В этой части Флориды индейские племена жили далеко не так благополучно, как их братья на севере. Первым белым человеком, с которым познакомились индейцы, был испанский конкистадор Хуан Понсо де Леон, который прибыл в Мексиканский залив в 1513 году, опьяненный своими успехами на Атлантическом побережье, где даровал название Флориде и провозгласил принадлежавшими Испании все земли, на которые ступила его нога. Здесь, на Западном побережье, он натолкнулся на ожесточенное сопротивление индейцев и был вынужден уплыть обратно, в Пуэрто-Рико, так и не добыв золота, за которым явился. Хотя он обещал вскоре вернуться, вторично появился в этих местах по прошествии восьми лет, в 1521 году, и, кажется, только для того, чтобы пасть сраженным отравленной стрелой, посланной индейцами в знак приветствия. Он погиб, так и не добыв ни сокровищ, ни тайны вечной молодости, о чем мечтал всю жизнь. (Если бы он жил в наши дни, то, наверное, присоединился бы к трем моим клиентам и варварски истреблял бы природные сокровища острова Сабал.)
Но де Леон оказался не последним испанцем на берегах Флориды. В 1539 году его земляк Эрнандо де Сото высадился на острове, который сейчас называют Стоун-Крэб, в поисках того золота, что не далось в руки его предшественнику; впрочем, индейцы, казалось, и не подозревали о существовании сокровищ. Битва была жестокой и кровавой и закончилась таким сокрушительным поражением испанцев, что Испания отказалась от дальнейших экспедиций в поисках золота на побережье Мексиканского залива. Однако нашлись другие представители белой расы, которые не хотели столь легко отказываться от экспедиций во Флориду и привозили туда такие восхитительные сокровища цивилизованного мира, как оспа и сифилис («испанская» болезнь, «французская» болезнь, «английская» болезнь – по названию страны, откуда прибыла), а с собой увозили товары более ценные, чем неуловимое золото, которое неустанно искали: сильных молодых индейских воинов.
К 1621 году, когда в Массачусетсе белые и индейцы дружно пировали за выставленными на улицы столами, гнувшимися под тяжестью всевозможных яств и напитков, калузские и тимукуанские индейцы оказались на грани вымирания. К концу прошлого века их осталось не более трех сотен на все побережье, которое они заселяли в течение двух тысячелетий. Севернее, в Джорджии и Алабаме, у грозного племени криков возникли свои сложности с британцами, которые отчаянно пытались вытеснить индейцев с завоеванных земель. Вынужденные отступить на юг (где их называли семинолами или «отступниками», или «беглецами» на их родном языке), они натолкнулись на слабое сопротивление со стороны практически уже истребленных калузских и тимукуанских аборигенов. Индейцы встретились с индейцами на индейской земле, и победили индейцы. Калузских и тимукуанских индейцев больше не существовало, – но, равным образом, были сочтены и дни семинолов.
Флорида стала американской территорией только в 1822 году, когда правительство Соединенных Штатов приобрело ее у Испании. Прошло четырнадцать лет, и по настоянию нетерпеливых поселенцев правительство начало войну за переселение индейцев, до полного освобождения своих земель от соперников, которые по прошествии ста лет осмелились оказать сопротивление еще одной цивилизованной стране. Война с семинолами, как ее принято называть, окончилась в 1842 году, – за три года до того, как Флорида была объявлена двадцать седьмым штатом. К тому времени тех семинолов, что не были безжалостно и бессмысленно убиты, переселили в резервации в Оклахому, где, возможно, их потомки празднуют сегодня День Благодарения (с 1941 года, по постановлению Конгресса, – четвертый четверг ноября) вместе со всеми остальными «настоящими» американцами.
