– Не сегодня, так завтра солнце увидим.
Но мне сейчас кажется, будто они рядом. Закрою глаза и вижу всех четверых. И что-то они мне говорят, только что, понять не могу.
– Ты уже пьян. Больше ему не наливать.
– Так всегда бывает, – вздохнул подполковник Кабанов, – когда перенервничаешь или силы на исходе, спиртное быстро забирает. – Сам он был достаточно трезв, чтобы не пить водку стаканами.
Сержант Куницын сидел, закрыв глаза, и остервенело качал головой. Похрустывали шейные позвонки.
– Не верите, товарищ майор? А я их вижу, стоят в камуфляже, все с автоматами.
Не поверить Куницыну было невозможно. Он говорил проникновенно, будто обращался не к сидевшим за столом, а к тем, кого видел.
– Парень умом не тронулся? – прошептал подполковник Кабанов на ухо майору. – Ты за ним в Чечне ничего такого не замечал? Иногда случается. Насмотрятся крови, трупов, крыша и едет.
– Не знаю. Думаю, что это у него временно.
– Что-то мне уже тут не нравится, – признался подполковник.
– Почему?
– Люди на нас смотреть боятся.
Грушин через весь зал пристально смотрел на Холмогорова, прямо тому в глаза, но вскоре не выдержал, первым отвел взгляд.
Майор хмыкнул:
– Правильно делают. Злость в душе у ребят осталась, а выхода ей нет.
Сержант Куницын, сделав над собой усилие, открыл глаза, боясь, что картинка не изменится, боясь, что мертвецы, шептавшие ему непонятные слова, не исчезнут. Но видение растворилось, страшно болела голова, как после контузии.
– Ты в порядке? – спросил майор.
– Кажется, да, – сержант чувствовал, как огнем горит кожа на руке в том месте, где ее крепко сжимал Холмогоров, как будто тот по-прежнему держал сержанта за руку.
Куницын резко повернул голову, но Холмогорова за столиком не увидел. Когда тот ушел, как расплачивался с официантом и расплачивался ли вообще, никто из спецназовцев не заметил. Холмогоров словно растворился, и сержант даже засомневался, а существовал ли он вообще. На столике в изящном стеклянном подсвечнике ровно горела свеча, отбрасывая на стену уродливую тень от букета цветов. Маленький огонек, ореолом сверкающий над свечой, слепил сержанта, жег ему душу. Ровное пламя качнулось, затрещало, уродливая тень на стене ожила. И сержанту вспомнилось, как в детстве ему становилось одиноко и тоскливо в деревенском доме, куда родители отвозили его на лето к бабушке. По вечерам часто пропадало электричество, и тогда бабушка Павла Куницына зажигала свечку. Чтобы не было так страшно, он садился поближе к столу и рассматривал огонек.
«Это не простая свечка, – говорила старуха, – она из церкви принесенная, ее батюшка освятил». – «Почему огонек то ровно горит, то качаться начинает, трещит, дым пускает?» – спрашивал тогда Павел. «Если ровно горит, значит, все хорошо, благословение в доме. А если начинает стрелять и дымить, значит, грешная душа рядом пролетела, в святой огонь попала». – «И что с ней стало?» – «Очистилась, в рай полетела, а грех ее черным дымом ушел».
У сержанта Куницына холод пробежал вдоль позвоночника, и он мелко-мелко задрожал, пот выступил на лбу.
– Плохо тебе? – спросил майор Грушин.
– Озноб по телу прошел.
– Говорят, такое случается, когда кто-нибудь по твоей могиле ходит, – сказал подполковник Кабанов. И тут же осекся, поняв, что играть словом «смерть» сейчас не время.
– Знаю, – глухо ответил сержант Куницын.
Глава 6
Утро над Ельском выдалось мрачное. Благо, хоть дождь не шел, но ветер пронизывал город насквозь. Особенно неистовствовал он на высоком берегу Липы – там, где стояли монастырь и кладбище.
Двое солдат в бушлатах с поднятыми воротниками взбирались по косогору к желтевшим песчаным холмикам. Еще вчера вечером они привели площадку возле могил в порядок, каким он видится военным, в результате чего могилы напоминали окопы, вырытые для ведения стрельбы в полный рост. Не хватало только выложенной дерном огневой позиции на брустверах да ниш под боеприпасы.
