Посмотрим, что в них?
– Боже, какая же ты мразь, – медленно сказал Мартын. – Где были мои глаза, когда я с тобой связался?
– Это некорректный вопрос, – заметил Владлен Михайлович. – Правильнее было бы спросить по-другому: где были ваши мозги, когда вы затеяли это вооруженное нападение? И потом, что вы мне все время тычете? Я с вами свиней не пас. Так как, открыть ящик?
– Да, черт возьми! – выкрикнул Мартын. – Да!
Открой! Похвастайся! Подавись! Чтоб ты сдох, пропади ты про…
Он замолчал на полуслове, задохнувшись и потеряв дар речи, потому что Самарин открыл ящик, откинул в сторону кусок какого-то грязного брезента, запустил руку в ворох стружек и с усилием вынул из ящика тускло блеснувший длинный, тяжелый слиток.
– Бриллиантов, к сожалению, нет, – сказал Владлен Михайлович, – только золото. Триста шестьдесят восемь килограммов червонного золота высшей пробы, и вам почти удалось наложить на них лапу. Каково?
Вы бы обеспечили себя на три жизни вперед, но потеряли даже ту единственную жалкую жизнишку, которая у вас была.., просто потому, что вы пьяница и ничтожество. Такова суровая правда жизни.
Мартын смотрел на золото остановившимся взглядом, не замечая, что по щекам его, смешиваясь с грязью и потом, текут слезы. Боль, страх, изувеченная нога, даже предстоящая смерть – все отступило перед этим сверкающим видением. Богатство, сила, власть, свобода – это была жизнь, которую он так бездарно профукал.
Владлен Михайлович аккуратно вернул слиток на место, присыпал его стружками, расправил сверху брезент, опустил деревянную крышку и защелкнул замки. Свет в глазах Мартына потух, теперь они снова сделались похожими на глаза попавшей под автомобиль собаки.
– Вот так, Станислав, – тихо сказал Владлен Михайлович.
Он огляделся, заметил в углу лопату и, взяв ее за штык, трижды стукнул черенком в потолок. Через минуту в подвал поспешно спустился Пузырь.
– Грузите ящики в машину, – распорядился Самарин. – Мы с Иваном Захаровичем отправимся на корабль, а ты догонишь нас позднее. За тобой заедет Дмитрий, я его предупредил. Когда мы уедем, закопай Станислава где-нибудь здесь, в уголке.
Пузырь оглянулся на Мартына и, придав лицу вопросительное выражение, чиркнул большим пальцем по горлу.
– Ни в коем случае, – ответил Владлен Михайлович на его невысказанный вопрос. – Мы и так здесь напачкали. Просто закопаешь, и все. Можешь вместе со стулом, чтобы не было лишней возни.
– Нет, – прошептал Мартын.
– И заклей ему пасть, – не обращая на Мартына внимания, добавил Владлен Михайлович. – Не надо подводить нашего адмирала.
Бросив на Мартына равнодушный взгляд, Владлен Михайлович Самарин вышел из подвала.
* * *
Сделав прощальный гудок, теплоход «Москвичка» отошел от пристани. Пассажиры высыпали на палубу, чтобы насладиться торжественностью момента, бросить прощальный взгляд на удаляющийся берег, помахать платочком провожающим. Даже Пузырь, протолкавшись к самому борту, корчил рожи оставшемуся на берегу Самолету до тех пор, пока тот не растворился в общей массе провожающих, сливавшейся по мере удаления корабля от берега в одно пестрое пятно. Тогда Пузырь выбрался из толпы жадно вдыхавших целебный морской воздух пассажиров и направился к хозяину за инструкциями, бросив завистливый взгляд на бар, где уже засела теплая компания бывалых мореходов, регулярно мотавшихся в Турцию за товаром и автомобилями. Эти люди были по горло сыты романтикой морских путешествий и воспринимали переход от Одессы до Стамбула просто как очередную, довольно утомительную, но сулящую немалый доход коммерческую поездку. Кое-кто из них до сих пор носил аляповатые спортивные костюмы, что весьма удивило Пузыря, считавшего, что эта мода давным-давно канула в Лету. Когда-то и сам он гордо расхаживал по Москве в ярко-бирюзовых широченных шароварах и коротенькой кожаной куртке, сверкая белыми кроссовками и бритым затылком, но те времена давно стали достоянием истории, и теперь, снова увидев достопамятные костюмы и кроссовки, Пузырь испытал легкий приступ ностальгии.