Мой партнер Фрэнк утверждает, что в один прекрасный день археологи обнаружат такое ископаемое, которое со всей очевидностью докажет, что первыми поселенцами на Американском континенте были русские, которые проникли на Аляску из Сибири в те времена, когда Беренгов пролив был еще перешейком. Благодаря этому фундаментальному открытию, говорит Фрэнк, Советский Союз немедленно предъявит свои права на всю территорию, занимаемую сейчас Соединенными Штатами, и это создаст такую неразбериху, которая обеспечит юристов по обе стороны «железного занавеса» прибыльной работой не на один век. Эта археологическая находка создаст еще один побочный эффект: навсегда исчезнет угроза ядерной войны, так как русские ни за что не станут уничтожать землю, которая принадлежит им по неотъемлемому праву. Может, Фрэнк и прав. Может, стоило бы рассказать об этом семинолам.
В День Благодарения погода была холодной и мрачной – самая подходящая погода для троицы, собравшейся на другой день с утра пораньше отбыть под благодатное солнце Мексики. Сьюзен привезла дочь к десяти утра. Мы с Дейл к этому времени уже позавтракали, убрали на кухне со стола и принялись доставать из холодильника исходные материалы, из которых они с Джоан собирались приготовить наше полуденное пиршество. Джоан появилась, волоча за собой чемодан, размеры которого больше подошли бы для месячного отдыха в Европе, чем для девятидневного путешествия на юг от наших границ. Когда я поинтересовался, почему он такой тяжелый, Джоан, пожав плечами, ответила: «В дальние поездки всегда беру с собой утюг». Сьюзен удивила меня, ибо, увидев в окне кухни Дейл, занятую одновременным изучением поваренной книги и обработкой индейки, сказала: «Она у тебя просто красавица, Мэттью». Затем Сьюзен резко повернулась и быстрыми шагами направилась к «мерседес-бенцу», припаркованному у подъездной дорожки (он перешел в ее владение по бракоразводному соглашению). Дейл крепко обняла Джоан, а та крепко прижалась к ней, и обе решительно выставили меня из кухни, справедливо заметив при этом, что семь поваров за жарким не уследят.
Я направился в маленькую комнату, служившую мне кабинетом, и позвонил Джиму Уиллоби в его дом на Стоун-Крэб. Выслушав сообщение о том, что мне удалось (или, вернее, не удалось) выяснить, и недоумение относительно причин, по которым каждый из моих собеседников лгал, Уиллоби тут же задал вопрос, почему мне так показалось.
– В их рассказах полно противоречий, – ответил я.
– Совсем не обязательно, что они лгут, – возразил Уиллоби. – Кроме того, Мэттью, хочу напомнить вам кое-что очень важное. Адвокаты-новички в уголовных процессах часто попадают в ловушку: увлекаются поисками настоящего убийцы. Их вера в невиновность клиента заставляет тратить свое время и силы на поиски подходящей замены. А это – не наша работа. Наша задача – показать, что наш подзащитный не виновен в данном преступлении, которое было совершено в такое-то время. Нам наплевать, кто на самом деле совершил это преступление. Мэттью. Выяснением этого вопроса придется заняться полицейским, коль скоро мы снимем обвинения с нашего подзащитного, – пусть они ищут маньяка в толпе на улицах города. Понятно. Мэттью?
– Не понимаю, почему одно исключает другое.
– Прекратите искать убийцу, – более настойчиво повторил Уиллоби. – Поищите-ка лучше людей, которых сможем вызвать в качестве свидетелей, чтобы опровергнуть заявление прокурора о не вызывающей сомнений виновности нашего подзащитного. Единственное, в чем мы сейчас нуждаемся, – вереница свидетелей, которые убедительно докажут, что виновность Харпера вызывает весьма обоснованные сомнения. Это все, что нам надо. Мы хотим выяснить, где был мистер Харпер и чем занимался в то время, когда его жену убили. Не знаю, зачем вам понадобилось копаться в этом дерьме: как он с ней познакомился, когда, где они поженились, – действительно не понимаю, зачем вам все это, Мэттью. Если вставить…
– Я подумал: если бы нам удалось показать, как сильно он любил ее…
– Мужчина вполне способен с утра обожать свою жену, а днем перерезать ей глотку. Такова печальная проза жизни.
– Почему все лгут мне, Джим?
