Но я убежден, любая месть слепа, гибнут и виновные, и невинные. Бог с теми, кто прощает, а не с теми, кто мстит, и если мы все научимся прощать, то много жизней будет спасено.
Выступление Холмогорова привело всех в замешательство. Редактор, сидевший на пульте, нашелся первым и дал в эфир очередной звонок.
Говорила пожилая женщина. Она назвала свою фамилию, имя и поинтересовалась, обращаясь и к Цветкову, и к Холмогорову:
– Когда же в конце концов в Ельске будет построен храм?
Тут мэр сел на своего любимого конька и принялся заливаться соловьем, не давая вставить даже одно слово советнику патриарха. И московские журналисты, и следователь ФСБ дружно поддержали намерение мэра как можно скорее построить в городе церковь.
– Я думаю, что уже в этом году будет заложен первый камень, – патетично воскликнул в микрофон Иван Иванович Цветков.
На этой благостной ноте и закончился прямой эфир на местной FM-станции. Мэр взялся подвезти Холмогорова и следователя к гостинице.
Она располагалась недалеко от мэрии. Но те отказались, сказав, что хотят пройтись по вечернему городу. Мэр сослался на всегдашнюю занятость и умчался от крыльца маленькой студии на «Волге». А Холмогоров со следователем ФСБ Афанасием Ильичом Камневым неторопливо двинулись по полутемной ночной улице. И тот и другой уже хорошо ориентировались в Ельске. Разговор не клеился, настроение у Камнева было довольно тягостное. Уголовное дело, ради которого он находился в Ельске, не сдвинулось с места ровным счетом ни на шаг.
Камневу не хотелось в этом признаваться.
На вопросы Холмогорова о том, как продвигаются поиски, Камнев, пожимая плечами, бормотал что-то не очень внятное, время от времени ссылаясь на то, что разрабатываются определенные версии, круг подозреваемых сужается.
– В конце концов, – сказал он уже казенным голосом, – Андрей Алексеевич, существует тайна следствия, и разглашать ее я не имею права.
– Что ж, я это понимаю, – улыбнулся Холмогоров.
Его улыбки следователь не заметил, ибо в это время прикуривал очередную сигарету.
Дважды мимо Холмогорова и Камнева проследовал патруль.
– Когда патрулируют военные, – заметил офицер ФСБ, – то в городе всегда спокойно, даже пьяных становится почему-то меньше.
– Ненамного, но меньше, – согласился Холмогоров.
– Значит, вы скоро уедете? – спросил следователь.
– С чего вы взяли, Афанасий Ильич?
– Мэр сказал, что все определилось.
– Не совсем так, я не определился.
– С чем? – спросил Камнев.
– С местом для храма.
– Неужели в городе мало свободной земли?
– Земли хватает, но храм должен стоять в хорошем месте.
– Его должны построить на самом высоком месте. Это же так просто! Раньше ведь всегда строили на высоких местах, чтобы храм со всех сторон был виден.
– Самую высокую точку определить несложно. Вы правы в том, что раньше таких мест было много, земля была чистой, на ней можно было строить. А сейчас кругом могилы, свалки, отхожие места. Храм на них ставить негоже.
Постепенно Холмогоров и Камнев приближались к центру Ельска. Они прошли рядом с поломанным киоском, у которого прямо на асфальте сидел сумасшедший Гриша Бондарев и из кусков красного кирпича выкладывал на земле крест.
– Вот человек, война ему всю жизнь сломала.
– Да, нелегкая судьба, – согласился Холмогоров. – Я разговаривал с офицерами, он из того самого отделения. Это его товарищей снайпер убивает.
– Мы сначала думали, что, может быть, и он к этому причастен, но потом я поговорил с врачами, навел справки. Бондарев здесь ни при чем.
Нормальным был солдатом, – продолжал следователь, стараясь не глядеть в сторону сумасшедшего, который сидел под фонарем с куском кирпича в руке, его лицо было сосредоточенно, на лбу поблескивали капельки пота.
Сумасшедший напряженно размышлял, куда положить обломок кирпича. Крест у Гришы получался странным – с концами неодинаковой длины, даже ребенок-первоклассник сложил бы ровнее.
– Интересно, о чем он сейчас думает, – произнес Камнев.