Все еще пребывая в состоянии светлой грусти, Пузырь прибыл в каюту Самарина, вежливо постучал в дверь и, дождавшись ответа, вошел.
В просторной, роскошно обставленной каюте слоями плавал табачный дым. Владлен Михайлович сидел в глубоком кожаном кресле спиной к широкому иллюминатору, за которым открывалась отличная перспектива Одесской гавани со знаменитой лестницей и уже неразличимым бронзовым Дюком на заднем плане, и курил одну из своих любимых трубок. Пузырь незаметно потянул носом и определил, что табак был не тот, который хозяин курил в дороге, а гораздо более тонкий и дорогой, хотя это, строго говоря, довольно трудно себе представить.
– А, Алексей, – сказал Владлен Михайлович, плавным хозяйским жестом разгоняя перед лицом дым. – Присаживайся. Выпьешь что-нибудь?
Пузырь удивленно посмотрел на Самарина, покосился на низкий столик, где имели место початая бутылка «Джонни Уокера», два или три стакана и серебряное ведерко со льдом, снова перевел взгляд на Владлена Михайловича и заставил себя отрицательно покачать головой.
– Спасибо, Владлен Михайлович, – сказал он. – Нельзя мне, я ведь на службе.
– Чудак, – усмехнулся Самарин. – Да ты садись, садись, что ты торчишь, как верстовой столб… Я тебя не проверяю и не провоцирую, я просто предлагаю тебе выпить. Я, например, уже выпил и с удовольствием выпью еще вместе с тобой. Сейчас утро, а работа для тебя будет только ночью, так что ты успеешь прийти в норму.
Пузырь осторожно опустился на краешек кресла напротив Самарина, стараясь сохранять почтительную позу, но кресло оказалось не из тех, в которых можно сидеть, выпрямив спину и тесно сдвинув колени, – кожаные глубины гостеприимно распахнулись, зад Пузыря словно сам собой провалился в эту податливую упругость, спина расслабленно оперлась о спинку, колени, подчиняясь хитрой анатомии кресла, задрались кверху и привольно разъехались в стороны, и Пузырь, окончательно махнув рукой на соблюдение формальностей, забросил ногу на ногу, взявшись при этом левой рукой за правую лодыжку.
Самарин между тем разлил виски по стаканам, бросил себе несколько кубиков льда и вопросительно посмотрел на Пузыря. Тот отказался от льда – этого обычая он не понимал. Не то, чтобы он был таким уж дикарем, просто никак не мог взять в толк, зачем портить хороший напиток.
Сделав по хорошему глотку, хозяин и его телохранитель обменялись удовлетворенными взглядами.
Что и говорить, перцовке старпома Нерижкозу было далеко до этого напитка богов. Пузырь видел в скотче только один недостаток – то, что Владлен Михайлович наливал его по-англо-американски, на самое донышко. Пузырь, воспитанный в истинно русских традициях, на вопрос, сколько ему наливать, всегда отвечал одной и той же культовой фразой: «Ты что, краев не видишь?».
– Закуривай, – разрешил Владлен Михайлович. – Дать тебе трубку?
– Спасибо, – изо всех сил стараясь говорить сухо и корректно, отказался Пузырь. – С вашего позволения, я свои… Трубка – дело такое… Никак не могу привыкнуть.
Он вынул из кармана пачку «Мальборо» и закурил, гадая, в чем причина такой необычной ласковости.
– Я тебе должен, – сказал Владлен Михайлович, изгибаясь, чтобы забраться в карман. – В этой поездке ты проявил себя с самой лучшей стороны, так что за мной некоторая сумма…
– Да что вы, Владлен Михайлович, – внутренне замирая от радостного предвкушения, запротестовал Пузырь. – Зачем это… Работа у нас такая. А бабок хватает, спасибо вам…
– Ну-ну, – добродушно прервал его бессвязную и неискреннюю речь Самарин. – Только не надо кривляться, я этого не люблю. Деньги – такой продукт, которого никогда не бывает много. Денег всегда или мало, или совсем нет. А хорошая работа должна соответственно оплачиваться.
