– Вы с ума сошли! Оружия в доме нет.
– Где оно? – рявкнул Прошкин, ударяя Леонарда ребром ладони по печени.
Этого ему показалось мало, и он тут же локтем заехал Леонарду в позвоночник. Самым большим желанием спецназовцев было прикончить Леонарда на месте, но прежде стоило выяснить, где снайперская винтовка. Вдруг этот урод продал ее какому-нибудь психу? Только это удерживало спецназовцев от скорой расправы.
Леонарду в кровь разбили лицо. Даже если бы он захотел говорить, ему не давали это сделать.
Он уже не мог стоять на ногах. Ему сковали руки за спиной и бросили на пол. Так он и лежал – голый, мокрый, перепачканный кровью и собственной блевотиной. Его любовнику досталось меньше, про того почти сразу забыли, лишь только он от страха упал на пол. Мальчишка отполз в угол, сидел и плакал.
Леонард с трудом открыл глаза. Кровь текла из разбитой брови, губы распухли. Что-что, а вести допрос с пристрастием спецназовцы умели.
Они при желании могли добиться любого признания, самого нужного и самого невероятного. Захоти они сейчас, чтобы Леонард признался, что убил и изнасиловал покойных родителей, коммерсант с готовностью подтвердил бы это.
– Значит так, педрила, – подняв коммерсанта за волосы, Прошкин заглянул ему в глаза, залитые кровью, – я буду считать до трех. Если на счет «три» я не услышу вразумительного ответа, буду бить тебя педрильской рожей о землю, – Прошкина не интересовало, что в гостиной плиточный пол. – Буду бить до тех пор, пока она не превратится в блин. Но и тогда ты не сдохнешь.
Сдохнешь, когда этого захотим мы. Сломаем тебе пальцы, оторвем яйца, в задницу засунем бутылку шампанского вместе с пробкой и станиолем.
Потрясем ее, и она взорвется. Ты получишь такой кайф, педрила, какого не испытывал никогда в жизни.
– Что я должен сказать? – понимая, что слова спецназовца, угрюмого и наглого, не пустая угроза, прошептал Леонард.
– Где винтовка? – прямо в ухо крикнул ему Прошкин. – Винтовка где? Раз…
Шофер уже беспокоился. Он-то думал, что Куницын мирно сбегает за водкой и ребята, не теряя времени, поедут на блокпост. Дом же Леонарда ходил ходуном. Шофер заглянул в кузов, подтянувшись на руках. Под брезентом никого не оказалось. «Куда это они все? В очередь все выстроились, что ли? По одной бутылке на руки дают или как? Наверное, без денег решили „водяру“ взять. Совсем в долбанной Чечне с ума посходили!»
Шофер поднял капот, забрался в машину, открыл дверцу, ноги поставил на ступеньку и закурил, наблюдая за пылающими электрическим светом окнами.
– Два! – в ухо Леонарду крикнул Прошкин.
– Здесь, здесь винтовка, – прошептал Леонард.
– Вот видишь, и признался. Память к тебе, ублюдок, быстро вернулась. Показывай винтовку, из которой ребят уложил!
И тут Леонарду сделалось плохо. До него дошло, чего добиваются эти мрачные, страшные люди. Он никогда не скрывал, что у него есть винтовка, но и не особенно афишировал этот факт. Иногда с каким-нибудь очередным своим дружком выезжал за город, в лес, на полянку, и там, чтобы продемонстрировать свою мужественность, облачившись в камуфляж и майку в облипку, стрелял из снайперской винтовки по воронам, иногда – в ствол дерева. Его малолетних приятелей подобные выходки Леонарда приводили в трепет и умиление. Леонард знал это и пользовался снайперской винтовкой как отмычкой к сердцам юных педиков.
– Она в доме.
– Где?
– Я никого не убивал, никого!
И тут он получил такой удар в голову, что мозги чуть не выскочили через уши. Четыре передних зуба ввалились в рот. Леонард лежал на полу, истекая кровью.
– Умираю…
– Я еще не сказал «три».
Прошкин за волосы поднял Леонарда, взял со стола большую бутылку минеральной воды, ножом срезал горлышко и принялся лить охлажденную воду на голову жертве.
– Пришел в себя?
– Ты его замочил, Витя, – сказал Уманец.
– Я бы его там, в Чечне, в два счета замочил и уши отрезал бы, здесь грех на душу не возьму.
Где винтовка?
