Слишком яркие, черт бы их подрал… До темноты оставалось еще несколько часов, и Владлен Михайлович понятия не имел, как ему удастся их прожить.
Матросы, тащившие ящик, появились на палубе через секунду: видимо, обещанное вознаграждение удвоило их силы. Дождавшись, когда последний ящик займет свое место, Владлен Михайлович прыгнул в шлюпку.
– Опускайте! – крикнул он.
Матросы прыгнули следом, зажужжала лебедка, и шлюпка плавно опустилась на воду, гулко ударившись днищем. Матрос, управлявший лебедкой, прыгнул в воду и с помощью товарищей взобрался в шлюпку. Высокий борт «Москвички» прошел мимо в опасной близости. Двое матросов, налегая на весла всем телом, оттолкнулись от мокрой железной стены, и шлюпка поплавком закачалась на поднятой уходящим кораблем волне. На «Москвичке» заиграла музыка – старпом Нерижкозу пудрил публике мозги.
Владлен Михайлович только теперь вспомнил об оставшемся на борту старпоме и махнул рукой: пустое… Что бы тот ни сказал пограничникам, теперь это не имело ровным счетом никакого значения. Теперь имела значение только скорость, которую можно выжать из слабенького шлюпочного движка…
– Ну, что вы возитесь? – обернулся Самарин к матросу, безуспешно терзавшему стартер.
– Не заводится, – растерянно откликнулся тот.
– Так заводите!
Владлен Михайлович посмотрел на удаляющийся корабль.
До него было уже метров двадцать, и это расстояние увеличивалось с каждой секундой. Самарин начал ощущать во рту кислый вкус поражения, и тут на корме возникла фигура старпома. Потомок запорожцев размахивал руками, как ветряная мельница, и что-то кричал. Отчаявшись докричаться до сидевших в шлюпке, старпом в последний раз взмахнул руками, присел и неожиданно ласточкой сиганул в воду.
Владлен Михайлович наблюдал за тем, как он плывет – быстро, размашистыми морскими саженками, и с растущим ощущением бессилия слушал, как матрос на корме все дергает и дергает пусковой шнур. Потом там раздалось постукивание металла, какой-то короткий негромкий лязг и протяжный коллективный вздох.
– Мертвый, – негромко и отчаянно сказал кто-то. – Это не движок, а куча хлама. Все с корнем вырвали, сволочи…
– Весла, – не оборачиваясь, коротко бросил Владлен Михайлович. Он все смотрел, как старпом Нерижкозу, отчаянно работая руками, плывет к лодке, и вдруг заметил в своей руке пистолет.
Он поднял пистолет, чувствуя, как внутри у него все чернеет, выгорая и заполняясь безнадегой и черной бессильной злобой, и совсем не удивился, когда один из матросов упавшим голосом произнес у него за спиной:
– Нет весел. Ни хера нет, мать его так и не так, одни ящики…
Владлен Михайлович не ответил: он смотрел на плывущего старпома поверх пистолетного ствола.
Вот мушка закрыла ритмично поблескивающую на солнце бритую макушку. Самарин опустил ствол на миллиметр ниже и нажал на спусковой крючок. Пистолет в его руке подпрыгнул, и пуля вспорола воду в полуметре от головы старпома.
Нерижкозу затормозил и замер на месте, совершая круговые движения руками. Вода была прозрачной, и Самарин отлично видел укороченные и искаженные ее голубовато-зеленой толщей ноги старпома, болтавшиеся в глубине, как рабочие плоскости какого-то невиданного гребного приспособления.
– Та вы шо, – задыхаясь, прокричал старпом. – Владлен Михалыч, це ж я, Нерижкозу! Это я, Владлен Михайлович! Постойте, не уходите…
Он снова двинулся к лодке, и Самарин выстрелил еще раз, свободной рукой нащупав в кармане запасную обойму.
– Я жду вас, Иван Захарович, – тепло сказал он, глядя, как оторопевший старпом плюется и отфыркивается: вторая пуля ударила в воду совсем рядом с ним, и ему забрызгало всю физиономию. – Плывите, что же вы?
Старпом нерешительно подался вперед. Пистолет снова гавкнул на него, и Ивану Захаровичу пришлось нырнуть, чтобы пуля не проделала в его голове дыру, через которую могла бы произойти невосполнимая утечка мозгов.