С этими словами он извлек наконец из кармана тугую пачку стодолларовых купюр, небрежно бросил ее на стол и щелчком подтолкнул к Пузырю.
– Возьми, – сказал он. – Стамбул – город яркий, веселый, там без денег делать нечего. Работы у тебя там никакой не будет, можешь расслабиться по полной программе. Главное, на корабль не опоздай. На карманные расходы тебе должно хватить, остальное получишь дома, если не возражаешь.
Пузырь деловито убрал деньги в карман, стараясь не ухмыляться: на карманные расходы!.. Невооруженным глазом было видно, что в пачке десять тысяч. В самом деле, не опоздать бы на корабль, озабоченно подумал Пузырь. С такими расходами…
– Теперь о деле, – снова заговорил Владлен Михайлович, освежая содержимое стаканов. – В течение дня ты, можно сказать, свободен. Присматривай за кладовой, где сидят эти двое. Старпом поставил там человека, но старпом, сам понимаешь… – Он неопределенно покрутил в воздухе растопыренной ладонью, стараясь поточнее выразить то смутное недоверие, которое вызывал у него несомненно преданный, но очень уж недалекий и трусоватый потомок запорожских казаков. – В общем, надо бы, конечно, приглядеть и за ним тоже. Мало ли что взбредет в его усатую голову…
Пузырь понимающе кивнул. В отличие от Самарина, он относился к Ивану Захаровичу вполне однозначно: выражаясь языком Пузыря, Нерижкозу был «западло», мелкая шестерка при большой должности, в общем – дерьмо овечье и пустое место. На зоне такого моментально опустили бы, превратив в «машку», а он бы и не пикнул. Пузырь таким не доверял и, будь его воля, закопал бы «адмирала» рядышком с Мартыном.
Вспомнив о Мартыне, Пузырь торопливо глотнул из стакана. Как ни крути, а дело было страшное. Пузырь никак не мог забыть, как Мартын мычал и ожесточенно вертел головой, пытаясь сбросить с лица землю, слой которой все увеличивался с каждой сброшенной Пузырем в яму лопатой. Глаза у него были совершенно безумные, и он часто-часто моргал ими, стряхивая с век песок, пока Пузырь, скрипнув зубами, не высыпал лопату земли прямо на эти глаза – чтобы не моргали…
– Так вот, – прерывая размышления Пузыря, продолжал Владлен Михайлович. – Основная работа начнется после захода солнца. Этих двоих, что сидят в кладовой, надо будет как-нибудь понезаметнее вывести на корму и выбросить за борт. Палубу не пачкать, связанные они далеко не уплывут. Где-то в пределах трех – трех тридцати мы выйдем в район рандеву и перегрузимся на яхту вместе с ящиками. Твое дело – наблюдать за, погрузкой и держать все под контролем. Здесь замешаны очень большие деньги, так что могут возникнуть инциденты. Если что-то за, метишь – стреляй без разговоров. Ты единственный на этом корыте, кому я могу доверять. Остальные – пешки, безмозглые винтики…
Несколько секунд оба молчали – неосторожное упоминание о винтиках вызвало у обоих одно и то же видение: Шуруп, превратившийся в кусок окровавленного мяса, лежащий в мусорном контейнере в нелепой скрюченной позе выброшенной тряпичной куклы.
– Н-да, – возвращаясь к действительности, обронил Владлен Михайлович. – Все-таки мерзавец этот Дорогин… Павла мне сейчас очень не хватает.
Пузырь деликатно вздохнул, вертя в руках квадратный стакан с плавно скругленными гранями. На дне стакана плескалась янтарная жидкость, и Пузыря подмывало выхлебать ее одним глотком. На войне как на войне, Знать бы только, за что воюем.
Словно подслушав его мысли, Самарин сказал:
– Я хочу, чтобы ты твердо усвоил: то, что я говорил сейчас о доверии, – не пустые слова. Нужно, чтобы ты правильно представлял себе меру своей ответственности и размеры опасности, которая нам может угрожать. А у меня есть сведения, что опасность существует. Так вот, чтобы у тебя на этот счет не осталось никаких неясностей, я скажу тебе, что находится в ящиках.
Пузырь с негромким стуком поставил стакан на стол и выпрямился в кресле. Тон у Самарина был такой, что по спине у Пузыря побежали неприятные мурашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Боже, какая же ты мразь, – медленно сказал Мартын. – Где были мои глаза, когда я с тобой связался?