Сумасшедший не реагировал на прохожих, они были ему безразличны. Наконец он пристроил последний обломок кирпича. Следователь с Холмогоровым услышали у себя за спиной счастливый смех.
– Все про какую-то кавказскую овчарку говорит, всех мертвецами называет.
– Знаю, – сказал Холмогоров, – я пытался с ним говорить.
– Ну и что вы думаете?
– Я думаю, в словах бывшего спецназовца существует определенная система.
– Логика есть во всем, даже в сумасшествии, – горько улыбнулся следователь, он хотел продолжить свою мысль, но сделать ему это не дал выстрел, прогремевший метрах в трехстах слева.
Холмогоров тяжело вздохнул. Следователь на ходу крикнул:
– Извините!
Отворачивая левую полу пиджака и выхватывая на ходу пистолет, Камнев бросился на звук выстрела. Совсем близко раздавались истошные женские вопли. Холмогоров торопливо зашагал в ту сторону, куда побежал Камнев. Сумасшедший Григорий вскочил во весь рост, воздев над головой сжатые кулаки, и прокричал:
– Мертвецы! Мертвецы! Я же ему говорил, что он мертвец, предупреждал… Я ему говорил, что ее видел.., и она меня отпустила.., меня отпустила.., а их нет! Отпустила…
Гриша опустился на колени и, закрыв лицо руками, расплакался.
Холмогоров шел довольно быстро, почти бежал. На улице было людно, кричали спецназовцы и местные милиционеры, а через пять минут от городской больницы через площадь уже мчалась машина скорой помощи, оглашая город воем сирены и мигая пронзительным синим маяком.
На Андрея Холмогорова налетела женщина; то ли она выскочила из толпы, то ли откуда-то из переулка, – Холмогоров не успел этого заметить. Ее лицо было бледным, в глазах застыл ужас. Она несколько секунд, не мигая, смотрела на мужчину с длинными темными волосами, ее губы кривились. Андрею показалось, что она вотвот разрыдается. Ее плечи вздрагивали.
– Куда они все бегут? Неужели им интересно. Спецназовца убили…
– Витя! Витя! – послышался женский истошный вопль.
Это кричала Машка. К телу застреленного спецназовца ее не подпускали.
Холмогоров понял, что, если сейчас он не поддержит налетевшую на него женщину, та потеряет сознание.
– Давайте, я вас провожу, – Холмогоров взял ее под локоть.
Женщина приходила в себя. Она была в джинсах, в длинном темном свитере с капюшоном. Ее локоть дрожал.
– Ужасно… Неужели так интересно смотреть на мертвого человека? – произнесла она, глянув на трех парней, бежавших к месту убийства. Они же не знали его.
Еще один патруль промчался по улице мимо Холмогорова и его спутницы.
– Не люблю военных.., с оружием ходят…
– У каждого свое предназначение, – произнес Андрей. А мы с вами знакомы.
Женщина вырвала свой локоть.
– Я вас не помню.
– Вы были чем-то очень сильно расстроены.
Я подвозил вас в Ельск. Потом мы встретились на кладбище.
– А.., да, вспомнила. У меня умер отец. Мне туда… – женщина показала левой рукой на темный переулок.
– Я вас провожу.
– Нет, спасибо, вы мне и так оказали услугу, вывели с ужасного места. Мне стало очень плохо, голова кружилась. У меня есть дети, муж, я скоро к ним уеду. Не нравится мне Ельек.., еовсем не нравится.
– Может, все-таки я доведу вас домой?
– Нет, не надо.
Холмогоров смотрел ей вслед. Женщина торопливо уходила в темный переулок.
Этой ночью подполковнику ФСБ Камневу повезло: на месте преступления было найдено оружие – снайперская винтовка Драгунова. Ее отыскал старшина местной милиции. Он принес ее к беседке, держа на вытянутых руках, как рыбак держит огромную щуку.
– Старшина, спокойно, не трогай, положи ее сюда, – указывая на скамейку под яблоней, руководил Камнев. – Никому не подходить к оружию, не трогать, на нем могут быть отпечатки.
«Скорая помощь» не понадобилась. Боец спецназа Виктор Прошкин был убит выстрелом в голову.
Его подругу напоили валерьянкой, сделали укол.
