в талии ярко-красным плетеным поясом. Она не повернула головы, когда я вошел в комнату, дверь с сеткой с шумом захлопнулась за моей спиной. Женщина не отрываясь смотрела на проигрыватель, где крутилась пластинка Билли Холидея, как бы пытаясь глазами уловить каждый звук.
На краю стола, рядом с креслом, лежали разорванный пергаминовый пакетик и ложка с почерневшим углублением. На полу валялся шприц для подкожных инъекций. Пластинка закончилась. В комнате раздавалось только шуршание крутившегося вхолостую диска. Казалось, мое присутствие встревожило женщину. Обернувшись, она посмотрела на меня.
Кожа ее по цвету напоминала нерафинированный сахар: такой оттенок возник в результате смешения рас во многих предшествовавших поколениях. Карие, с влажным блеском, как черная патока, глаза глубоко запали. Высокие скулы, патрицианский нос и большой, благородно очерченный рот свидетельствовали о том, что когда-то она была красива, но бесформенное тело, покоившееся в мягком кресле, казалось болезненно-хрупким, а внимательно изучавшие меня глаза были мертвы.
– Привет, – произнесла она.
Стало почти темно, в комнате сгустились сумерки. Женщина даже пальцем не пошевелила, чтобы зажечь настольную лампу. Единственный звук, раздававшийся в комнате, был скрип иголки по заигранной пластинке.
– Ищу вашего мужа, – сказал я.
– Его здесь нет, – ответила она.
– Не знаете, где его найти?
– Нет.
– Миссис Дэвис…
– Пожалуйста, снимите пластинку, – попросила она, с трудом подняв руку и вяло указав пальцем на проигрыватель. Я прошел через комнату и выключил проигрыватель.
– Как вас зовут? – спросила она.
– Мэттью Хоуп.
– Ах да, Хоуп.
– Заходил к вам на прошлой неделе…
– Да, да, Хоуп, – повторила она.
– С вами все в порядке?
– Прекрасно себя чувствую, – ответила она.
– Не знаете, когда вернется муж?
– Не могу сказать. Понимаете, он то приходит, то уходит.
– Когда ушел?
– Не знаю. То приходит, то уходит, – повторила она.
– Знаете, куда ушел?
– В армию скорее всего.
– В армию? Что вы хотите сказать?
– Понимаете, он ведь резервист. То и дело уезжает куда-то с резервистами, кому только это интересно? – сказала она, раздраженно махнув рукой, как бы давая понять, что ей и одной хорошо, но рука тут же безвольно упала на стол. – Сделайте мне одолжение, а?
– Конечно.
– Это уж очень сильная дрянь, приятель.
– Что вам нужно?
– Какая-то сильная дрянь. Немало стоит, но зато, приятель, полный кайф. Окажите услугу.
– Конечно.
Она кивнула, а потом, так и не успев сказать, какой же именно услуги ждет от меня, закрыла глаза, опустив голову на грудь, и унеслась в более высокие и разреженные слои атмосферы, чем те, где летали самолеты компании «Сануинг». Я посмотрел на нее. Дыхание неглубокое, но ровное. В комнате стало совсем темно, я с трудом различал во мраке ее силуэт. Включил настольную лампу, и в этот момент зазвонил телефон.
Я вздрогнул, резко обернувшись, будто у меня под ухом раздался выстрел. Звонок доносился из другой комнаты, видневшейся в распахнутую дверь, – очевидно, из кухни: в свете, падавшем из гостиной, смутно вырисовывались лишь раковина и холодильник. Телефон не умолкал.
– Все в порядке, – пробормотала женщина у меня за спиной. Телефон надрывался в тишине дома.
– Все в порядке, все в полном порядке, – повторила женщина и, сбросив оцепенение, безуспешно попыталась подняться, но тут же снова расслабленно опустилась в кресло. – Ух, – прошептала она, – вот это кайф.