– Вот же, черт, – сказал один из солдат, разглядывая следы на песке возле будущих могил, – мы с тобой вчера граблями по всей площадочке прошлись, красиво сделали, как плац для торжественного построения. А какая-то падла ночью тут походила.
– Не сидится людям! Понесло же кого-то ночью на кладбище!
И солдаты, ругаясь вполголоса и вжимая от холодного ветра головы в плечи, принялись граблями ровнять рассыпанный песок. Под железными зубьями исчезали следы ботинок.
* * *
Еще только светало, а по городу уже ползали машины, рабочие развешивали на фонарных столбах флаги с черными траурными ленточками. С первыми лучами солнца, осветившего город совсем ненадолго и почти тут же скрывшегося за облаками, грузовые машины и рабочие в ватниках исчезли, словно были призраками.
Мэр Цветков на служебной машине объехал центральные улицы города, проверяя, все ли сделали так, как он распорядился. Флаги казались ему помятыми, но ветер быстро сделал свое дело, разгладив складки. «Молодцы, ничего не скажешь, – подумал Цветков, – не хуже, чем в столице, получается!»
Он любил сравнивать свой город с Москвой и странным образом постоянно приходил к выводу, что Ельск ничуть не хуже столицы. По закоулкам Цветков ездить не стал, не желая себя расстраивать. Он понимал, что кучи мусора никто убрать не успел, облезшие и покосившиеся заборы не покрасили и не выровняли.
Заместителя министра Цветков встречал в десяти километрах от города. С чиновниками такого высокого ранга ему прежде даже стоять рядом не приходилось, поэтому Иван Иванович очень волновался.
Волновался и шофер.
– Мы их не пропустим, Иван Иванович? – всматриваясь в пустынное шоссе, спросил водитель.
– Не пропустим, – без особой уверенности отвечал мэр.
– Он на чем приедет?
Цветков молчал.
– С эскортом или без? – Думаю, с эскортом и с мигалками.
– А вдруг просто на машине проедет и мы его не заметим?
– Не может того быть! – Цветков потянулся к рации и связался со своим заместителем:
– В Доме офицеров все сделали?
– Так точно, Иван Иванович, все в лучшем виде. Гробы уже привезли. Постарались, слов нет, красивые. Как и обещали, из дуба, с резьбой на крышке и с литыми бронзовыми ручками.
Цветков хмыкнул. Гробы взялся изготовить мебельный цех строительного комбината, обещали сделать их бесплатно.
– Одно только не очень, – вздохнул заместитель мэра, – лак просохнуть не успел, пахнут растворителем, и руки к ним липнут.
– Так всегда, – сквозь зубы процедил Цветков.
– Но красивые. Я бы и сам от такого не отказался, – проговорил заместитель мэра. – Мебельщики говорят, даже не думали, что так хорошо получится, теперь прикидывают, не выгодно ли на тарном участке выпуск элитных гробов наладить. Баксов по двести за каждый зарядить можно.
– Об этом потом поговорим. Ты сейчас проследи, чтобы в морге все как следует сделали да чтобы с родственников санитары деньги не вымогали.
– Что вы, такого у нас отродясь не бывало!
– Рассказывай! Когда мою тетку хоронили, то с ее зятя…
– Они же не знали, что она ваша тетя, у нее же фамилия другая, – тут же отозвался заместитель.
– Венки привезли?
– Уже в фойе стоят.
– Ты надписи на ленточках читал?
– Читал.
– И что?
– Никакой крамолы. Все, как говорится, неформально, но державно.
– Не о том спрашиваю: ошибок в надписях нет? Телевидение снимать будет, опозоримся на всю страну.
– Насчет ошибок сказать не могу, у меня в школе «три» по русскому было.
– Позвони в газету, пусть корректора пришлют, – распорядился Цветков.
– Как это мне в голову не пришло?
– Все, конец связи. Если что не так, головой ответишь, – сказал Цветков, завидев, как из-за поворота выезжает кортеж черных автомобилей. – Я же говорил, с мигалками едут.
