Недаром капитана Пятакова солдаты считали сволочью и мерзавцем. Он мог пожертвовать собственным сном, выходным днем лишь для того, чтобы поймать и наказать нерадивого бойца.
Сегодня же ловить нарушителей входило в его обязанности – в обязанности начальника караула. Походив по территории монастыря и записав пару фамилий пойманных им нарушителей в блокнот, Пятаков все еще злился. Три его помощника чувствовали, что капитан угомонится не скоро. Они безропотно несли службу, исполняя все его прихоти.
Пятаков посмотрел на звездное небо, затем на светящиеся цифры командирских часов.
– Значит, так, я отлучусь на пятнадцать минут, а вы пройдите еще раз по расположению.
Сержант и два ефрейтора с облегчением вздохнули. Хоть на четверть часа они избавятся от этого идиота. Куда направился начальник караула, им было неизвестно. Он имел феноменальную способность раствориться в пространстве, едва свернув за угол, и тут же материализоваться в нужном ему месте. Иногда солдатам казалось, что Пятаков, которого видели в штабе, через секунду уже оказывался в казарме, поднимая роту в ружье, заставляя надеть противогазы и устраивая кросс по территории монастыря – двадцать или тридцать кругов. Кроссы капитан Пятаков любил невероятно. Сам он был поджарый, длинный, бегал легко.
– Куда он теперь улетучился? – спросил сержант у ефрейторов.
– Главное, что нас в покое оставил. Хоть помочиться можно спокойно.
Они втроем подошли к монастырской стене и принялись дружно мочиться, глядя на звезды.
– Красота-то какая!
Пятаков же в это время бежал, придерживая кобуру, по высокой траве, мокрой от ночной росы. Бежал, пригибаясь, как легкий и быстрый гепард. За ним оставался темный след. Когда до цистерн с горючим оставалось метров триста, офицер перешел на крадущийся шаг, пригнулся еще ниже. Никакого движения на территории складов ГСМ он не заметил. Он жадно облизал языком пересохшие губы: «Я вам сейчас!..»
Было жаль, что никто из караульных сейчас не курит, – это самое страшное нарушение. Кара за него следовала жестокая.
«Дрыхнут, сволочи, или прилегли на травку и базарят», – с надеждой подумал капитан. Он бы страшно расстроился, застав караульных бодрствующими, честно исполняющими свои обязанности. Первым делом Пятаков направился к воротам, у которых красовался грибок с зеленой жестяной шляпкой. Солдата он приметил, тот стоял у грибка, но никак не реагировал на появление капитана. «Спит, сука. Сейчас я его вздрючу».
Пятаков, как хищник к своей жертве, бесшумно подкрался к солдату с подветренной стороны.
По поникшей голове часового он понял, что тот спит. На полусогнутых подобравшись к часовому, он услышал его сопение. Можно было схватить солдата за нос, можно было ударить. Но как опытный офицер, Пятаков понимал: пока у солдата в руках оружие, он опасен.
Пятаков заглянул в лицо спящего, увидел слюну, свисающую с уголка рта, и осторожно прикоснулся к рожку автомата. Корнилов даже не вздрогнул. Мягко щелкнул фиксатор – и рожок оказался в руках капитана. «Автомат бы у него украсть и уйти».
Голова рядового Корнилова задрожала. Комар влетел в ухо. Движение было чисто рефлекторным. Капитан замер, голова опять поникла. Назойливый комар теперь уже звенел прямо у капитанского уха.
«Где же второй урод?» – подумал капитан.
Взглянул вправо, влево, но часового видно не было. «Разберусь с одним, потом с другим».
Скроив гнусную ухмылку, капитан Пятаков пригнулся и вкрадчиво шепнул на ухо Корнилову:
– Товарищ солдат, а службу кто нести будет?
Я, что ли?
Корнилов даже мертвый среагировал бы на голос капитана Пятакова. Он дернулся так сильно, что чуть не пробил себе гвоздем затылок, затем рванулся вперед, чтобы стать по стойке смирно, но так и остался висеть на гвозде.
Злобный Пятаков, как выбивают из-под висельника табурет, ударил по ногам, не давая встать Корнилову на твердую землю, затем начал хлестать солдата по щекам.
– Тебя поставили склад охранять, а ты спишь, свинья.
Пятаков не повышал голоса. Он шептал, отчего слова звучали еще более зловеще.
