– Бабу? – удивленно переспросил Мартын, склоняясь к его рукам. Одновременно он вынул из кармана нож и нанес удар снизу вверх, вложив в него все силы.
По неопытности он ударил чересчур сильно. Острый, как бритва, охотничий нож вспорол живот вахтенного снизу вверх и намертво заклинился в грудной кости. Лицо вахтенного мгновенно сделалось серым, как грязная простыня, глаза остекленели, и он тяжело повалился на Мартына. Выпавшая из его руки зажигалка, бренча, откатилась в сторону.
Не давая себе времени на раздумья, Мартын подхватил труп и волоком оттащил его в тень палубной надстройки, с отвращением чувствуя, как его с головы до ног заливает теплая кровь, толчками бьющая из рассеченного живота вахтенного. На ходу он попытался вытащить из раны нож, но тот застрял намертво. Опустив труп матроса на палубу, Мартын посмотрел назад, увидел протянувшуюся от самых сходней до того места, где он стоял, густую кровавую полосу, и его вырвало прямо на труп. Содрогаясь в мучительных спазмах, Мартын увидел, как колышутся сходни под тяжестью поднимавшихся по ним людей, и торопливо выпрямился, утирая испачканный рот.
– Красиво сделано, – прохрипел Сеня, пробегая мимо. Мартын криво улыбнулся в ответ, подобрал автомат часового и бросился за ним.
Ворвавшись в коридор, они разделились. Сеня и еще два человека отправились охотиться на Самарина, а остальных Мартын повел вниз, на поиски вожделенных ящиков. Они отыскали трап, ведущий на нижние палубы, и тут со стороны жилых помещений раздался одинокий хлопок выстрела, чей-то отчаянный крик, и сразу же по всему кораблю заверещали электрические звонки сигнализации.
– Суки безрукие! – прорычал Мартын и сломя голову бросился вниз по трапу. Времени оставалось в обрез, а ящики еще нужно было найти.
В нижнем коридоре они наткнулись на неожиданную преграду в лице Пузыря, продолжавшего нести вахту у двери инструментальной кладовой. Помня о предупреждении Самарина, Пузырь, услыхав выстрел и колокола громкого боя, не стал бежать, а залег под стеной, заняв удобную огневую позицию и держа пистолет обеими руками. Спереди его прикрывал складной стульчик, так что Мартын заметил засаду только тогда, когда Пузырь открыл огонь.
Пузырь, как и Мартын, был неплохим стрелком, но, в отличие от последнего, ему часто приходилось принимать участие в разборках и стрелять в людей.
Первый его выстрел раздробил Мартыну коленную чашечку, и тот, выронив автомат, с пронзительным криком покатился по палубе.
Пузырь хладнокровно поднял ствол пистолета повыше и снова спустил курок. Бежавший за Мартыном верзила с охотничьей двустволкой в руках споткнулся на полушаге и боком рухнул под ноги своим товарищам, так и не выпустив из рук ружья.
Звонки продолжали верещать, заглушая выстрелы, и Пузырь успел выстрелить еще трижды, прежде чем нападавшие сообразили, что происходит.
Мартын, корчившийся сейчас на полу, обхватив руками простреленное колено, не счел нужным предупредить их о том, что их могут встретить прицельным огнем. Теснясь и сбивая друг друга с ног, они бросились за угол, к трапу, оставив посреди коридора еще два безжизненных тела.
Пузырь, не теряя времени, вскочил и отпер дверь инструментальной кладовой. Пленница все еще спала после сделанной ей инъекции, так что с ее стороны никаких неожиданностей можно не опасаться. Пузырь распахнул дверь и укрылся за ней. Укрытие было надежным – дверь представляла собой сплошную стальную пластину толщиной в пять миллиметров.
Пузырь сменил обойму – заполнять ту, в которой оставалось еще три патрона, было некогда. Нападавшие могли откатиться совсем, но могли и вернуться, и к их приходу нужно быть во всеоружии.
Они вернулись, поскольку, поднимаясь по трапу, нарвались на троих вооруженных автоматами членов команды. Окончательно деморализованные, люди Мартына беспорядочной толпой ворвались в нижний коридор, надеясь смести Пузыря и прорваться к выходу по кормовому трапу. В стальную пластину двери забарабанили пули, хлестнул заряд картечи. Пузырь, скаля зубы в безумной усмешке, выставил ствол пистолета из зарешеченного смотрового окошечка в двери и открыл прицельный огонь вдоль коридора, успев свалить еще троих, прежде чем оставшиеся в живых, поняв, что угодили в западню, побросали оружие.