– Плыви, плыви, свинья, – сказал Владлен Михайлович, когда старпом вынырнул, отфыркиваясь и жадно ловя воздух широко разинутой волосатой пастью. – Ты у меня поплаваешь, дерьмо собачье.
Убивать я тебя не стану – сам утонешь.
– Не дождешься, москалюга, – свирепея, выкрикнул старпом. – Я тебе не котенок, чтобы тонуть. Я на море вырос, крыса ты сухопутная! Чтоб ты сдох, паску…
Ему снова пришлось нырнуть, и на том месте, где его голова погрузилась в воду, взлетел и опал невысокий фонтанчик брызг. Владлен Михайлович рассмеялся сухим скрипучим смехом, похожим на кашель. Он смотрел в воду, сквозь ее прозрачную толщу наблюдая за передвижениями нырнувшего старпома. Владлен Михайлович скалил зубы в невеселой улыбке тигра-людоеда, и вороненый ствол пистолета медленно перемещался вслед за плывущим под водой старпомом.
Вынырнув, Нерижкозу не успел даже как следует глотнуть воздуха: очередная пуля заставила его снова погрузиться с головой, ударившись о воду прямо перед его лицом.
Корабль уходил, прямо на глазах уменьшаясь в размерах и превращаясь в темный силуэт на фоне голубого безоблачного неба.
– Как водичка, Иван Захарович? – спросил Самарин, когда задыхающийся старпом пробкой выскочил на поверхность метрах в десяти от шлюпки.
– Ах ты, гад, – прохрипел старпом, – ах ты, сволочуга… Хлопцы, что вы смотрите, бейте его! Горобец, Донченко, давите этого москаля!
– Не двигаться, – спокойно сказал Владлен Михайлович матросам, даже не повернув головы. – Кто шевельнется – получит пулю. Если будете делать, что я скажу, я вас вытащу из этого дерьма и заплачу каждому по пятьдесят тысяч.
Матросы остались сидеть на своих местах, стараясь не смотреть на старпома.
– Хлопцы, да вы шо? – закричал тот. – Вы шо, поверили ему? Да он же брешет! Он же и мне золотые горы сулил!
– Сулил, – снова издав скрипучий смешок, сказал Самарин. – И дал бы, если б ты их не прогадал.
За все надо платить, адмирал, – Погоди, – торопливо произнес старпом, – постой, Михалыч… Что я сделал-то? За что погубить хочешь?
– За то, что ты пытался захватить принадлежащее мне судно и убить меня, бросив на произвол судьбы в открытом море. А потом, узнав, что твой замысел провалился и что за «Москвичкой» гонится пограничный катер, ты покончил с собой, прыгнув в воду. Так что я к твоей смерти не имею ни малейшего отношения.
– Как… – оторопело начал старпом, но Самарин снова выстрелил, и ему пришлось нырнуть. На этот раз Владлен Михайлович не развлекался, а целил точно в голову, и, не прояви старпом расторопности, этот выстрел мог стать для него последним.
Впрочем, это его не спасло. С борта шлюпки его попытка уйти от смерти, проплыв под водой несколько метров, выглядела довольно наивно, и, вынырнув, чтобы глотнуть воздуха, он проглотил пистолетную пулю. Самарин стрелял по-настоящему хорошо, и шансов уйти у старпома не было.
На воде расплылось бледно-красное тающее пятно, и мертвое тело потомка запорожских казаков, в последний раз показав небу обиженное усатое лицо, стремительно пошло ко дну, превратившись в удаляющееся темное пятно, а потом и вовсе растворившись в непрозрачной глубине.
– Ну, что загрустили, альбатросы? – спросил Самарин у своего понурившегося экипажа. – Чем не гибель «Титаника»?
Ему никто не ответил. Владлен Михайлович посмотрел через головы матросов в сторону невидимого отсюда украинского берега, заметил возникшую на горизонте черную точку и приказал:
– Ящики за борт, быстро! Напоминаю, что спасти вас от тюрьмы могу только я. Кроме того, я вам плачу, так что поворачивайтесь, морские волки, пока не превратились в дохлых собак!