– Это некорректный вопрос, – заметил Владлен Михайлович. – Правильнее было бы спросить по-другому: где были ваши мозги, когда вы затеяли это вооруженное нападение? И потом, что вы мне все время тычете? Я с вами свиней не пас. Так как, открыть ящик?
– Да, черт возьми! – выкрикнул Мартын. – Да!
Открой! Похвастайся! Подавись! Чтоб ты сдох, пропади ты про…
Он замолчал на полуслове, задохнувшись и потеряв дар речи, потому что Самарин открыл ящик, откинул в сторону кусок какого-то грязного брезента, запустил руку в ворох стружек и с усилием вынул из ящика тускло блеснувший длинный, тяжелый слиток.
– Бриллиантов, к сожалению, нет, – сказал Владлен Михайлович, – только золото. Триста шестьдесят восемь килограммов червонного золота высшей пробы, и вам почти удалось наложить на них лапу. Каково?
Вы бы обеспечили себя на три жизни вперед, но потеряли даже ту единственную жалкую жизнишку, которая у вас была.., просто потому, что вы пьяница и ничтожество. Такова суровая правда жизни.
Мартын смотрел на золото остановившимся взглядом, не замечая, что по щекам его, смешиваясь с грязью и потом, текут слезы. Боль, страх, изувеченная нога, даже предстоящая смерть – все отступило перед этим сверкающим видением. Богатство, сила, власть, свобода – это была жизнь, которую он так бездарно профукал.
Владлен Михайлович аккуратно вернул слиток на место, присыпал его стружками, расправил сверху брезент, опустил деревянную крышку и защелкнул замки. Свет в глазах Мартына потух, теперь они снова сделались похожими на глаза попавшей под автомобиль собаки.
– Вот так, Станислав, – тихо сказал Владлен Михайлович.
Он огляделся, заметил в углу лопату и, взяв ее за штык, трижды стукнул черенком в потолок. Через минуту в подвал поспешно спустился Пузырь.
– Грузите ящики в машину, – распорядился Самарин. – Мы с Иваном Захаровичем отправимся на корабль, а ты догонишь нас позднее. За тобой заедет Дмитрий, я его предупредил. Когда мы уедем, закопай Станислава где-нибудь здесь, в уголке.
Пузырь оглянулся на Мартына и, придав лицу вопросительное выражение, чиркнул большим пальцем по горлу.
– Ни в коем случае, – ответил Владлен Михайлович на его невысказанный вопрос. – Мы и так здесь напачкали. Просто закопаешь, и все. Можешь вместе со стулом, чтобы не было лишней возни.
– Нет, – прошептал Мартын.
– И заклей ему пасть, – не обращая на Мартына внимания, добавил Владлен Михайлович. – Не надо подводить нашего адмирала.
Бросив на Мартына равнодушный взгляд, Владлен Михайлович Самарин вышел из подвала.
* * *
Сделав прощальный гудок, теплоход «Москвичка» отошел от пристани. Пассажиры высыпали на палубу, чтобы насладиться торжественностью момента, бросить прощальный взгляд на удаляющийся берег, помахать платочком провожающим. Даже Пузырь, протолкавшись к самому борту, корчил рожи оставшемуся на берегу Самолету до тех пор, пока тот не растворился в общей массе провожающих, сливавшейся по мере удаления корабля от берега в одно пестрое пятно. Тогда Пузырь выбрался из толпы жадно вдыхавших целебный морской воздух пассажиров и направился к хозяину за инструкциями, бросив завистливый взгляд на бар, где уже засела теплая компания бывалых мореходов, регулярно мотавшихся в Турцию за товаром и автомобилями. Эти люди были по горло сыты романтикой морских путешествий и воспринимали переход от Одессы до Стамбула просто как очередную, довольно утомительную, но сулящую немалый доход коммерческую поездку. Кое-кто из них до сих пор носил аляповатые спортивные костюмы, что весьма удивило Пузыря, считавшего, что эта мода давным-давно канула в Лету. Когда-то и сам он гордо расхаживал по Москве в ярко-бирюзовых широченных шароварах и коротенькой кожаной куртке, сверкая белыми кроссовками и бритым затылком, но те времена давно стали достоянием истории, и теперь, снова увидев достопамятные костюмы и кроссовки, Пузырь испытал легкий приступ ностальгии.