Телефон снова зазвонил, потом наконец умолк.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно сказала она, посмотрев на меня с таким видом, будто только сейчас обнаружила мое присутствие. Она безвольно развалилась в кресле, свесив руки и вытянув ноги; полы кимоно распахнулись, обнажив бедра со следами уколов.
– Эй, окажите мне услугу, ладно? – попросила она. – Дайте стакан воды. Помираю просто от жажды.
Я вышел в кухню, нашел в сушилке чистый стакан, налил воды и вернулся. Она залпом осушила стакан, потянулась, чтобы поставить его на стол, но, так и не дотянувшись до стола, выпустила из рук. Я не успел подхватить стакан, он упал и разбился.
– У-ух, – сказала она, улыбнувшись.
– Вам лучше? – поинтересовался я.
– Все в порядке, приятель, – ответила она. – У-ух.
– Давайте немного побеседуем.
– Спать хочу, приятель.
– Еще рано, – возразил я. – Миссис Дэвис, постарайтесь точно вспомнить, что сказали Джорджу Харперу в то воскресенье, когда он приезжал к вам?
– Давненько это было, приятель.
– Не так уж давно. Попытайтесь вспомнить. Джордж спросил, где ваш муж…
– Угу.
– И вы сказали, что мужа нет, он на сборах.
– Там Ллойд и был.
– Что еще сказали Джорджу?
– Это все.
– Вы сказали, где ваш муж?
– С резервистами.
– Нет, куда уехал?
– Не знала куда.
– А куда он ездит обычно?
– В разные места, куда начальство велит.
– Какое у него подразделение? Военной полиции?
– Нет, нет.
– Тогда какое же?
– Артиллерийское.
– Какое именно?
– Откуда я знаю?
– Вы сказали Джорджу Харперу…
– Не знаю, что сказала ему, – прервала она меня. – Приятель, вы должны извинить меня, мне надо вздремнуть.
– Миссис Дэвис, постарайтесь вспомнить, сказали вы ему…
– Не могу, – оборвала она меня и, вцепившись обеими руками в подлокотники кресла, попыталась подняться. Тут на глаза ей попался шприц, валявшийся на полу, опустившись на колени, она подобрала его и заботливо положила на стол рядом с ложкой, а затем вышла из комнаты. Телефон зазвонил снова, когда она проходила мимо кухни, но, лениво заглянув в открытую дверь кухни, женщина направилась по коридору мимо, очевидно, туда, где находилась спальня. Телефон настойчиво звонил. Я пошел за ней по коридору и остановился в дверях спальни. Она, не зажигая света, сидела на краю кровати, стаскивая с ног домашние туфли. Сбросив одну на пол, принялась за другую. Телефон продолжал звонить.
– Не хотите поднять трубку? – спросил я.
– Да этому конца нет, – ответила она. – Отправляйтесь-ка домой, мистер, мне надо поспать.
– Одну только минутку, – попросил я. – Пожалуйста, попытайтесь вспомнить…
– Ничего не получится.
Телефон все еще звонил.
– Миссис Дэвис, говорили вы Джорджу Харперу, что ваш муж приписан к артиллерийскому подразделению?
– Может быть.
– Постарайтесь вспомнить поточнее.
– Отправляйтесь домой, – пробормотала она.
Я не хотел, чтобы она снова впала в забытье. Дотянувшись до выключателя около двери, я зажег свет. Первое, что бросилось в глаза в режущем свете лампы, – громадная картина над кроватью.
Картина кисти Салли Оуэн.
Телефон вдруг умолк.
В доме опять воцарилась тишина.
Леона Дэвис лежала, растянувшись на кровати, и, щурясь от яркого света, прикрывала глаза рукой.
– Погасите свет, слышите? – попросила она.
Я уставился на картину. Картина написана маслом, выдержана целиком в черно-белой гамме, в такой же манере выполнены и другие работы Салли: та, что висела в ее спальне, и та, которую нашли в гараже Харпера. Но на этот раз, изменив своей манере, Салли, казалось, выразила самое сокровенное.
По Фрейду (как позднее объяснила моя дочь), на первой стадии тайные желания объекта психоанализа выражаются в символах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35