В коридор вошел старпом Нерижкозу в одних брюках и тапочках на босу ногу, держа наперевес короткоствольный «Калашников». За ним следовали двое матросов, тоже вооруженных автоматами. Вид у матросов был обалдевший и едва ли не более испуганный, чем у двоих оставшихся в живых нападавших, которые с поднятыми руками стояли у стены.
Увидев такое мощное подкрепление, Пузырь вышел из укрытия и тщательно запер исклеванную пулями дверь кладовой.
В этот момент колокола громкого боя неожиданно смолкли, и в наступившей тишине лязг запираемого замка прозвучал не правдоподобно громко. Стало слышно, как позванивают под ногами вошедших стреляные гильзы и тихо подвывает искалеченный Мартын.
– Заткнись, падаль, – сказал ему Пузырь и мимоходом пнул его в лицо. Мартын замолчал.
– Мартын?! – удивленно воскликнул старпом. – Как это понимать?
– Уймись, адмирал, – небрежно сказал ему Пузырь, выщелкивая из пистолета опустевшую обойму и вставляя новую. – Тебе и не надо ничего понимать. Твое дело телячье: право руля, лево руля, концы в воду…
Он подошел к пленным, все еще стоявшим с высоко задранными руками, и коротко ударил одного из них по лицу рукояткой пистолета. Он все никак не мог успокоиться, продолжая тяжело дышать. Пленный скорчился, схватившись руками за разбитое лицо.
– Ну, козлы, – сказал Пузырь, нависая над вторым пленником, который при его приближении испуганно подался назад, – слышали, что адмирал спрашивает? Как это все, на хрен, понимать?
– Мужики, – торопливо забормотал пленный, – погодите, мужики, вы чего… Тут непонятка какая-то.
Мартын нас сюда привел, сказал, надо у лохов товар отобрать. Делов, сказал, на три минуты… Мы ж не знали ничего. Мы же свои…
– Свои? – удивился Пузырь, придвигаясь еще ближе. – Эй, адмирал, ты этого придурка знаешь?
– Впервые вижу, – растерянно откликнулся старпом, обводя расширенными от испуга глазами заваленный телами коридор. В воздухе кисло воняло пороховой гарью, по палубе медленно расползались кровавые лужи, и кое-где в переборках виднелись пулевые пробоины.
– А ты говоришь – свои, – снова поворачиваясь к пленнику, процедил Пузырь. – Какие же вы свои, если наш адмирал вас впервые видит? Эй, адмирал, как у вас называется вооруженное нападение на корабль с целью захвата груза?
– А? – встрепенулся Нерижкозу. – Что? Вооруженное нападение? Пиратство, как же еще.
– Вот! – сказал Пузырь. – Слыхал? Пиратство!.. А знаешь, как раньше с пиратами поступали?
Адмирал, веревка есть?
Пленник закатил глаза и прислонился спиной к переборке. Второй из уцелевших в перестрелке людей Мартына, все еще стоя в полусогнутом положении, испуганно таращился на Пузыря сквозь прижатые к лицу окровавленные пальцы.
Старпом не успел ответить.
– Позвольте-ка, Иван Захарович, – сказал Самарин, отодвигая его в сторонку. – Та-а-ак…
Опытным взглядом оценив обстановку, он повернулся к Пузырю.
– Отличная работа, Алексей, – сказал он. – Тебе это зачтется. Иван Захарович, уведите своих людей и распорядитесь, чтобы здесь прибрали. Послезавтра.., да нет, уже завтра нам выходить в море, а тут такой свинарник… Да, и возле моей каюты тоже. Там еще трое.
Когда старпом со своими людьми ушел, Самарин снова огляделся и хищно улыбнулся, заметив корчившегося на палубе Мартына.
– Отлично, – сказал он. – Все было ясно и так, а теперь стало еще яснее.