Держа матросов под прицелом, он наблюдал, как один за другим уходят на дно ящики с золотом, круто изменившие его жизнь уже во второй раз. Тонули надежды, тонули планы, тонули скрупулезно выверенные расчеты и достигнутые с огромным трудом договоренности. Лицо Владлена Михайловича было, как всегда, спокойным и темным, но в сердце его поселилась лютая зима. Он знал, что не сможет ни есть, ни спать, ни любить женщин, пока по земле ходит Дорогин. Он знал, что любой ценой останется на свободе, потому что иначе Дорогин ускользнет от его мести.
Темная точка на горизонте росла, понемногу теряя неопределенность очертаний, обрастая деталями.
Когда она приблизилась настолько, что стали видны камуфляжные разводы на низких бортах и жерла крупнокалиберных пулеметов, Владлен Михайлович неторопливо опустил за борт руку с пистолетом и разжал пальцы.
* * *
«Москвичка» пришвартовалась у пассажирского причала Одесского порта лишь на короткое время, необходимое для того, чтобы высадить негодующих пассажиров, которые никак не могли взять в толк, что происходит и на каком основании им испортили отдых, на который они копили деньги всю долгую зиму.
Молчаливые люди в форме, не вступая в пререкания, согнали это раздраженное стадо на берег, поднялись на борт, и корабль вышел на рейд, даже не дав напоследок гудка. На бортах и палубной надстройке не имелось никаких повреждений, но вид у судна был какой-то униженный и пришибленный, как у побитой собаки. Сторожевой катер «Смекалистый», сопровождавший «Москвичку» к порту приписки, развернулся и, рокоча двигателем, в облаке сизых выхлопов ушел в море. Он тоже пришвартовался только на пару минут: с его борта спустили четверых угрюмых матросов и немолодого, но еще очень крепкого человека с темным, словно вырубленным из твердого дерева, лицом, одетого в дорогой летний костюм. Этот человек благожелательно улыбнулся встречавшим его людям в форме и с видимым облегчением погрузился на заднее сиденье встречавшей его неприметной черной «Волги». Его ждали часы и дни изнурительных допросов, но он прекрасно владел собой и улыбался конвоирам добродушной улыбкой голодного крокодила: у него была цель, и он уже двигался к ней с обычным для него расчетливым упорством.
Когда черная «Волга», тарахтя изношенным движком и неприлично постреливая глушителем, отъехала от подножия знаменитой лестницы, стоявший поодаль роскошный серо-стальной «лексус» бесшумно тронулся с места и последовал за ней. Водитель «лексуса» сильно нервничал, кусая губы и почти не глядя по сторонам, так что от аварии и повреждения дорогой хозяйской машины его уберег лишь счастливый случай. В толпе пассажиров он не заметил ни одного знакомого лица, а хозяин покинул порт под конвоем. Было от чего занервничать.
Он проводил «Волгу» до самого конца – до тяжелого, постройки прошлого века, серо-желтого здания с украшенным фальшивыми колоннами фасадом и солидной табличкой у входа. «Волга» въехала в предупредительно распахнувшиеся железные ворота в глухом каменном заборе, ворота с лязгом захлопнулись, и Дмитрий по кличке Самолет остался один на один со своими тревожными мыслями и большими проблемами.
Прежде всего, было совершенно непонятно, что произошло там, в море, и что ему в связи со всем этим следует предпринять. Первым его побуждением было нажать на газ и мчаться куда глаза глядят подальше от этого порта, от «Москвички», которую сосредоточенные люди в форме увели на рейд потрошить, от этого города и возможности ареста… Пузыря не было ни среди пассажиров, ни среди членов команды, ни среди тех, кто уехал в черной «Волге», и Дмитрий склонялся к мысли, что его не существовало вообще. Просто не было. Был Пузырь, и не стало – весь вышел, кончился, лопнул, как настоящий пузырь. Или как Шуруп.
Самолет зябко повел плечами. Он вдруг понял, что произошло в море. Тот тип, который так ловко разобрался с Шурупом и Кравцовым, опять ухитрился вывернуться и на этот раз, похоже, разобрался со всеми, вплоть до Самарина. Водитель попытался припомнить, видел ли он среди пассажиров типа с забинтованной головой, но не смог. В этом не было ничего удивительного: он высматривал Пузыря и на остальное стадо не обратил внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Матросы, тащившие ящик, появились на палубе через секунду: видимо, обещанное вознаграждение удвоило их силы. Дождавшись, когда последний ящик займет свое место, Владлен Михайлович прыгнул в шлюпку.