Все еще пребывая в состоянии светлой грусти, Пузырь прибыл в каюту Самарина, вежливо постучал в дверь и, дождавшись ответа, вошел.
В просторной, роскошно обставленной каюте слоями плавал табачный дым. Владлен Михайлович сидел в глубоком кожаном кресле спиной к широкому иллюминатору, за которым открывалась отличная перспектива Одесской гавани со знаменитой лестницей и уже неразличимым бронзовым Дюком на заднем плане, и курил одну из своих любимых трубок. Пузырь незаметно потянул носом и определил, что табак был не тот, который хозяин курил в дороге, а гораздо более тонкий и дорогой, хотя это, строго говоря, довольно трудно себе представить.
– А, Алексей, – сказал Владлен Михайлович, плавным хозяйским жестом разгоняя перед лицом дым. – Присаживайся. Выпьешь что-нибудь?
Пузырь удивленно посмотрел на Самарина, покосился на низкий столик, где имели место початая бутылка «Джонни Уокера», два или три стакана и серебряное ведерко со льдом, снова перевел взгляд на Владлена Михайловича и заставил себя отрицательно покачать головой.
– Спасибо, Владлен Михайлович, – сказал он. – Нельзя мне, я ведь на службе.
– Чудак, – усмехнулся Самарин. – Да ты садись, садись, что ты торчишь, как верстовой столб… Я тебя не проверяю и не провоцирую, я просто предлагаю тебе выпить. Я, например, уже выпил и с удовольствием выпью еще вместе с тобой. Сейчас утро, а работа для тебя будет только ночью, так что ты успеешь прийти в норму.
Пузырь осторожно опустился на краешек кресла напротив Самарина, стараясь сохранять почтительную позу, но кресло оказалось не из тех, в которых можно сидеть, выпрямив спину и тесно сдвинув колени, – кожаные глубины гостеприимно распахнулись, зад Пузыря словно сам собой провалился в эту податливую упругость, спина расслабленно оперлась о спинку, колени, подчиняясь хитрой анатомии кресла, задрались кверху и привольно разъехались в стороны, и Пузырь, окончательно махнув рукой на соблюдение формальностей, забросил ногу на ногу, взявшись при этом левой рукой за правую лодыжку.
Самарин между тем разлил виски по стаканам, бросил себе несколько кубиков льда и вопросительно посмотрел на Пузыря. Тот отказался от льда – этого обычая он не понимал. Не то, чтобы он был таким уж дикарем, просто никак не мог взять в толк, зачем портить хороший напиток.
Сделав по хорошему глотку, хозяин и его телохранитель обменялись удовлетворенными взглядами.
Что и говорить, перцовке старпома Нерижкозу было далеко до этого напитка богов. Пузырь видел в скотче только один недостаток – то, что Владлен Михайлович наливал его по-англо-американски, на самое донышко. Пузырь, воспитанный в истинно русских традициях, на вопрос, сколько ему наливать, всегда отвечал одной и той же культовой фразой: «Ты что, краев не видишь?».
– Закуривай, – разрешил Владлен Михайлович. – Дать тебе трубку?
– Спасибо, – изо всех сил стараясь говорить сухо и корректно, отказался Пузырь. – С вашего позволения, я свои… Трубка – дело такое… Никак не могу привыкнуть.
Он вынул из кармана пачку «Мальборо» и закурил, гадая, в чем причина такой необычной ласковости.
– Я тебе должен, – сказал Владлен Михайлович, изгибаясь, чтобы забраться в карман. – В этой поездке ты проявил себя с самой лучшей стороны, так что за мной некоторая сумма…
– Да что вы, Владлен Михайлович, – внутренне замирая от радостного предвкушения, запротестовал Пузырь. – Зачем это… Работа у нас такая. А бабок хватает, спасибо вам…
– Ну-ну, – добродушно прервал его бессвязную и неискреннюю речь Самарин. – Только не надо кривляться, я этого не люблю. Деньги – такой продукт, которого никогда не бывает много. Денег всегда или мало, или совсем нет. А хорошая работа должна соответственно оплачиваться.