Она, сидя на кухне своего дома, тихим голосом, глядя на Камнева, повторяла одно и то же:
– Мы с Витей хотели пожениться… Осенью хотели… Он был хороший. Моя мама не верила, что он хороший… А я знала – он добрый, очень ласковый.., мы сидели разговаривали… Это все мама, это она не разрешала приходить ему к нам домой, вот мы и сидели в саду, в беседке.., сидели и разговаривали…
– Маша, ты ничего не заметила подозрительного?
– Нет, ничего, – сказала девушка.
По ее пухлым щекам опять покатились слезы, крупные, как фасолины.
Афанасий Ильич Камнев поморщился, он понял, что толку от нее не добьешься, и опять вышел на улицу. Тело спецназовца уже положили на носилки и поместили в машину скорой помощи. Приехали на УАЗике майор Грушин и подполковник Кабанов.
Кабанов сразу же насел на московского следователя.
– Подполковник, вы же говорили – все под контролем, а теперь я вижу, мой солдат мертв и снайпер скрылся. Какого черта вы тут делаете?
– И без ваших упреков тошно. Вы так говорите, будто я хотел его смерти! Сидел бы в части – был бы жив!
– Вы предлагаете бригаду превратить в тюремную зону? Никого не выпускать?! Они все были в Чечне. Они там приказы выполняли и свою работу делали, а вы свою тут не делаете. Я буду жаловаться!
– Жалуйтесь куда хотите! Ни там, ни тут порядка нет, нигде приказы не выполняются. Я же вас просил бойцов этого подразделения в город не пускать, в наряды не ставить…
– Вы хотите, чтобы ребята в трусов превратились, сидели в казармах и дрожали, как последние шавки, – подполковник Кабанов громко выругался матом.
Где-то рядом завыл пес, протяжно и печально.
– Извините, подполковник, – сказал Кабанов, – нервы сдают. Это уже четвертый.
Майор Грушев стоял под деревом и, пряча сигарету в кулак, нервно курил.
– Поехали, майор, – позвал его Кабанов.
– Нет, я еще побуду здесь.
– Ну как знаете, – Кабанов сел в УАЗик и уехал вслед за машиной скорой помощи.
Естественно, прочесывание огородов ничего не дало, снайпер исчез, его следы, если они и были, затоптали любопытные. «Теперь ему не из чего стрелять, – думал подполковник Камнев, – теперь у него нет оружия, мое начальство будет рвать и метать».
– Пустите, я журналист, – услышал Камнев знакомый голос.
«Слетаются как вороны, – подумал он, – зеваки, журналисты».
– Майор, – обратился он к милиционеру, толстому и потному, – никого не пускать, гони всех прочь!
– Слушаюсь, товарищ подполковник! – майор милиции набычился, сжал кулаки и двинулся на журналиста. – Куда прешь?! Тебе что, не понятно?! Нельзя!
– Я представитель средств массовой информации. Я хочу знать, что тут происходит.
– В городе человека убили. Вот что происходит! Иди отсюда, Олег, иди!
Бобров понял, что спорить с майором бессмысленно, и попытался, перегнувшись через забор, обратиться к Камневу. Тот пошел в дом, где его помощник старался выудить хоть что-нибудь ценное у девушки – свидетельницы убийства.
Другой помощник вместе с милиционером допрашивал соседей, которые собрались во дворе Маши Дерюгиной. Все в один голос заявляли, что никого и ничего подозрительного не видели. Витя же, по их мнению, был очень хорошим парнем, несмотря на то что иногда любил выпить и поскандалить. Эти качества мужчин не портят, хотя, можеч быть, и не украшают. Все сходились во мнении что это кто-то сводит с ребятами счеты* * *
На кладбище стало одной могилой больше.
И в городе как-то незаметно для самих жителей прижилось название «Военное кладбище». А огороды у реки местные острословы окрестили «чеченскими». Олег же Бобров доставал мэра Цветкова предложением переименовать улицу Садовую в Спецназовскую. Жители улицы немедленно возмутились, посчитав это оскорбительным. Один из них, не представившись, в прямом эфире пообещал назавтра же набить журналисту морду, а мэру, если он пойдет на поводу, – ни много ни мало – импичмент.
Спецназовцы – друзья покойного Прошкина по отряду – уже не могли пить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38