– Опускайте! – крикнул он.
Матросы прыгнули следом, зажужжала лебедка, и шлюпка плавно опустилась на воду, гулко ударившись днищем. Матрос, управлявший лебедкой, прыгнул в воду и с помощью товарищей взобрался в шлюпку. Высокий борт «Москвички» прошел мимо в опасной близости. Двое матросов, налегая на весла всем телом, оттолкнулись от мокрой железной стены, и шлюпка поплавком закачалась на поднятой уходящим кораблем волне. На «Москвичке» заиграла музыка – старпом Нерижкозу пудрил публике мозги.
Владлен Михайлович только теперь вспомнил об оставшемся на борту старпоме и махнул рукой: пустое… Что бы тот ни сказал пограничникам, теперь это не имело ровным счетом никакого значения. Теперь имела значение только скорость, которую можно выжать из слабенького шлюпочного движка…
– Ну, что вы возитесь? – обернулся Самарин к матросу, безуспешно терзавшему стартер.
– Не заводится, – растерянно откликнулся тот.
– Так заводите!
Владлен Михайлович посмотрел на удаляющийся корабль.
До него было уже метров двадцать, и это расстояние увеличивалось с каждой секундой. Самарин начал ощущать во рту кислый вкус поражения, и тут на корме возникла фигура старпома. Потомок запорожцев размахивал руками, как ветряная мельница, и что-то кричал. Отчаявшись докричаться до сидевших в шлюпке, старпом в последний раз взмахнул руками, присел и неожиданно ласточкой сиганул в воду.
Владлен Михайлович наблюдал за тем, как он плывет – быстро, размашистыми морскими саженками, и с растущим ощущением бессилия слушал, как матрос на корме все дергает и дергает пусковой шнур. Потом там раздалось постукивание металла, какой-то короткий негромкий лязг и протяжный коллективный вздох.
– Мертвый, – негромко и отчаянно сказал кто-то. – Это не движок, а куча хлама. Все с корнем вырвали, сволочи…
– Весла, – не оборачиваясь, коротко бросил Владлен Михайлович. Он все смотрел, как старпом Нерижкозу, отчаянно работая руками, плывет к лодке, и вдруг заметил в своей руке пистолет.
Он поднял пистолет, чувствуя, как внутри у него все чернеет, выгорая и заполняясь безнадегой и черной бессильной злобой, и совсем не удивился, когда один из матросов упавшим голосом произнес у него за спиной:
– Нет весел. Ни хера нет, мать его так и не так, одни ящики…
Владлен Михайлович не ответил: он смотрел на плывущего старпома поверх пистолетного ствола.
Вот мушка закрыла ритмично поблескивающую на солнце бритую макушку. Самарин опустил ствол на миллиметр ниже и нажал на спусковой крючок. Пистолет в его руке подпрыгнул, и пуля вспорола воду в полуметре от головы старпома.
Нерижкозу затормозил и замер на месте, совершая круговые движения руками. Вода была прозрачной, и Самарин отлично видел укороченные и искаженные ее голубовато-зеленой толщей ноги старпома, болтавшиеся в глубине, как рабочие плоскости какого-то невиданного гребного приспособления.
– Та вы шо, – задыхаясь, прокричал старпом. – Владлен Михалыч, це ж я, Нерижкозу! Это я, Владлен Михайлович! Постойте, не уходите…
Он снова двинулся к лодке, и Самарин выстрелил еще раз, свободной рукой нащупав в кармане запасную обойму.
– Я жду вас, Иван Захарович, – тепло сказал он, глядя, как оторопевший старпом плюется и отфыркивается: вторая пуля ударила в воду совсем рядом с ним, и ему забрызгало всю физиономию. – Плывите, что же вы?
Старпом нерешительно подался вперед. Пистолет снова гавкнул на него, и Ивану Захаровичу пришлось нырнуть, чтобы пуля не проделала в его голове дыру, через которую могла бы произойти невосполнимая утечка мозгов.