– За холодильником…
* * *
Майор Грушин был, наверное, единственным во всей бригаде спецназа, кто не боялся ходить пешком по Ельску. И не потому, что ему не дорога была собственная жизнь, а просто майор привык к опасности и понимал, что если Богу угодно, то человек погибнет, даже находясь под бронированным колпаком. Если же Бог не желает его смерти, то сам черт ему не страшен, он пройдет сквозь шквальный огонь, его станут расстреливать в упор, но все пули пролетят мимо и другим просвистят свою страшную песню.
Было уже темно, когда Грушин подошел к КПП. Он, не торопясь, прикурил сигарету, бросил ее в мусорницу и лишь после этого толкнул дверь. Солдат дернулся, вскинув руку к виску. Майор с ленивым достоинством козырнул и произнес:
– Спокойной ночи, сынок.
Солдат неуверенно повертел в руках заклеенную скотчем картонку, а затем окликнул:
– Товарищ майор! Разрешите обратиться?
– Разрешаю, – улыбнулся Грушин, не ожидая такого четкого исполнения уставных отношений.
– Тут какой-то сумасшедший приходил, сказал, что ему девка в киоске дала…
– Куда дала? – улыбнулся майор. – И сколько раз?
– Картонку какую-то.., для командира бригады. Но командир-то в Чечне, а подполковник Кабанов вернется ночью. Мужик говорил – «срочно», вот я вам и отдаю.
Майор взял картонку, повертел в руках, подошел под фонарь, сорвал скотч, развернул и прочел. Получалась какая-то хрень: какая-то Валя, киоск на площади России. «Черт знает что! Неужели мои ребята на нее наехали? Вот свиньи!»
Он вспомнил прошлогодний случай, когда спецназовцы пытались на праздник города взять водку в киоске, несмотря на запрет Цветкова торговать спиртным.
– Пойду разберусь.
– Вам бумага, товарищ майор?
– Мне.
Майор еще раздумывал, стоит ли спешить.
До десяти вечера оставалось двадцать минут, мог и не успеть. Но тут сработала связь, и заждавшийся сержант с блокпоста на московском шоссе поинтересовался у часового, выехала ли смена.
Звонили не дежурному по части, а неофициально, боец бойцу, чтобы не подставить ребят.
– Выехали, уже полчаса как выехали. Слышишь, Сидоров, они уже должны быть у вас.
Не случилось ли с ними чего?
– Кто ехал на блокпост?
– Ваши, товарищ майор, из отделения сержанта Куницына.
«Мать их…», – подумал Грушин и побежал по аллее.
Уже возле улицы его догнал УАЗик.
– Товарищ майор, подвезти?
– Тебя кто направил?
– Часовой с КПП позвонил. Дежурный по части разрешил.
– Гони на площадь России!
Валька решила ждать до последнего. Она услышала, как завизжали тормоза, как ярко сверкнули фары военного УАЗика и бросилась к нему.
– Товарищ командир, – затараторила она, всхлипывая и причитая, – Машка сказала, что у Леонарда ружье с прицелом есть. А она Прошкину сболтнула. Быть беде!
Грушин не сходу въехал. О существовании какой-то там Машки он не знал, но, услышав фамилию Прошкин, напрягся:
– Где он?
– Не знаю, у Леонарда ружье есть! Она Прошкину сказала!
– Садись, дом покажешь, – крикнул Грушин.
Валька бросилась к киоску, сунула замок в пробой и, дважды повернув ключ, спрятала его в глубокой и тесной ложбинке на груди.
– Быстрее! – крикнул Грушин, отрывая Вальку от замка, который та усиленно дергала, чтобы проверить, закрылась ли дужка.
Грушин еще издалека увидел «Урал» и водителя. Тот, как всякий служивый водила, по звуку определил приближение машины, соскочил на траву, прямо на брошенный окурок, и, когда Грушин выскочил из машины, стоял перед майором в полной красе по стойке «смирно», все пуговицы были застегнуты, ремень подтянут.
– Товарищ майор, разрешите доложить.
У меня поломка, – капот у машины был открыт, – произошла вынужденная задержка.
– Ты мне не ври!
И тут Грушин услышал шум в доме. Офицерам спецназа в связи с последними событиями было разрешено ходить по городу с оружием.
Грушин не стал тратить время на разговоры с водителем, который наверняка продолжал бы покрывать однополчан, рассказывая бредни про засорившийся карбюратор, загоревшуюся свечу, про то, что подъехали к дому долить воды в радиатор.