– Товарищ капитан.., товарищ капитан… – между ударами лепетал Корнилов. – Виноват, исправлюсь.
Левая рука искала рожок автомата, но не находила. Она скользила по воздуху, Корнилов отчаянно продолжал поиски, не желая верить в потерю боеприпасов. Он представлял себе, что устроит ему Пятаков, когда притащит в часть, и понимал: оправдаться не удастся. Действительно, где рожок с патронами? Однажды Пятаков уже украл автомат у спящего часового. Тогда капитан получил от командира благодарность, а солдат, не повесившийся на посту лишь потому, что не нашел веревки, – десять суток гауптвахты.
Наконец Корнилов сумел-таки соскочить с гвоздя.
– Товарищ капитан, виноват, исправлюсь, перестаньте!
Но Пятаков завелся. Он принялся вырывать автомат из рук Корнилова:
– Отдайте оружие, вы недостойны держать в руках автомат.
Злополучный патрон торчал в патроннике из-за того, что солдаты играли с судьбой, решая, кому спать первым. Он сослужил Корнилову плохую службу. Солдат забыл о его существовании и о том, что не поставил автомат на предохранитель – спешил заснуть.
Капитан дернул ствол к себе, Корнилов – к себе. Раздался выстрел. Пятаков заморгал и медленно разжал руки. Корнилов стоял с дымящимся автоматом в руках и смотрел, как на груди капитана расплывается кровавое пятно.
– Виноват, исправлюсь, – еще раз по инерции произнес он и подхватил умирающего Пятакова.
– Я же говорил, вы недостойны держать автомат, – прошептали губы.
Прибежал Петров. Перепуганный Корнилов пытался поставить мертвого капитана на ноги, уговаривал его потерпеть, тот, естественно, стоять не мог. Петров стучал зубами от страха и не хотел верить в реальность происходящего. Выстрел из автомата прозвучал глухо, потому что ствол упирался в грудь Пятакова. В части выстрел никто не услышал.
– Что тут было? – бегая вокруг приятеля и мертвого капитана, тупо бормотал Петров.
– Я, кажется, его хлопнул, – побелевшими от страха губами признался Игорь Корнилов отпуская наконец капитана.
Тот рухнул на землю. На груди темнело пятно. Петров опустился на колени, и встряхнул Пятакова за плечи.
– Товарищ капитан, вставайте! Вставайте!
Это ничего, случается и хуже…
Но капитан был мертв.
– Все, кранты, – сказал Корнилов. – Теперь мне конец.
– И мне тоже, – шептал Петров. – Надо делать отсюда ноги. Слышь, Игорь?
Корнилов был в оцепенении. По его щекам текли слезы. Лицо сразу же стало детским.
– Надо убегать. Он на меня напал. Понимаешь, Петров? Он на меня напал, – безумно повторял Корнилов. Но руки у него не дрожали. Он забрал рожок своего автомата, присоединил его и принялся ползать на четвереньках.
– Ты чего? – спросил рядовой Петров.
– Гильзу ищу. Она где-то здесь.
Гильза нашлась. Корнилов спрятал ее в нагрудный карман. Спрятал тщательно и аккуратно, как документ или орден.
– Что теперь делать?
– У Пятакова должны быть сигареты.
Вытащили из кармана офицера пачку сигарет, испачканную кровью, закурили. У Петрова руки дрожали так, что сигарета прыгала, брызгая искрами. Корнилов с трудом помог приятелю раскурить ее. Они курили молча, Корнилов то и дело оглядывался.
– Знаешь, у меня под Питером тетка живет, неподалеку от Финского залива. Надо убегать к ней.
– Зачем? – спросил Петров.
– Здесь нас заметут, потом посадят и, конечно же, приговорят к вышке.
– За что? – словно не понимая, спросил Петров.
– Как это, за что? Я убил офицера.
– А я? – спросил Петров.
– И ты соучастник. Так что надо делать ноги.
Они покурили. Петров нагнулся и закрыл лицо капитана Пятакова фуражкой.
– Все, пошли, Игорь.
Петров был готов бежать за Корниловым куда угодно. Он понимал, что теперь и он, и его приятель – жертвы. Кто и в какой мере, разбираться было некогда, да и голова не работала. «Бежать, бежать» – лишь эта мысль стучала в головах у солдат.
– Забери у него пистолет и рацию.
– На хрен нам рация?