– Виноват, – проскрипел Мартын. – Бес попутал… Водка…
– Пьянство до добра не доводит, – не глядя на него, сказал Самарин и вдруг, уперев ствол пистолета в живот одного из пленных, нажал на курок. Выстрел вышел приглушенным, пленный подскочил и медленно сполз на пол, оставляя на переборке широкую кровавую полосу.
– Не надо… – прошептал второй, глядя в черный зрачок пистолетного дула, – Пьют родители – страдают дети, – со вздохом сказал Самарин и выстрелил еще раз.
– Отличная работа, Алексей, – повторил он, обращаясь к Пузырю, и похлопал его по плечу рукой с зажатым в ней пистолетом. – Что ж, Станислав, – сказал он, поворачиваясь к Мартыну, – поговорим?
И тогда Мартын закричал.
* * *
Сергей Дорогин открыл глаза и увидел белый потолок с матовым шаром светильника посередине. Это зрелище почему-то вызвало у него приступ тошноты и острой головной боли, и он поспешно закрыл глаза.
Некоторое время он лежал так, приходя в себя и пытаясь сообразить, что с ним произошло. Вспомнить ничего не удалось, но что-то настоятельно подсказывало ему, что он в больнице. Наконец он разобрался в своих ощущениях и понял, в чем дело: в ноздри упорно лез специфический запах карболки, лизола и еще каких-то медикаментов и дезинфицирующих средств, а голова трещала так, что никакое, даже самое мощное, похмелье не могло послужить причиной такой боли.
"Меня ударили по голове, – понял Дорогин. – Точнее, по затылку. Хорошо ударили, судя по всему.
Но кто это сделал? Где? Почему и за что?"
С трудом подняв руку, он дотронулся до головы и обнаружил на ней тугую марлевую повязку. Это подтвердило догадку, но он по-прежнему не мог вспомнить, что с ним произошло. Ему представлялось, что он угодил в какую-то неприятную историю у себя дома и сейчас лежит в клинике, где когда-то его спас от смерти доктор Рычагов. Зажмурившись еще крепче, он представил, как в палату входит Тамара – чертовски соблазнительная в своем белом халатике и с выражением профессиональной строгости и неприступности на красивом лице.
Вспомнив о Тамаре, он резко открыл глаза. Его нынешнее положение было каким-то образом связано с Тамарой, но каким? Кажется, им обоим угрожала опасность, которую он недооценил с самоуверенностью клинического дебила… Какая опасность?
Додумать эту мысль до конца ему не дали.
Над ним вдруг склонилась медсестра – совершенно незнакомая женщина средних лет с густыми черными бровями на загорелом озабоченном лице. Обернувшись, сказала кому-то:
– Он пришел в себя.
Медсестра исчезла из поля зрения, и на ее месте появился врач. Это был молодой мужчина, чем-то неуловимо похожий на Рычагова, – видимо, все тем же выражением профессиональной озабоченности и профессионального же оптимизма, выражавшихся в нахмуренных бровях и приветливо приподнятых уголках губ.
– Ну что, герой, – бодро сказал врач, щупая у Дорогина пульс, – очухался? Крепкий, надо заметить, у тебя череп. – Мне бы такой, я бы горя не знал.
«Что со мной?» – хотел спросить Дорогин, но что-то заставило его промолчать. Скорее всего это «что-то» было воспоминанием о том, самом первом разе, когда он пришел в себя после удара ножом и прыжка с автомобильного моста через Волгу. Сейчас, как и тогда, Дорогин решил не говорить ни слова, пока не разберется в ситуации.
– Ну, поправляйся, – бодряческим тоном сказал врач. – Поговорить мы еще успеем. Судя по твоему состоянию, нам с тобой предстоит долгое общение.
«Посмотрим», – подумал Дорогин, глядя на него пустым, ничего не выражающим взглядом.
Врач отошел от постели, и Сергей услышал, как он негромко говорит кому-то:
– Право, не знаю. Он в сознании, но, похоже, ничего не помнит и не понимает. А может быть, и не слышит. Я бы этому не удивился. Удивительно другое: как он после такого удара по голове остался жив и ухитрился отделаться всего-навсего трещиной в черепе.
Не знаю, что у вас получится, но попытайтесь. Только не больше пяти минут, не то вы его в гроб загоните.
«Посмотрим», – снова подумал Дорогин. Несмотря на пессимистический прогноз врача, он чувствовал себя не так плохо, как ему показалось вначале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49