Я спросил у него номер квартиры Терезия.
— Восемь, но его здесь нет, — отозвался он.
— Знаете, мне кажется, что вы для меня — дурной знак, — предположил я. — Всякий раз, когда я прихожу сюда, Терезия нет, зато вы сидите на крыльце.
— Значит, вам должно быть приятно увидеть знакомое лицо.
— Да, лицо Терезия.
Я пошел за ним следом и поднялся по лестнице. Он смотрел, как я поднимаюсь.
Я постучал в дверь под номером восемь, но никто не ответил. Из квартир по обе стороны от восьмой слышались голоса и музыка; запахи еды разносились повсюду и пропитывали коврики у дверей и даже стены. Я нажал на ручку, и дверь открылась. За ней оказалась комната с неубранным односпальным диваном-кроватью и газовой плитой в углу. Между плитой и кроватью едва хватило бы места, чтобы худощавый человек с трудом мог протиснуться и выглянуть в маленькое, давно немытое окошко. Слева от меня располагались туалет и душевая кабинка, относительно чистые. В сущности, квартирка выглядела довольно обветшавшей, но не грязной. Терезий постарался сделать ее уютнее: новые занавески висели на пластиковом карнизе над окном, дешевая картинка с розами в вазе украшала стену. Здесь не было телевизора, радио, книг. Матрас валялся на полу в углу, вся одежда была раскидана по комнате, но я предположил, что, кто бы ни рылся здесь, он ничего не нашел. Все, что имело какую-нибудь ценность для Терезия, конечно, спрятано не здесь, а в том месте, которое и было его настоящим домом.
Я уже собрался уходить, когда дверь позади меня распахнулась. Я обернулся и увидел высокого необъятных размеров чернокожего в яркой рубашке, преградившего мне путь. В одной руке у него была сигарета, а в другой — бейсбольная бита. Рядом с ним стоял старик, покуривая свою трубочку.
— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросил мужчина с битой.
— Вы смотритель?
— Я — хозяин, а вы вторглись в мои владения.
— Я искал кое-кого.
— Хорошо, его здесь нет, и у вас нет никакого права находиться в этом месте.
— Я частный детектив. Мое имя...
— Да мне плевать, как тебя зовут! Вали отсюда сейчас же, пока я не начал защищаться от неспровоцированного нападения.
Старик с трубкой хихикнул.
— Неспровоцированное нападение, — повторил он. — Звучит здорово! — он покачал головой от удовольствия и выпустил колечко дыма.
Я подошел к двери, и большой человек отступил в сторону, чтобы дать мне пройти. Он все еще заполнял собой весь проем двери, и мне пришлось втянуть живот, чтобы проскользнуть, не задев его. От него разило средством для мытья сантехники и одеколоном «Олд Спайс». Я остановился на лестнице.
— Могу я задать вам вопрос?
— Что?
— Как случилось, что его дверь была не заперта? Мужчина выглядел озадаченным:
— Вы не открывали ее?
— Нет, она была открыта, когда я пришел сюда, и кто-то рылся в вещах Терезия.
Хозяин обернулся к старику с трубкой:
— Кто-нибудь еще спрашивал Терезия?
— Нет, сэр, только этот человек.
— Послушайте, я не собираюсь создавать вам проблемы, — продолжал я. — Мне всего лишь нужно поговорить с Терезием. Когда вы в последний раз видели его?
— Несколько дней назад, — сказал хозяин, смягчившись. — Что-то около восьми, когда он закончил работу в «Лэп-Ленде». Он нес какой-то сверток и сказал, что несколько дней его не будет.
— А дверь тогда была заперта?
— Я сам видел, как он запирал ее.
Итак, кто-то проник в здание уже после смерти Атиса Джонса и сделал то же, что и я: вошел в квартиру, чтобы найти то ли Терезия, то ли что-то связанное с ним.
— Спасибо, — поблагодарил я.
— Да не стоит.
— Неспровоцированное нападение, — снова повторил старик, посасывая трубку. — Вот смешно.