С пистолетом в руке Грушин бросился к дому. Сразу стало понятно, как в дом вошли спецназовцы: на крыльце валялась разломанная надвое дверь.
– Уроды! – пробормотал майор Грушин и вбежал в гостиную., В это время Прошкин уже держал в руках снайперскую винтовку. Уманец же, зверски оскалившись, приподнял за волосы голову Леонарда правой рукой, а два растопыренных, напряженных, как прутья арматуры, торчащие из бетона, пальца левой руки вплотную приблизил к глазам коммерсанта.
– Ты, урод, хоть понял, что теперь тебе конец? – сказал Уманец. – Сейчас я тебе глаза выдавлю, снайпер гнойный! Думал, мы до тебя не доберемся?
Грушин заподозрил, и не без основания, что Леонарда пытают давно и умело, если уж раздели догола.
– Отставить! – крикнул он.
Но спецназовцы уже завелись до такой степени, что даже окрик командира не смог их остановить.
– Погоди, майор, мы его сейчас кончим, – попросил Куницын.
– Иван Ильич, появись через пять минут, прошу! – Прошкин молитвенно приложил руку к сердцу.
– Христом-Богом молю, за наших ребят, – прошептал Маланин. – Если бы не мы, он бы и вас прикончил.
– Отставить! – рявкнул Грушин и тут же выстрелил в потолок.
Этот выстрел, громкий и неожиданный, все решил, из спецназовцев словно вышел воздух.
– Не успели, бля, – сказал сержант Куницын, бросая гомика мордой вниз. Тело вздрогнуло.
«Живой», – с облегчением подумал майор Грушин.
Прошкин продолжал держать снайперскую винтовку на вытянутых руках.
– Вот она. Вот она, падла, товарищ майор.
Из этой штуки выродок наших ребят уложил одного за другим, – Прошкин бережно приблизил снайперскую винтовку Драгунова к своему лицу и, как наркоман с листочка бумаги втягивает в себя белый порошок кокаина, втянул запах затвора. – Порохом пахнет. Недавно стрелял!
– Не стрелял я в людей! – из лужи крови пролепетал Леонард.
– Не стрелял! А кто стрелял? Она сама стреляла, что ли? И ноги у нее есть, и пули сами вылетали? Вот она, товарищ майор, и его отпечаточки на ней присутствуют.
– Успокойтесь, мужики, – майору Грушину, с одной стороны, было не по себе, а с другой – его охватило радостное возбуждение. «Неужели страху конец? Неужели его ребята смогли взять снайпера прямо на дому?»
– Телефон здесь есть?
Мальчишка, сидевший в углу и дрожавший, сквозь слезы наконец заговорил:
– Да, товарищ командир, есть телефон, – и, забыв, что абсолютно голый, побежал в соседнюю комнату и притащил трубку радиотелефона. Он напоминал собаку, которая сбегала за тапками хозяина.
Грушин, сверяясь с визиткой, набрал номер телефона офицера ФСБ, с которым разговаривал накануне. Номер гостиничного телефона был написан шариковой ручкой.
Три офицера ФСБ, выдернутые из постели, появились почти мгновенно (до гостиницы было рукой подать): двое – слегка выпившие, третий – абсолютно трезвый. У эфэсбэшников была договоренность пить строго по графику: если двое выпили, один должен оставаться трезвым, и, наоборот, если один пьет с женщиной, то двое его страхуют.
Тот, который был трезв, взял бразды правления в свои руки. Гомосексуалиста Леонарда Новицкого, одев во что попало, погрузили в УАЗик и в сопровождении офицеров ФСБ вместе со снайперской винтовкой увезли.
– Как вы его вычислили, орлы? – уже с гордостью за своих парней спросил майор Грушин.
– Машка сказала, – признался Прошкин, облизывая разбитый кулак.
– Твоя баба?
– Моя.
– Молодец Машка. Но и вы молодцы.
И тут до Прошкина дошло:
– А вы, товарищ майор, откуда тут взялись?
– Валька подсказала.
Вальку Прошкин знал и тут же выстроил логическую цепь. Раз Машка пообещала, что никому не скажет, и поклялась, значит, точно, она навела.
Пошла к Вальке в киоск и там проговорилась.
«Ну, я ей покажу! Хотя, может, и к лучшему, что майор подоспел».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38