– Нужна.
Петров забрал пистолет и запасную обойму.
– Куда дернем? – спросил он у Корнилова, пряча табельное оружие офицера в карман.
– На дороге тормознем машину – и подальше от Ельска.
Сказано – сделано. Через пять минут, пригибаясь, по высокой, мокрой от росы траве два солдата с оружием наперевес бежали на северо-запад. Они знали, что в городе сейчас полным-полно патрулей, поэтому туда лучше не соваться. Хоть они и вооружены, но нарываться на лишние неприятности не хотелось ни Петрову, ни Корнилову. Они бежали молча, запыхались, вспотели.
В окрестностях Ельска, благодаря кроссам покойного капитана Пятакова, они ориентировались хорошо. Наконец солдаты добрались до шоссе О том, что на всех дорогах стоят блокпосты и машины проверяют, ни Петров, ни Корнилов не знали, в город их давно не выпускали. Они минут тридцать пролежали в кювете. Ни одна машина не прошла ни из города, ни в город.
– Что такое, мать их так? – шептал Корнилов, поглаживая приклад автомата. – Машин нет!
– К железной дороге? Поездом? Слышишь, Игорь? – сказал Петров.
– Нет, поездом нельзя. Поезд могут останэвить и обыскать.
– Точно. Могут, – подтвердил опасения Корнилова Петров. – Жрать хочется. Покурим?
– Давай.
Они курили, пряча сигареты в кулаках. Корнилов дрожал от страха и возбуждения одновременно. Петров же немного успокоился.
– Тетка твоя нас не выдаст?
– Она надежная, меня любит.
– А потом? – спросил Петров.
– Потом дернем в Финляндию?
– Куда?
– К финнам убежим. Попросим убежища.
Скажем, били нас офицеры, издевались за то, что мы в Чечню отказывались ехать. Они нас назад не отдадут. Подержат в тюрьме пару месяцев и выпустят.
Перспектива вскоре оказаться за границей Петрова не удивила. В бред приятеля хотелось верить.
– А там и какая-нибудь амнистия случится, можно будет вернуться, – убежденно говорил Корнилов, веря каждому своему слову.
Они пролежали в кювете еще полчаса.
* * *
Наряд, оставленный офицером, не предпринимал ничего, чтобы отыскать начальника караула.
Мало ли куда мог пойти Пятаков? Возможно, и к женщине. Побеспокоишь его – поимеешь неприятности на собственную голову. Так что лучше инициативы не проявлять. Три бойца, прохаживаясь по территории части, ждали возвращения капитана. Тем более с КПП сообщили, что капитан Пятаков расположения не покидал. И у вторых ворот, которые предназначались для выезда по тревоге, караульные сообщили, что капитана Пятакова не было и здесь.
– Небось, где-нибудь на кухне сидит, жрет мясо, а мы тут, как лохи, топчемся, – сказал сержант ефрейтору.
– Да уж, с него станется.
– С другой стороны, хорошо – никто нас не кантует. Был бы здесь Пятаков, уже кого-нибудь поймал бы и отвел на гауптвахту.
– Слушай, а может, он склад ГСМ пошел проверять? – выдвинул версию ефрейтор, глядя в предрассветное небо.
– Давай на вышках спросим.
– Что у них спрашивать, спят, как сурки.
Подошли к вышке, постучали по ней прикладом автомата. Сверху раздался заспанный голос:
– Чего?
– Слушай, ефрейтор, начкара не видел?
– Он что, у меня на вышке ночует? Слава Богу, не видел. Спроси у соседа.
Сержант, ефрейтор и солдат направились ко второй вышке, сняли часового с гвоздя. Ответ услышали аналогичный: не видел и видеть не хочу.
– Ну, блин, капитан дает! Скоро офицеры съезжаться начнут. Дежурный по части может хватиться. Что скажем?
– Не знаю. Будем топтаться здесь. Должен же он появиться. Службу Пятаков знает и к разводу появится. Вот увидишь.
– Может, дрыхнет где? – выдвинул версию сержант, он сам нещадно хотел спать.
– Может, и дрыхнет, а служба идет, – поддержал версию ефрейтор. – Я тоже не прочь ке – марнуть, надавить на массу.
– Вот оттопчемся и надавим.
– Вам хорошо, – заметил солдат. – А мне поспать не дадут.
– Поспишь и ты, – сказал сержант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38