Вечерние посетители уже появились в «Лэп-Ленде» к тому времени, когда я туда приехал. Среди них был немолодой мужчина в разорванной рубашке, который потирал свою бутылку пива так, что сразу можно было догадаться, что он провел много времени в одиночестве, думая о женщинах. Здесь же сидел и человек средних лет в строгом деловом костюме со спущенным узлом галстука и пустым стаканом на столе. Его портфель лежал у ног хозяина. Он раскрылся, когда падал, и теперь стоял на полу с раскрытой пастью, абсолютно пустой. Интересно, когда он наберется храбрости, чтобы сообщить своей жене, что потерял работу, что проводит все дни, наблюдая за стриптизершами или сидя в дешевых кинотеатрах, что ей больше не надо гладить ему рубашки, потому что, черт возьми, ему больше не надо их носить. В общем-то, ему теперь не надо даже вставать по утрам, если не хочется.
Я заметил, что Лорелея сидит в баре, дожидаясь своей очереди на сцене. Она не слишком обрадовалась, увидев меня, но я к этому привык. Бармен сделал движение, чтобы преградить мне путь. Но я поднял вверх палец.
— Меня зовут Паркер. Если у вас возникли проблемы, позвоните Вилли. А если нет, — кругом, шагом марш.
Он отвернулся.
— Длинный вечер, — сказал я Лорелее.
— Они всегда длинные, — фыркнула она, отворачиваясь от меня и всем своим видом демонстрируя, что не желает разговаривать со мной.
Я предположил, что ей досталось от босса за то, что она слишком много болтала в последний мой визит, и ей не хотелось бы, чтобы видели, как она повторяет свою ошибку.
— Единственный доход от этих мужиков — мелкая монетка.
— Ну, тогда, наверно, вы танцуете из любви к искусству.
Она покачала головой и уставилась на меня через плечо. Это был далеко не дружеский взгляд.
— Думаешь, это смешно? Или, может, думаешь, что у тебя особый шарм? Вот что я тебе скажу: у тебя его НЕТ. Все, что у тебя есть, я вижу здесь каждый вечер в каждом кобеле, который сует мне баксы в задницу. Они приходят и думают, что они лучше меня. У них, может быть, даже появляются какие-то фантазии, которые я вижу на их физиономиях. И я не против того, чтобы брать с них деньги. Я могу, конечно, привести их домой и трахаться с ними, пока не погаснут фонари, но это вряд ли: я ничего не делаю даром. Мое внимание не будет бесплатным и для тебя, так что, если тебе от меня что-то нужно, гони бабки.
Ну что ж, логично. Я положил на стойку пятьдесят долларов и крепко прижал их пальцем.
— Будем считать это предосторожностью, — сказал я. — В последний раз, кажется, ты нарушила наш уговор.
— Ты собирался поговорить с Терезием, и что? Не поговорил?
— Да, но мне пришлось пробиваться через вашего босса. Буквально. Где Терезий?
Ее губы сжались:
— Ты и вправду пробился к этому парню? Еще не надоело давить на людей?
— Слушай, я бы сам предпочел быть не здесь. Я не хочу говорить с тобой в подобном тоне. Я не считаю себя достойнее тебя, но уж, определенно, я и не хуже, так что побереги слова. Тебе не нужны мои деньги? Отлично.
Музыка подошла к концу, посетители нестройно захлопали, когда танцовщица собрала свои вещи и отправилась в уборную.
— Твоя очередь, — сказал я, собираясь спрятать пятьдесят долларов. Но рука Лорелеи вцепилась в край стойки.
— Он не пришел сегодня утром. И предыдущие два дня тоже.
— Понятно. Где он?
— Есть одно место в городе.
— Он не появлялся там несколько дней. Мне нужно больше, чем только это.
Бармен объявил ее имя. Она состроила гримасу, затем сползла со стула. Пятьдесят долларов все еще лежали на стойке между нами.
— У него есть собственное местечко вверх по Конгари. Там чьи-то частные владения. Там он и находится сейчас.
— А где точно?
— Может, тебе еще карту нарисовать? Я не могу сказать точнее, но это единственный участок частной земли, в Национальном парке.
Я отпустил банкноту.
— В следующий раз мне будет не важно, сколько денег ты принесешь. Я не стану говорить с тобой. Лучше уж я заработаю пару долларов у этих жалких трахальщиков, чем тысячу, продавая тебе хороших людей. И вот еще кое-что бесплатно: ты не единственный, кто спрашивал о Терезии. Парочка парней приходила вчера, но Вилли выгнал их взашей и обозвал гребаными нацистами.
Я благодарно кивнул.