С этими словами он извлек наконец из кармана тугую пачку стодолларовых купюр, небрежно бросил ее на стол и щелчком подтолкнул к Пузырю.
– Возьми, – сказал он. – Стамбул – город яркий, веселый, там без денег делать нечего. Работы у тебя там никакой не будет, можешь расслабиться по полной программе. Главное, на корабль не опоздай. На карманные расходы тебе должно хватить, остальное получишь дома, если не возражаешь.
Пузырь деловито убрал деньги в карман, стараясь не ухмыляться: на карманные расходы!.. Невооруженным глазом было видно, что в пачке десять тысяч. В самом деле, не опоздать бы на корабль, озабоченно подумал Пузырь. С такими расходами…
– Теперь о деле, – снова заговорил Владлен Михайлович, освежая содержимое стаканов. – В течение дня ты, можно сказать, свободен. Присматривай за кладовой, где сидят эти двое. Старпом поставил там человека, но старпом, сам понимаешь… – Он неопределенно покрутил в воздухе растопыренной ладонью, стараясь поточнее выразить то смутное недоверие, которое вызывал у него несомненно преданный, но очень уж недалекий и трусоватый потомок запорожских казаков. – В общем, надо бы, конечно, приглядеть и за ним тоже. Мало ли что взбредет в его усатую голову…
Пузырь понимающе кивнул. В отличие от Самарина, он относился к Ивану Захаровичу вполне однозначно: выражаясь языком Пузыря, Нерижкозу был «западло», мелкая шестерка при большой должности, в общем – дерьмо овечье и пустое место. На зоне такого моментально опустили бы, превратив в «машку», а он бы и не пикнул. Пузырь таким не доверял и, будь его воля, закопал бы «адмирала» рядышком с Мартыном.
Вспомнив о Мартыне, Пузырь торопливо глотнул из стакана. Как ни крути, а дело было страшное. Пузырь никак не мог забыть, как Мартын мычал и ожесточенно вертел головой, пытаясь сбросить с лица землю, слой которой все увеличивался с каждой сброшенной Пузырем в яму лопатой. Глаза у него были совершенно безумные, и он часто-часто моргал ими, стряхивая с век песок, пока Пузырь, скрипнув зубами, не высыпал лопату земли прямо на эти глаза – чтобы не моргали…
– Так вот, – прерывая размышления Пузыря, продолжал Владлен Михайлович. – Основная работа начнется после захода солнца. Этих двоих, что сидят в кладовой, надо будет как-нибудь понезаметнее вывести на корму и выбросить за борт. Палубу не пачкать, связанные они далеко не уплывут. Где-то в пределах трех – трех тридцати мы выйдем в район рандеву и перегрузимся на яхту вместе с ящиками. Твое дело – наблюдать за, погрузкой и держать все под контролем. Здесь замешаны очень большие деньги, так что могут возникнуть инциденты. Если что-то за, метишь – стреляй без разговоров. Ты единственный на этом корыте, кому я могу доверять. Остальные – пешки, безмозглые винтики…
Несколько секунд оба молчали – неосторожное упоминание о винтиках вызвало у обоих одно и то же видение: Шуруп, превратившийся в кусок окровавленного мяса, лежащий в мусорном контейнере в нелепой скрюченной позе выброшенной тряпичной куклы.
– Н-да, – возвращаясь к действительности, обронил Владлен Михайлович. – Все-таки мерзавец этот Дорогин… Павла мне сейчас очень не хватает.
Пузырь деликатно вздохнул, вертя в руках квадратный стакан с плавно скругленными гранями. На дне стакана плескалась янтарная жидкость, и Пузыря подмывало выхлебать ее одним глотком. На войне как на войне, Знать бы только, за что воюем.
Словно подслушав его мысли, Самарин сказал:
– Я хочу, чтобы ты твердо усвоил: то, что я говорил сейчас о доверии, – не пустые слова. Нужно, чтобы ты правильно представлял себе меру своей ответственности и размеры опасности, которая нам может угрожать. А у меня есть сведения, что опасность существует. Так вот, чтобы у тебя на этот счет не осталось никаких неясностей, я скажу тебе, что находится в ящиках.
Пузырь с негромким стуком поставил стакан на стол и выпрямился в кресле. Тон у Самарина был такой, что по спине у Пузыря побежали неприятные мурашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49