– Плыви, плыви, свинья, – сказал Владлен Михайлович, когда старпом вынырнул, отфыркиваясь и жадно ловя воздух широко разинутой волосатой пастью. – Ты у меня поплаваешь, дерьмо собачье.
Убивать я тебя не стану – сам утонешь.
– Не дождешься, москалюга, – свирепея, выкрикнул старпом. – Я тебе не котенок, чтобы тонуть. Я на море вырос, крыса ты сухопутная! Чтоб ты сдох, паску…
Ему снова пришлось нырнуть, и на том месте, где его голова погрузилась в воду, взлетел и опал невысокий фонтанчик брызг. Владлен Михайлович рассмеялся сухим скрипучим смехом, похожим на кашель. Он смотрел в воду, сквозь ее прозрачную толщу наблюдая за передвижениями нырнувшего старпома. Владлен Михайлович скалил зубы в невеселой улыбке тигра-людоеда, и вороненый ствол пистолета медленно перемещался вслед за плывущим под водой старпомом.
Вынырнув, Нерижкозу не успел даже как следует глотнуть воздуха: очередная пуля заставила его снова погрузиться с головой, ударившись о воду прямо перед его лицом.
Корабль уходил, прямо на глазах уменьшаясь в размерах и превращаясь в темный силуэт на фоне голубого безоблачного неба.
– Как водичка, Иван Захарович? – спросил Самарин, когда задыхающийся старпом пробкой выскочил на поверхность метрах в десяти от шлюпки.
– Ах ты, гад, – прохрипел старпом, – ах ты, сволочуга… Хлопцы, что вы смотрите, бейте его! Горобец, Донченко, давите этого москаля!
– Не двигаться, – спокойно сказал Владлен Михайлович матросам, даже не повернув головы. – Кто шевельнется – получит пулю. Если будете делать, что я скажу, я вас вытащу из этого дерьма и заплачу каждому по пятьдесят тысяч.
Матросы остались сидеть на своих местах, стараясь не смотреть на старпома.
– Хлопцы, да вы шо? – закричал тот. – Вы шо, поверили ему? Да он же брешет! Он же и мне золотые горы сулил!
– Сулил, – снова издав скрипучий смешок, сказал Самарин. – И дал бы, если б ты их не прогадал.
За все надо платить, адмирал, – Погоди, – торопливо произнес старпом, – постой, Михалыч… Что я сделал-то? За что погубить хочешь?
– За то, что ты пытался захватить принадлежащее мне судно и убить меня, бросив на произвол судьбы в открытом море. А потом, узнав, что твой замысел провалился и что за «Москвичкой» гонится пограничный катер, ты покончил с собой, прыгнув в воду. Так что я к твоей смерти не имею ни малейшего отношения.
– Как… – оторопело начал старпом, но Самарин снова выстрелил, и ему пришлось нырнуть. На этот раз Владлен Михайлович не развлекался, а целил точно в голову, и, не прояви старпом расторопности, этот выстрел мог стать для него последним.
Впрочем, это его не спасло. С борта шлюпки его попытка уйти от смерти, проплыв под водой несколько метров, выглядела довольно наивно, и, вынырнув, чтобы глотнуть воздуха, он проглотил пистолетную пулю. Самарин стрелял по-настоящему хорошо, и шансов уйти у старпома не было.
На воде расплылось бледно-красное тающее пятно, и мертвое тело потомка запорожских казаков, в последний раз показав небу обиженное усатое лицо, стремительно пошло ко дну, превратившись в удаляющееся темное пятно, а потом и вовсе растворившись в непрозрачной глубине.
– Ну, что загрустили, альбатросы? – спросил Самарин у своего понурившегося экипажа. – Чем не гибель «Титаника»?
Ему никто не ответил. Владлен Михайлович посмотрел через головы матросов в сторону невидимого отсюда украинского берега, заметил возникшую на горизонте черную точку и приказал:
– Ящики за борт, быстро! Напоминаю, что спасти вас от тюрьмы могу только я. Кроме того, я вам плачу, так что поворачивайтесь, морские волки, пока не превратились в дохлых собак!