— И они мне понравились больше, чем ты, — добавила Лорелея.
Она поднялась на сцену, из проигрывателя зазвучали первые аккорды песни «Любовь — дитя». Танцовщица спрятала купюру в кулачке.
Очевидно, она планировала с завтрашнего дня начать новую жизнь.
* * *
Фил Поведа просидел на кухне за столом всю ночь, две чашки нетронутого кофе стояли перед ним, когда дверь за его спиной открылась и он услышал крадущиеся шаги. Фил поднял голову, и в его глазах заплясали огоньки. Он развернулся вместе с креслом.
— Я очень сожалею, — сказал он.
Петля захлестнулась вокруг его шеи, и в последние мгновения своей жизни Фил вспомнил слова Христа, обращенные к Петру и Андрею у моря Галилейского:
— Идите за мной, и я сделаю вас ловцами человеков.
Губы Поведы дрогнули, когда он произнес:
— Это не будет больно?
И петля затянулась.
Глава 23
Я ехал в Колумбию в полной тишине, не включая музыку. Казалось, что я медленно дрейфую вдоль дороги И-26 северо-западнее Дорчестера, и округа Колхаун; огни немногочисленных машин, проносящихся по встречной полосе мимо меня, напоминали светлячков, летящих параллельно друг другу и постепенно меркнущих на расстоянии или исчезающих за поворотами дороги.
Повсюду здесь росли деревья, и в темноте за ними скорбела земля. Почему бы и нет? Она была отравлена собственной историей, переполнена телами мертвых, которые лежали под листьями и камнями: британцы и колонисты, конфедераты и унионисты, рабы и хозяева, захватчики и их жертвы. Если поехать на север, в Йорк и Ланкастер, там можно найти следы, оставленные когда-то ночными разбойниками, их лошадьми, скачущими галопом по грязи и воде под белыми попонами, забрызганными грязью. Всадники гонят их вскачь, уничтожая все вокруг; пробивают выстрелами новое будущее, оставляя свои души в грязи под копытами коней.
Кровь мертвых изливается в мир и облаками затуманивает реки, стекает с гор и лесов, с кленов и тополей, раскрашивает кизил, рыбок в реке, всасывается через их жабры. Речные выдры, которые вылавливают рыбу из воды, заглатывают вместе с ней и кровь людей. Кровь вливается и в майских жуков и мошек, которые темными роями носятся над Пидмонтским мелководьем — там, где мелкая рыбешка жмется ко дну, чтобы не стать добычей солнечников, которые охотятся на нее, скрываясь в тени листьев водяных лилий. И красота белых цветов маскирует уродливые паукообразные стебли.
Здесь, в этих водах, солнечный свет создает странные узоры на воде, не зависящие ни от течения реки, ни от ветра. Это мелкие серебристые рыбки, которые кружатся в потоке света. Он отражается от поверхности ручьев, ослепляя хищников и заставляя их видеть огромное чудище вместо легкой добычи. Эти болотистые места — райское место для мелкой рыбы, хотя пролитая когда-то кровь нашла ходы даже в эти места.
Не потому ли вы остались здесь, Терезий? Не потому ли маленькая квартирка номер восемь не носит следов вашего присутствия? Потому что вас нет в городе, нет того, что составляет вашу сущность. В городе вы всего лишь один из преступников, отбывших наказание; еще один бедняк, убирающий за более богатыми, чем он, наблюдающий за их растущими аппетитами и тихо молящийся своему богу за их спасение. Но это всего лишь фасад, не так ли? Ваше подлинное нутро совсем иного свойства. Ваша сущность чужда этому миру. Она проживает в мелких заболоченных озерках, тая от мира то, что вы стремились скрыть все эти годы. Это вы. Вы загнали их, разве не так? Ведь это вы их караете за то, что они совершили когда-то? Это ваше место. Вы узнали, что они натворили, и решили заставить их поплатиться за это. Но потом на пути встала тюрьма, и вам пришлось ждать, чтобы продолжить свое дело. Я не виню вас. Вряд ли человек может спокойно смотреть на то, что содеяли эти твари, и не испытывать жгучего желания наказать их любыми доступными средствами. Но это уже не подлинное правосудие, Терезий, потому что, совершая то, что вы делаете, нельзя добиться справедливого отмщения за преступление Мобли и Поведы, Ларуза и Труэта, Эллиота и Фостера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59