– Если лгут, – чего вы, конечно, наверняка не знаете. Скорее всего их просто подводит память, – в этом нет ничего необычного, если задаете вопросы о событиях годичной, двухгодичной давности. Да и вам не следовало бы интересоваться этими событиями в первую очередь. А может, у каждого из них есть своя тайна, которую тщательно скрывают от посторонних глаз, они…
– Вот и я тоже так думаю, – прервал его я.
– Это не наша работа: смущать души людей чужими тайнами, – назидательно сказал Уиллоби, – меня совершенно не волнует, если Оуэн Харрис…
– Дэвис.
– Дэвис трахался с Китти Фойл и…
– Рейнольдс.
– И еще с дюжиной китаянок и курил опиум в единственном на весь город притоне, которого, насколько мне известно, просто не существует. Меня интересует, где шатался целый день этот Джордж Харпер, черт бы его побрал, в воскресенье и в понедельник, в то время как его жене сначала чуть все мозги не вышибли, а потом подожгли как смоляной факел. Вот это мне очень хотелось бы узнать. Если вам удастся отыскать хоть одного человека, мужского или женского пола, который смог бы засвидетельствовать, что он или она действительно видели Джорджа Харпера в Майами в воскресенье без пятнадцати двенадцать ночи, – тогда он физически не мог быть здесь, в Калузе, а следовательно, не он избил до полусмерти свою жену. А это основной пункт первой части обвинительного заключения: предполагаемое избиение, которое обвинение попытается связать с последующим убийством. И если нам удастся найти хоть одного человека, который скажет, что он провел с Джорджем Харпером весь день в понедельник, – вот тогда обвинение лопнет как мыльный пузырь, Мэттью. И мне наплевать, сколько канистр для бензина, принадлежавших Харперу, обнаружили на месте преступления или сколько его отпечатков пальцев обнаружили на этих канистрах. Человек не может одновременно находиться в разных городах, так гласит закон Ньютона или кого-то еще. Если мы сможем доказать, где был Харпер, – а я молю Бога, чтобы он оказался подальше от Калузы, – тогда мы добьемся его освобождения. Итак, Мэттью, пожалуйста, сосредоточьте свои усилия на тех доказательствах, которые пытаемся найти здесь, и перестаньте копаться в чужих тайнах. Договорились?
– Если есть какие-то тайны, нам надо знать о них, – возразил я.
– Зачем?
– Потому что окружной прокурор душу вытрясет из каждого свидетеля, которого мы приведем к присяге, и если эти тайны как-то связаны с Джорджем Харпером, мне, черт побери, не хочется, чтобы это свалилось на нас неожиданно, как снег на голову.
– Я сам займусь этим, когда возникнет необходимость, ладно?
– Нет, Джим, – ответил я, – не «ладно». Не хочу никаких сюрпризов.
– А каких сюрпризов вы ожидаете?
– Не знаю. Но когда мне лгут…
– Вам уже объяснили, что, возможно…
– А может, и не так.
– Мэттью, сегодня День Благодарения, мой брат с женой приедут к обеду полакомиться индейкой, проблем хватает, не надо строить из себя Кассандру.
– Пока что именно эту роль я и играю.
– Тогда смените амплуа, – посоветовал Уиллоби, – если только не собираетесь поджарить нашего парня, как индейку.
– Вы же отлично знаете, что я не хочу этого.
– Так доверьтесь мне. У меня громадный опыт в подобных делах.
Как только ко мне обращаются с призывами о доверии, тут же бегу прятать подальше фамильное серебро. Я терпеливо выслушал Уиллоби, который еще раз подчеркнул, как важно после возвращения из Мексики заняться выяснением того, где и как провел Харпер воскресенье и понедельник, отыскать свидетелей, которые бы подтвердили, что он в это время был в Майами.
– Хорошо, – пообещал я.
– Порядок?
– Порядок.
– Хорошо работаете, Мэттью, – сказал он мне на прощанье, – только старайтесь видеть за деревьями лес.
– Неплохо бы придумать что-нибудь поновее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35