Держа матросов под прицелом, он наблюдал, как один за другим уходят на дно ящики с золотом, круто изменившие его жизнь уже во второй раз. Тонули надежды, тонули планы, тонули скрупулезно выверенные расчеты и достигнутые с огромным трудом договоренности. Лицо Владлена Михайловича было, как всегда, спокойным и темным, но в сердце его поселилась лютая зима. Он знал, что не сможет ни есть, ни спать, ни любить женщин, пока по земле ходит Дорогин. Он знал, что любой ценой останется на свободе, потому что иначе Дорогин ускользнет от его мести.
Темная точка на горизонте росла, понемногу теряя неопределенность очертаний, обрастая деталями.
Когда она приблизилась настолько, что стали видны камуфляжные разводы на низких бортах и жерла крупнокалиберных пулеметов, Владлен Михайлович неторопливо опустил за борт руку с пистолетом и разжал пальцы.
* * *
«Москвичка» пришвартовалась у пассажирского причала Одесского порта лишь на короткое время, необходимое для того, чтобы высадить негодующих пассажиров, которые никак не могли взять в толк, что происходит и на каком основании им испортили отдых, на который они копили деньги всю долгую зиму.
Молчаливые люди в форме, не вступая в пререкания, согнали это раздраженное стадо на берег, поднялись на борт, и корабль вышел на рейд, даже не дав напоследок гудка. На бортах и палубной надстройке не имелось никаких повреждений, но вид у судна был какой-то униженный и пришибленный, как у побитой собаки. Сторожевой катер «Смекалистый», сопровождавший «Москвичку» к порту приписки, развернулся и, рокоча двигателем, в облаке сизых выхлопов ушел в море. Он тоже пришвартовался только на пару минут: с его борта спустили четверых угрюмых матросов и немолодого, но еще очень крепкого человека с темным, словно вырубленным из твердого дерева, лицом, одетого в дорогой летний костюм. Этот человек благожелательно улыбнулся встречавшим его людям в форме и с видимым облегчением погрузился на заднее сиденье встречавшей его неприметной черной «Волги». Его ждали часы и дни изнурительных допросов, но он прекрасно владел собой и улыбался конвоирам добродушной улыбкой голодного крокодила: у него была цель, и он уже двигался к ней с обычным для него расчетливым упорством.
Когда черная «Волга», тарахтя изношенным движком и неприлично постреливая глушителем, отъехала от подножия знаменитой лестницы, стоявший поодаль роскошный серо-стальной «лексус» бесшумно тронулся с места и последовал за ней. Водитель «лексуса» сильно нервничал, кусая губы и почти не глядя по сторонам, так что от аварии и повреждения дорогой хозяйской машины его уберег лишь счастливый случай. В толпе пассажиров он не заметил ни одного знакомого лица, а хозяин покинул порт под конвоем. Было от чего занервничать.
Он проводил «Волгу» до самого конца – до тяжелого, постройки прошлого века, серо-желтого здания с украшенным фальшивыми колоннами фасадом и солидной табличкой у входа. «Волга» въехала в предупредительно распахнувшиеся железные ворота в глухом каменном заборе, ворота с лязгом захлопнулись, и Дмитрий по кличке Самолет остался один на один со своими тревожными мыслями и большими проблемами.
Прежде всего, было совершенно непонятно, что произошло там, в море, и что ему в связи со всем этим следует предпринять. Первым его побуждением было нажать на газ и мчаться куда глаза глядят подальше от этого порта, от «Москвички», которую сосредоточенные люди в форме увели на рейд потрошить, от этого города и возможности ареста… Пузыря не было ни среди пассажиров, ни среди членов команды, ни среди тех, кто уехал в черной «Волге», и Дмитрий склонялся к мысли, что его не существовало вообще. Просто не было. Был Пузырь, и не стало – весь вышел, кончился, лопнул, как настоящий пузырь. Или как Шуруп.
Самолет зябко повел плечами. Он вдруг понял, что произошло в море. Тот тип, который так ловко разобрался с Шурупом и Кравцовым, опять ухитрился вывернуться и на этот раз, похоже, разобрался со всеми, вплоть до Самарина. Водитель попытался припомнить, видел ли он среди пассажиров типа с забинтованной головой, но не смог. В этом не было ничего удивительного: он высматривал Пузыря и на остальное стадо не обратил внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49