– Красиво идут! – с восхищением проговорил шофер.
Цветков выбрался из автомобиля и стал на обочине, солидный, в черном костюме, белой рубашке и серебристом галстуке. На лацкане его пиджака поблескивал значок с гербом Ельска.
Главная машина пронзительно засигналила, когда Цветков шагнул на асфальт. Мэр в испуге отпрянул. Не сбавляя скорости, кортеж пронесся мимо. Мэр даже толком не успел разглядеть, в какой машине сидит заместитель министра.
Кортеж унесся за горку, оставив после себя ветер и сумятицу в голове мэра.
– Догоняй! – Цветков вскочил в машину.
Но сделать это оказалось непросто. Водитель Цветкова настиг кортеж только в городе и лишь потому, что машина сопровождения заблудилась.
Цветков покраснел, завидев, как кортеж заместителя министра пробирается по незаасфальтированной улочке частного сектора. На этот раз выходить из машины он не рискнул.
– Пусть сами выбираются, – скрежетнул зубами Цветков. – Дуй к мэрии, встретим их там.
* * *
Все похороны похожи друг на друга. Неизменно в них присутствуют и неразбериха, и четкий, который невозможно отменить, ритуал.
Траурный зал Дома офицеров открыли для посетителей, как и обещали, в двенадцать дня.
Город с населением в двести пятьдесят – триста тысяч по российским меркам – небольшой, и чуть ли не каждый горожанин посчитал своим долгом прийти проститься с погибшими. Для кого-то это было чем-то вроде развлечения – все равно объявлен траур и деваться некуда, – другие же шли, поскольку знали если не самих погибших, то их родственников или знакомых.
На площади у Дома офицеров выстроилась внушительная очередь. Разговаривали негромко, так, чтобы не нарушать скорбной торжественности.
– Молодцы наши, – слышался шепот ветерана второй мировой, – только мало они бандитов бьют. Мешают им.., понаехало туда всяких… из этих.., как их там…
– Советов Европы, – подсказала интересующаяся политикой старушка.
– Во-во, – ветеран расправил плечи, зазвенев медалями на пиджаке. – Без них бы наши там давно порядок навели. Они все бандиты, – негодовал ветеран, – от стариков до малолетних детей. Правильно Сталин сделал, что их выселил, а потом Хрущев – свинья кукурузная – назад их пустил. Миротворцы долбанные!
Ветерану не возражали, никому не хотелось нарываться на скандал.
В другом месте очереди рассуждал мужчина лет сорока, успевший повоевать в Афганистане.
Он не был так категоричен:
– Против партизан ни хрена не сделаешь.
Он все никак не мог придумать, куда пристроить букет гвоздик в шелестящей целлофановой обертке.
– В Афгане как было? Днем они вроде бы все мирные крестьяне, мухи не обидят. А лишь стемнеет, достают оружие и давай наших колошматить. Даже немцы и те против партизан ничего сделать не могли. Хотя ребят, конечно, жалко.
И самое обидное, – добавил «афганец» со слезой в голосе, – уже через год или два их убийцами называть станут те самые люди, что их на бойню посылали. Ему хорошо, – он покосился на ветерана второй мировой, – награды свои открыто носит. А я свой орден хотел надеть сегодня, но не отважился.
На ступеньках собрались одноклассники погибшего Бориса Батюшкова. Пока тот был жив, его в городе не любили, за глаза иначе как «ментом поганым» не называли. И теперь одноклассники, словно оправдываясь, в один голос вспоминали, каким милым и компанейским был Батюшков в школе.
Люди проходили сквозь траурный зал, огибая гробы у изголовья. Усердие мэра не осталось незамеченным: все восхищались гробами, мол, Цветков денег не пожалел. Но тут же находились недоброжелатели, сообщавшие, что мэрия на гробы не потратила ни рубля, достались они Ельску даром.
По расписанию, составленному похоронной комиссией, выходило, что сами похороны уже должны начаться. Томился в комнате для приема гостей заместитель министра, компанию ему составляли подполковник Кабанов, священник, приехавший из областного города, и мэр Цветков. Только им четверым была известна истинная причина затянувшегося прощания, остальные терялись в догадках. А причина была донельзя банальной:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38